— Вы хотите сказать, что вы прилетели из будущего? — осторожно спросил он.

— Да, — просто ответила она.

— Но ведь…

Он снова покачал головой, в еще большем недоумении, чем прежде. И в то же время ему казалось, что достаточно сделать совсем небольшое усилие, что-то сообразить — и все объяснится. Он глубоко вдохнул и заговорил о несущественной детали, будто хотел немного отдохнуть:

— А почему же тогда вы говорите на английском языке двадцать первого века?

— Я на нем не говорю, — ответила она и чуть-чуть усмехнулась, заметив выражение его лица. — Я имею в виду, в обычных обстоятельствах. Разумеется, всеобщая грамотность, книгопечатание и аудиозапись в значительной степени заморозили развитие языка после двадцатого века, но, честно говоря, мне не очень легко приспосабливаться к вашему диалекту. Мое хобби — история техники, и это помогает… Но еще больше помогают исторические голодрамы. — Она негромко рассмеялась. — Создатели их, конечно, не всегда метикулезны, но все-таки стремятся придерживаться правды.

— Что значит «метикулезны»? —тупо спросил Эстон.

— Простите — это значит… гм… «совершенно соответствующие историческим реалиям». Мне придется следить за тем, какие выражения я употребляю. — Она обезоруживающе улыбнулась. — Но я не устояла перед искушением подразнить вас этой шуточкой — «отведите меня к вашему вождю». Некоторые развлекательные постановки о вашей эпохе просто въедаются в мозги.

Он чувствовал, как его подозрения тают, и уже готов был поверить ей. Леонова, конечно, говорила по-английски, но чем больше он ее слушал, тем яснее становилось, что говорит она не на том английском, который был привычен ему. Когда она расслаблялась, различия делались особенно заметны.

— Ладно, — сказал он. — Но зачем вы сюда явились? Что, черт побери, происходит? Ведь вы же у нас ядерное сражение устроили, милая!

— Да, — негромко ответила Леонова, и ее лицо внезапно омрачилось. — Так оно и было.

Ее пальцы нервно теребили край одеяла.

— Понимаете, стер Эстон, я прилетела сюда не ради развлечения. Я прилетела… — она набрала побольше воздуху и посмотрела прямо ему в глаза, — … предотвратить уничтожение человечества… И боюсь, что еще не справилась с этой задачей.

Эстон откинулся назад и закрыл глаза. Про себя он медленно считал до пятидесяти. Разумеется, это все ерунда, думал он отстраненно и все же… все же…

Его мысли вернулись к той ночи, наполненной страшными взрывами, и он почувствовал, как его сомнения тают. Его недоумение не исчезло — оно лишь усугубилось, — но ведь нельзя же вычеркнуть из памяти эти слепящие вспышки и следовавший за ними грохот. Вспомнил он и еще кое-что, и из этих воспоминаний было ясно, с какой отчаянной решимостью инопланетянка выполняла свою миссию. Мысленно он восстановил картину воздушного боя, и для него стало очевидно, что она была атакующей стороной, несмотря на огромное численное превосходство противника. И она, напомнил себе Эстон, уничтожила всех своих врагов, кроме одного.

Эти размышления не отразились на его лице, однако в глубине души Эстон почувствовал внезапный прилив восхищения. Да-да, он восхищался молодой голой девицей, сидевшей на его койке. Он не был пилотом, но повидал не один воздушный бой. Он знал, какое необходимо мужество, чтобы справиться с таким количеством врагов, и какое мастерство, чтобы побеждать, как побеждала она. Он был не настолько глуп, чтобы считать храбрость и мастерство гарантией честности, однако ощущал странную уверенность, что Леонова не лжет.

Он вздохнул и медленно открыл глаза. Молча встал и, порывшись в ящике, достал оттуда черную футболку, украшенную пугающим рисунком старого штурмовика ВВС США А-10. Кинул ее Леоновой и отвернулся.

Она спрячется в ней, как в палатке, подумал он, оборачиваясь, и в этот момент «Аманда» неожиданно резко подпрыгнула на волне. Эстон, потеряв равновесие, дернулся в сторону, намереваясь упасть на стол, чтобы не задеть Леонову, но она молниеносно вытянула руку… Он никогда не видел, чтобы рука человека двигалась с такой стремительностью, и хотя Эстон был на целый фут выше инопланетянки, она удержала его на ногах одной рукой… без заметного усилия.

