— Что, если бы я не была с ним? Для тебя это было бы важно? — Та же фраза, которую он несколько раз использовал со мной. Пришел мой черед.

Эштон поднимает руки, хватаясь за затылок. Он прикрывает глаза и запрокидывает голову, уставившись в чистое голубое осеннее небо. А я жду, молча наблюдая за ним. Запоминаю изгибы его шеи, борюсь с желанием протянуть руку и притронуться к его груди, снова разделить с ним тот интимный момент.

Его руки опускаются вниз, а взгляд — на меня. Челюсть его заметно напряжена.

— Я не смогу дать тебе того, что ты хочешь, Айриш. — Еще раз тяжело вздохнув, он произносит: — Как думаешь, сможешь остаток пути сама пройти?

В горле встает колючий комок, и, прикусив нижнюю губу, я опускаю взгляд на учебники.

— Конечно. Спасибо, Эштон.

Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но останавливается. Я вижу, как Эштон едва заметно качает головой, словно предупреждая самого себя.

— Увидимся.

Он разворачивается и уходит прочь.

Три с минусом.

Я моргаю несколько раз и подношу лист с оценкой ближе к глазам, убеждаясь, что мне не привиделось.

Нет. Вот она, в верхней части листа с экзаменационными заданиями по химии, во всем своем уродливом красном величии.

Моя первая в колледже оценка за экзамен, и сразу же практически двойка. Никогда я не получала ничего, кроме «отлично».

Никогда.

Я сглатываю один, два, три раза, когда меня начинает тошнить, кровь приливает к ушам, а сердце беспорядочно колотится. Может, я не создана для Принстона. Знаю, училась я не столь усердно, как стоило бы, еще и так отвлекаясь. Папа был прав. Мальчишки высасывают мозги из умненьких девочек. Либо так, либо все свои сообразительные мозговые клетки я поубивала алкоголем. А остались только глупые, которые не прочь похихикать и пообжиматься в машинах.

Я вылетаю за дверь и проношусь мимо остальных оживленных студентов, переставляя ноги так быстро, что едва не срываюсь на бег. Вырываюсь на прохладный воздух и заставляю себя сбавить скорость, почувствовав боль в лодыжке. Снова ведь покалечусь, если не буду осторожной.

И, как обычно, тут же раздается телефонный звонок. Коннор всегда звонит мне после этой пары, потому что выходит со своей. Нет желания отвечать, но все равно поднимаю трубку.

— Привет, малыш. Все нормально?

— Я провалила экзамен по химии! — Я борюсь с наворачивающимися на глаза слезами. Не хочу разрыдаться прямо здесь, посреди толпы.

— Серьезно? Ты и провалила? — В его голосе безошибочно угадывается удивление.

— Ну…почти! — лопочу я, тяжело дыша.

— Так. Помедленнее, Ливи, — спокойно произносит Коннор. — Расскажи, что случилось.

Сделав пару глубоких, успокаивающих вздохов, я шепчу:

— Мне поставили три с минусом.

Коннор шумно выдыхает.

— Заставила же ты меня побеспокоиться, Ливи! Не расстраивайся! На первом курсе у меня тоже несколько троек было. Ничего страшного.

Я стискиваю зубы. «Это не ничего страшного!» Мне хочется кричать. Ведь это моя первая плохая оценка. За всю жизнь. Да еще и по одному из тех предметов, которые лучше всего мне даются! Судя по тяжести в груди, подозреваю, что в восемнадцать лет у меня уже сердце прихватывает.

— В следующий раз лучше справишься, Ливи. Ты — умница.

Закусив губу, я киваю.

— Ага, конечно.

— Тебе лучше?

«Нет».

— Конечно. Спасибо, Коннор.

— Хорошо. — Звук в трубке приглушается, и я слышу, как на своем конце провода Коннор кричит кому-то. — Тебя подвезти? Ага… — Вернувшись к разговору со мной, он говорит: — Мне пора. У нас сегодня внеочередная тренировка. Тренер грозится, что любой опоздавший будет под дождем бегать десять миль.

— Ладно.

— Поговорим позже, Лив. — Раздается гудок.

Мне ничуть не лучше. Совершенно. Вообще-то, мне стало даже хуже.

