Передав мне салфетку, папа морщится.

— Так, дитенок, не буду тебе врать. Ты меня сейчас отвращаешь, вроде как.

То, как он со своим слабым ирландским акцентом произносит слово «дитенок», вызывает у меня смех.

— Не волнуйся. Я и себя сейчас отвращаю сильно, — говорю я, сморкаясь.

Он отвечает смешком и хлопает меня по коленке.

— Шучу. Ты всегда будешь моим прекрасным ангелочком, с зелеными соплями и без них. — Он расставляет таблетки и пузырьки с лекарствами на прикроватной тумбочке, пока я устраиваюсь поудобнее. — Миссис Дагган в гостиной…

— Фу! Пап! Мне не нужна нянька!

Я вижу перемену раньше, чем он произносит хоть слово.

— Нужна, Ливи. Может, иногда ты и ведешь себя как тридцатилетняя, но биологически тебе всего лишь одиннадцать лет, а органам опеки очень не нравится, когда одиннадцатилетних детей оставляют одних дома. И не спорь, — оживленно говорит он и наклоняется, целуя меня в лоб.

Я хмурюсь, нащупывая пульт. Три идущие без перерыва серии программы о поедании львами газелей в дикой природе — это уже чересчур.

Вздохнув и пробормотав что-то о своих упрямых девочках, он встает и идет к двери. Но останавливается и оборачивается в ожидании. Его бледно-голубые глаза улыбаются. Еще пару секунд я хмурюсь, а потом улыбка выигрывает. Невозможно хмуриться, когда папа мне так улыбается. Есть в нем что-то такое.

Папа тихонько смеется.

— Вот это моя девчушка Ливи. Заставь меня гордиться.

Каждый вечер он говорит одно и то же.

И сегодня, как и любым другим вечером, я улыбаюсь ему во все тридцать два зуба и отвечаю:

— Ты всегда будешь мной гордиться, папочка.

Я наблюдаю, как он уходит, тихо прикрыв за собой дверь.

Я просыпаюсь и вижу перед собой послеполуденное солнце, а в мыслях прокручиваются последние сказанные отцу слова. Такие простые слова. Крошечная, стандартная фраза. Но на самом деле, гарантированно оказавшаяся бы ложью. В смысле, как кто-либо вообще может давать подобные обещания? Не всякое, принятое тобой решение, окажется хорошим. Некоторые из них окажутся катастрофическими.

Повернувшись, я вижу, что человек, сидящий на лежаке рядом со мной, не такой рыжеволосый и не относится к представительницам женского пола, как тот, кто был здесь, когда я заснула.

— Здравствуй, Ливи. — Доктор Штейнер поправляет отвратительную двухцветную рубашку для боулинга. Она идет в комплекте с гавайскими шортами, которые не стоит носить ни одному мужчине его возраста. — Как тебе мой пляжный наряд?

— Здрасте, доктор Штейнер. И почему Вы всегда правы?

— Это уже стало правилом, не так ли?

* * *

— Слава Богу. Думала, что этот стул придется поджечь, если ты в скором времени не помоешься.

Я в шутку толкаю сестру, когда мы идем по коридору на кухню.

— Значит…Штейнер?

Она пожимает плечами.

— Прошлым вечером я ему написала и дала знать, что ты, наконец, сломалась. Не ожидала, правда, что он тут с чемоданом объявится.

Видимо, доктор Штейнер решил насладиться парой дней у Райдеров в солнечном Майами, штат Флорида. Ну, Шторм настояла, чтобы он остановился у нас, несмотря на то, что из-за этого он занял комнату Кейси, и ей пришлось спать то со мной, то у Трента. Я напомнила ей, что это странно и непрофессионально, когда с нами живет семейный психиатр. А она напомнила мне, что все, касающееся доктора Штейнера, странно и непрофессионально, так что все нормально.

На этом мои аргументы закончились.

И теперь доктор Штейнер стоит у нас на кухне в фартуке в горох и чистит морковку, а Мия ему помогает.

— Как думаете, если есть морковку, и правда будешь лучше видеть или просто мамы так говорят, чтобы дети ели овощи?

Мия сейчас в том милом возрасте, когда все еще легко всему верит, но учится задаваться вопросами.

Я прислоняюсь к дверному косяку, сложив руки на груди, и с любопытством за ними наблюдаю.

— А ты как думаешь, Мия? — отвечает доктор Штейнер.

— Я первая спросила, — прищуривается она.

Я качаю головой и смеюсь.

— Не тратьте силы. Она для Вас слишком сообразительная, Штейнер.

Взвизгнув, Мия бросает морковку и ныряет в мои объятия.