Он постоял с полминуты, не двигаясь и не говоря ни слова, а потом подошел к плитке и поставил на огонь старый, видавший виды кофейник. Взял стул, повернул его спинкой к Леоновой, уселся и достал трубку.

— Не слабые у вас мышцы, — сказал он, наблюдая, как она с любопытством ощупывает слегка ткань футболки. Казалось, она совершенно заворожена ее фактурой.

— Что вы сказали? — Она взглянула на него, слегка нахмурившись, но тут же улыбнулась. — Ах это… Да, не слабые, но это естественно, стер Эстон. Я же вам сказала, что родом с Мидгарда.

Он недоуменно поднял брови, и она пояснила:

— У нас сила тяжести процентов на двадцать выше.

— Понимаю.

Эстон медленно набил трубку, затем отыскал зажигалку и не торопясь поджег табак. Почуяв запах дыма, Леонова сморщила нос, но скорее от любопытства, чем от раздражения.

— Ну ладно, — сказал наконец Эстон, — расскажите мне об этой вашей войне.

— Попытаюсь, но рассказ получится долгий.

— Ничего. — Он улыбнулся, не выпуская трубку изо рта, и поставил на стол чашку и кофейник. — Времени у нас предостаточно. До Портсмута нам плыть не меньше недели, а ваши ядерные взрывы погубили мою рацию, иначе я давным-давно вызвал бы профессиональных врачей, чтобы они взяли вас на свое попечение.

— Понятно, — сказала она и облизнулась, глядя как он разливает кофе. — Простите, это настоящий терранский кофе?

— Уж точно не марсианский, — проворчал он.

— Простите… просто у нас терранский кофе — такая же редкость, как… белые вороны? — закончила она вопросительным тоном, приподняв бровь.

— Как белая ворона, — поправил он, и она кивнула. Эстон был уверен, что второй раз она этой ошибки уже не сделает.

— Хотите?

— Я ради него пошла бы на преступление, — призналась со вздохом Леонова.

— Тогда пейте. — Эстон протянул гостье чашку и налил себе другую.

Леонова приняла из его рук чашку, и он стал с любопытством смотреть, как она пьет. Ее манера вести себя за столом, когда она была в сознании, разительно отличалась от ее поведения в бессознательном состоянии. Она смаковала кофе, будто редкое лакомство.

Леонова подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

— Извините, — сказала она. — Кофе почему-то плохо растет повсюду, кроме Терры. И ужасно дорог.

— Здесь — нет, — сказал он, улыбаясь и радуясь ее радости — Но вы собирались мне рассказать…

— Собиралась, — подтвердила она.

Леонова сделала еще один глоток, потом откинулась спиной к перегородке. В футболке, слишком для нее большой, она казалась еще более юной. Однако на этот раз Эстон не улыбнулся: ее глаза смотрели строго, а губы сурово сжались.

— Раз сейчас две тысячи седьмой год, — начала она, — то примерно через восемьдесят лет человечество столкнется с ширмаксу. Когда это произойдет, начнется война, которая будет продолжаться следующие четыреста лет.

— Четыреста лет? — негромко переспросил он.

— Как минимум, — мрачно ответила Леонова. — Понимаете, канги — так мы называем ширмаксу — не слишком-то добрые создания. При первом же знакомстве они попытались нас полностью истребить.

От ровной интонации ее голоса у Эстона по спине пробежала дрожь.

— Почему? — спросил он.

— Потому что они — канги, — ответила она. — По их мнению, лишь один разумный вид имеет право на существование. Разумеется, этот вид — канги. Нам понадобилось много времени, чтобы это понять. — Она пожала плечами — Но к тому моменту, когда я родилась, опыта у нас набралось достаточно.

— Но должна же быть какая-то причина, — возразил Эстон.

— Есть множество причин, — подтвердила Леонова. — Мы были не первым видом, который они пытались уничтожить. Пока что мы идентифицировали двадцать семь разумных или почти разумных рас, которые они истребили. Человечество должно было стать двадцать восьмой. — Она снова пожала плечами. — Разумеется, большинство наших «знаний» в этой области — догадки или дедуктивные умозаключения, но одно совершенно ясно: у кангов было несчастливое детство. — Она невесело улыбнулась. — Насколько мы смогли определить, в их мире существовало два разумных вида, и они друг друга ненавидели. Мы не знаем почему, но ведь достаточно большое число групп внутри человечества ненавидело друг друга по причинам, которые остальные понять не могли. Как бы то ни было, канги и их враги начали уничтожать друг друга, еще когда жили в пещерах. А с появлением мушкетов канги остались на своей планете единственным разумным видом.