Порой что-то выдумывать и записывать на бумаге гораздо сложнее, чем кажется, но оно того стоит, когда есть люди, которые подгоняют меня и просят очередную книгу о Чарли. Я вам бешено благодарна, дорогие читатели! Вы для меня — все. Вы — мои гримлеты.

Спасибо моему сказочному агенту, Александре Макинист, и моему потрясающему редактору, Дженнифер Эндерлин. Спасибо всем из «ICM», «St. Martin’s Press» и «Macmillan».

Спасибо женщине, которая так ярко вдыхает в Чарли жизнь, — Лорелее Кинг.

Спасибо членам моей команды: Дане, народу из сети, Джованне и Трейси. Ребята, вы лучшие из лучших! Вы самые наилучшие!

Спасибо семье Коллас, что разрешили мне поделиться здесь вашей историей. Ваш ангел навсегда в моем сердце.

Спасибо моим родным за то, что вы такие терпеливые, всегда меня поддерживаете и не перестаете быть замечательными! Ничего важнее нет на белом свете.

Спасибо от самых глубоких пещер моего сердца невероятной Трейси Лейн. У меня просто нет слов. Ты зашла так далеко и высоко, что наверняка приземлилась где-то между звезд. Единственный способ выразить тебе мою благодарность за все, что ты сделала, — это разве что сплясать символический танец. Так что жди. Я обязательно спляшу.

И спасибо ВАМ, что вы выбрали эту книгу. Пусть она заставит вас хорошенько посмеяться, пару раз удивленно вздохнуть и съежиться от удовольствия.

В кабинете психиатра я валялась на диванчике (который назвала Александром Скарсгардом, как только мои глаза узрели мощные изгибы и широкую спинку) и все время думала о том, надо ли сказать доктору Мэйфилд, что у нее по потолку ползает мертвый ребенок. Наверное, все-таки не надо.

Она скрестила ноги (доктор, а не ребенок, потому что он был мужского пола) и изобразила отрепетированную улыбку:

— И поэтому вы пришли ко мне?

Я тут же села, напрочь офонарев.

— Нет, конечно! Вся эта хрень со злобной мачехой осталась в прошлом. Просто я подумала, что раз уж я здесь, то должна полностью открыться, и все такое. Ну типа, чтобы вы знали, что у меня была злая мачеха.

— Была?

— Она умерла.

— Соболезную.

— Не стоит. Тогда в ней сидел уродский демон.

— Понимаю.

— Хотя нет. По поводу уродского я погорячилась. Так выглядела сама мачеха. Демон был, в общем-то, посимпатичнее.

— Ясно.

— Нет, серьезно. Мачеха на вид была просто ужас.

— Может быть, вернемся к тому, что вы ангел смерти? — Доктор Мэйфилд сдвинула к переносице очки. Хорошо хоть этот аккуратненький маленький нос был ее, а не чей-то еще.

— А, ну да. — Я снова расслабилась и упала в объятия Александра. — С этим я вроде как разобралась. Беспокоит меня божественная составляющая.

— Божественная составляющая, — повторила доктор Мэйфилд и наклонилась что-то записать в блокноте.

Честно говоря, она была красавицей. Темные волосы, огромные карие глаза, полные губы. А еще она была совсем молоденькой. Слишком молодой, чтобы меня анализировать. Ну серьезно, сколько жизненного опыта она успела накопить?

— Она самая. С тех пор, как я узнала, что я бог, я слегка в растерянности. По-моему, у меня один из этих… как их там… личностных кризисов.

— То есть вы — бог?

— Минуточку! А у слова «кризис» есть множественное число?

Док не ответила, и я глянула на нее.

Она перестала писать и опять смотрела на меня с умеренным любопытством, слегка сдобренным подозрительностью. А все потому, что пыталась понять, не играю ли я с ней в игры. Я говорила правду, но доктора Мэйфилд можно понять. Наверняка с манией величия она сталкивалась каждый день. И всякий раз ей приходилось разбираться, с кем она имеет дело — с настоящими психами или мошенниками.

Доктор Мэйфилд продолжала молчать, поэтому тишину нарушила я:

— Простите, о чем вы спрашивали?

— Вы — бог?

— Ага, вспомнила. В общем, ответ — да, но придется процитировать фразу из популярной киношки1: я просто бог, а не Господь Бог. — Я ухмыльнулась. Билл Мюррей просто бомба. — Разве я забыла об этом упомянуть?

— То есть вы все-таки не ангел смерти?

— Нет-нет! Я и он тоже, точнее даже мрачный жнец. Сама напросилась. Типа того. В общем, долго рассказывать. Короче говоря, я тут подумала… Может, вы меня загипнотизируете? Дадите, так сказать, полный доступ к воспоминаниям о том, что было до моего рождения, чтобы мне опять не пришлось шагать по жизни вслепую.

— Вслепую?

— Ну да. Потому я и пришла. Моя сестра отказывается подвергать меня регрессивной терапии, вот я и…

— А кто ваша сестра?

— Доктор Джемма Дэвидсон. Слышали?

Наверняка сообщество мозгоправов не такое уж обширное. А значит, доктор Мэйфилд вполне могла знать мою сестру.

— Доктор Дэвидсон ваша сестра?

— А что? Это может как-то помешать?

— Мне — нет.

— Вот и славненько. — Я нетерпеливо потерла руки. — В общем, вы же знаете, как это бывает: идешь себе по жизни, помнишь каждую мелочь с того самого момента, как родилась…

— Вы помните, как появились на свет?

— … и вдруг кто-то говорит: «А помнишь, как мы сожгли себе брови, когда загорелся боулинг?». Поначалу ты ничего подобного не помнишь, а потом задумываешься, и воспоминание о том, как ты сожгла себе брови в боулинге, возвращается само по себе.

Доктор Мэйфилд поморгала и с трудом выдавила:

— Бывает.

— Вот у меня такая же фигня. Я помню, как была богом, но помню далеко не все. Как будто кто-то взял и стер из моей памяти целые куски моей же божественной жизни.

— Божественной жизни, говорите?

— Ну да. Перед тем, как я стала человеком. По-моему, у меня какой-то сбой в системе.

— Полагаю, это возможно.

— Я к тому, что, может быть, я уже в курсе, как одолеть злобного бога, который шастает по этому миру, а даже не осознаю этого.

— Злобного бога?

— Злобнющего.

— И он шастает по этому миру?

— Ага. И поверьте мне, лучше бы его здесь не было. Он крайне серьезно относится к своей фишке сеять смерть и разруху. И у него нет ни малейшего уважения к человеческой жизни. Прямо-таки полный ноль уважения.

— Мгм, — кивнула доктор Мэйфилд и опять принялась что-то записывать.

— Ноль, — повторила я убедительности ради и сложила пальцы в кружок.

А потом стала ждать. Записывать доку пришлось немало. К тому моменту, как она вполне могла написать целый роман, я решила прервать затянувшуюся паузу.

— А знаете, это даже забавно. Мой муж говорил, что идти сюда бесполезно.

Положив ручку на блокнот, доктор внимательно посмотрела на меня:

— Расскажите о нем.

— О муже?

— Да. — Ее голос звучал очень успокаивающе. Как музыка в лифте. Или как летний дождь. Или как дарвоцет2. — Какие у вас с ним отношения?

— А сколько у нас времени? — фыркнула я и рассмеялась.

Мой муж, он же Рейес Александр Фэрроу, шутку не оценил. Что ж, такое случается. Я почувствовала его раньше, чем увидела. Жар прошел по коже и проник глубже. Впитался в одежду и волосы и даже согрел прохладное золотое кольцо у меня на пальце.