Опустив голову, я направляюсь обратно в общежитие. Ком в горле растет, а я борюсь со слезами. Коннор безоговорочно в меня верит…как и все остальные. Разве он не понимает, что для меня эта практически двойка — большое событие? Что, если я не смогу лучше? Что, если это начало конца?

К тому времени, как я добираюсь до своей комнаты, мне становится безразлично, кто видит мое заплаканное лицо. Я знаю, что могу позвонить доктору Штейнеру, но он все переведет к разговору о родителях, а сегодня у меня нет желания выслушивать его теории. Стоит позвонить Кейси, но... не могу. После всего, что она сделала, чтобы я попала сюда, мне не хочется ее разочаровывать.

Так что, остается положиться лишь на одну вещь: лежащую в морозилке нашего мини-холодильника банку шоколадного мороженого Ben & Jerry, недавно купленную Рейган. Все для саможаления готово, как только я переодеваюсь в пижаму, завязываю волосы и забираюсь под одеяло, уставившись на смятый лист бумаги на полу. Подумываю, не сжечь ли его, но я как-то слышала, что детекторы дыма очень чувствительны.

Когда прикончу эту банку, в холодильнике меня ждут еще две. Я решила, что закормлю себя до смерти. Всего за пять минут от нее остается лишь половина (Рейган меня прибьет), и тут кто-то стучит в дверь.

Игнорирую стук. Все, с кем я хотела бы поговорить, сейчас находятся на тренировке по гребле. Я едва не кричу «Уходите!», но тогда этот человек поймет, что я в комнате. Так что, храню молчание, облизывая столовую ложку. Вот только стук не прекращается. Все продолжается, и продолжается, и продолжается, пока я не убеждаю себя в том, что за дверью стоит доктор Штейнер, раньше времени решивший исполнить обещание меня арестовать.

Со стоном я скатываюсь с кровати и нетвердой походкой иду к двери, чтобы с ложкой во рту и банкой в руке ее открыть.

Там стоит Эштон.

Челюсть у меня отпадает, а ложка вываливается. Да только у него быстрые рефлексы, и он умудряется подхватить ее раньше, чем она шлепнется на пол.

— Ты что здесь делаешь? — Отмечаю, что на нем надеты спортивные штаны и футболка. Он должен быть на тренировке.

Обойдя меня, Эштон заходит в комнату и бормочет, выразительно взглянув на банку с мороженым:

— Слежу, чтобы ты не набрала свои первокурсные пятнадцать.

— Разве у тебя нет тренировки? — Закрываю за собой дверь.

— Есть. Чем ты тут занимаешься?

Я плетусь к кровати и бормочу:

— Надев пижаму, ем мороженое в кровати. В темноте. Это очевидно.

Эштон включает маленькую настольную лампу, придающую комнате мягкое, уютное свечение.

— Коннор сказал, ты переживаешь из-за экзамена?

Его слова возвращают меня к действительности, и нижняя губа начинает дрожать. Я не в состоянии произнести это, так что просто показываю на бумагу на полу, чтобы уродливая буква сказала все за себя.

Он наклоняется, чтобы ее поднять, и я нагло пялюсь на его зад. Мое дыхание сбивается. Плевать, если он заметит. В списке характеризующих меня черт под «неудачница» я смело могу дописать «извращенка».

— Черт, а я-то думал, ты должна быть супергением, Айриш.

Это последняя капля. Слезы всерьез потекли по щекам, и сдержать их я не могу.

— Господи. Ливи, я шучу! Блин! — Зажав лист бумаги под рукой, свои огромные ладони он прижимает к моему подбородку, нежно стирая слезы большими пальцами. — Ты и правда много плачешь.

— Тебе надо уйти, — всхлипываю я, понимая, что впаду сейчас в состояние уродливого рыдания, и лучше пусть меня заживо похоронят, чем Эштон это увидит.

— Стоп! — Мои плечи словно зажимают в тиски. — Уймись. Я не для того тренировку пропускаю, чтобы ты меня выставила за дверь. Иди сюда. — Он отнимает у меня банку с мороженым и ставит ее на тумбочку. Положив руки на мою талию, Эштон поднимает меня на верхнюю кровать. — Устраивайся поудобнее. — Он хватает банку и забирается по лесенке.

— Не думаю, что она выдержит нас обоих, — бормочу я сквозь слезы, когда он забирается на место рядом со мной, вынуждая меня отодвинуться к стене.