— Ливи! Мама сказала, что ты здесь. Видела, как шевелится Икс?

Я смеюсь. По-видимому, с нежного прозвища «Инопланетный малыш Икс» Мия перешла на просто «Икс». Ему подходит.

— Нет, но прошлым вечером видела, как Дэн тыкает в живот твоей мамы, — подмигиваю я.

Она строит рожицу.

— Надеюсь, он не будет вести себя странно, когда Икс родится. — Тема быстро меняется. — Ты останешься ненадолго? — Выражение ее лица полно надежды.

— Не знаю, Мия. — И это правда. Больше я вообще ни в чем не уверена.

* * *

— Как думаете, в чем дело?

Доктор Штейнер потягивает экстрабольшой латте, пока мы бок о бок сидим на лежаках на задней террасе и наблюдаем за бегающими ранним утром людьми. Такое количество кофе ему на пользу не пойдет.

— Даже предположить не могу, Ливи. Ему определенно надо разобраться в каких-то проблемах. Мне кажется, что он использует физическую близость с женщинами в качестве механизма совладания. Мне кажется, что ему слишком сложно говорить о смерти своей матери. Мне кажется, что ты ему очень небезразлична. — Доктор Штейнер откидывается на спинку лежака. — И если он вырос с жестоким отцом, то вполне возможно, что до сих пор ощущает себя так, будто практически не имеет контроля над своей жизнью. Может, так и есть. Но я уверяю, ты никогда не получишь устраивающий тебя ответ на вопрос, почему все это с ним произошло. И пока он сам об этом не заговорит, помочь ему тяжело. И вот поэтому, моя дорогая девчушка Ливи… — Я закатываю глаза, а потом улыбаюсь. Почему-то ему понравилось это прозвище. — Тебе надо выбраться из устроенной им путаницы, чтобы разобраться в своей собственной. Не забывай, твоей сестре и Тренту необходимо было то же самое. Прошло пять месяцев, прежде чем они воссоединились. Такие вещи частенько требуют времени.

Я медленно киваю. Пять месяцев. Что будет с Эштоном через пять месяцев? Со сколькими женщинами он к этому времени «забудется»? И смогу ли я находиться в Принстоне, пока он разбирается со всем? Если он вообще пытается это сделать. Внутри опять все перевернулось.

— Ливи…

— Извините.

— Знаю, это тяжело, но на некоторое время тебе надо сосредоточиться на себе. Выкинуть из головы эту идею-фикс о том, что ты, — пальцами он изображает кавычки, — «солгала» своему отцу.

— Но… — Я перевожу взгляд на недавно накрашенные ногти на ногах, спасибо за них Шторм. — Я знаю, чего бы он для меня хотел, и иду против этого. Как из-за этого он мог бы мной гордиться?

Доктор Штейнер похлопывает меня по плечу.

— Я ничего не гарантирую, Ливи. Никогда. Но я точно гарантирую, что твои родители бы гордились и тобой, и твоей сестрой. Очень бы гордились. Вы обе просто…поразительны.

Поразительны.

— Несмотря даже на то, что я, наконец, сломалась? — печально улыбаюсь я, повторяя слова Кейси.

Он смеется.

— Этого не произошло, Ливи. Я бы сказал, что ты, наконец, пришла на перепутье, и тебе просто нужно небольшое наставление. Ты у нас умняшка, которая сама во всем разбирается. Все, что иногда тебе требуется, — небольшое наставление. Ты — не твоя сестра. Вот она сломалась. — Он поворачивается ко мне и одними губами произносит «Ух ты», и я не могу сдержать рвущийся из меня смешок.

— Думаю, со временем ты будешь в полном порядке. А теперь осталось самое интересное.

Я вопросительно изгибаю бровь.

— Понять, кем ты хочешь стать.

* * *

Я привыкла к доктору Штейнеру в маленьких дозах — максимум один час раз в неделю. Так что, когда он уезжает, проведя со мной несколько дней, мозги мои временно отключаются, словно перегревшаяся машина. Большую часть этого времени мы провели на задней террасе, обсуждая имеющиеся у меня варианты относительно учебы, будущих карьерных стремлений и социальной жизни. Он никогда не делился своим мнением. Сказал, что не хочет исказить мой собственный процесс выбора. Единственное, на чем он настоял, — чтобы на некоторое время я приняла неопределенность и не принимала решений ради того, чтобы их принять. Он предложил, что учеба без специализации а’ля Рейган — это неплохая идея. Разумеется, он не мог не напомнить, что чем дольше я медлю, чем менее применим будет вариант «остаться в Принстоне», потому что я провалю семестр.