Осознав это, подмастерье улыбнулся и покачал головой, коря себя за недогадливость. Танвар же, рассказывающий о каком-то немыслимом финте мечом, принял улыбку на свой счет, и, распалившись, поведал историю о том, как в одиночку зарубил троих злющих и вооруженных до зубов таграмских бандитов.

Фарах слушал внимательно и поддакивал в нужных местах, но про себя думал, что Танвар сильно преувеличивает подвиги. Он, конечно, воин, но на героя не похож. Северянин, безусловно, умел фехтовать и драться, но вряд ли бы смог справиться с тремя бандитами. Пока защищаешься от атак одного, другие легко тебя прикончат. Это Фарах понимал. Но – молчал.

Вечером, когда до Башмина оставался всего лишь дневной переход, караван как всегда остановился на ночлег. Погонщики были довольны и веселы, – путь подходил к концу, и эта ночевка должна была стать последней. Следующим вечером они должны добраться до Башмина и встретить закат уже в своих теплых постелях.

Вечер удался. Костер разожгли большой, вино лилось рекой. Достали последние припасы, и воду больше не экономили. Поужинали хорошо. Да и выпили изрядно. В самом деле, – не тащить же все домой. Все равно пить в одиночку скучно. Завтра уже – дом. Жены, дети домашнее хозяйство… Хоть погулять последний день.

Гуляли долго и со вкусом. Все съели, все выпили. Пошумели, посмеялись. Когда настал темный час – полночь, – Фарах отправился спать. Ему довелось отведать кисленького винца – немного, но достаточно, чтобы глаза его стали закрываться сами по себе, несмотря на шум и гомон у костра. Подмастерье, решив, что пора на боковую, устроился как всегда около повозки, на своем стареньком одеяле и закрыл глаза. Он пробовал молиться, но два раза сбился, и решил, что наверстает упущенное завтра. Лучше это делать на трезвую голову. Придя к такому выводу, он преспокойно уснул.

Разбудил его странный звук. То ли шорох, то ли треск. Фарах так и не успел разобрать – что именно. Он открыл глаза, и уставился в темноту пытаясь понять, где он. Оказалось, что лежит на груди, уткнувшись лицом в мешок, служивший подушкой. Подмастерье неохотно поднял голову. Она была странно тяжелой, мысли ворочались медленно, неохотно, словно ленивые быки.

Над спящим караваном царила тишина. Лишь костер, горевший у повозок, потрескивал угольками. Гуляки давно пошли спать, ночь вступила в свои права.

Фарах приподнялся и перевернулся на спину, уставившись в звездное небо. Он собирался уже закрыть глаза, но темноту вдруг разорвал истошный крик боли. Фарах вскинулся, попытался сесть и тут перед ним из темноты появилась темная человеческая фигура, взмахнула рукой…

Мир словно застыл на один миг. Между двумя ударами сердца, подмастерье успел увидеть самое главное, – это не караванщик. Рослый бородатый мужик, закутанный в рваное тряпье. Он замахнулся на Фараха длинной палкой с длинными железными штырями. Костер давал не так уж много света, но его вполне хватило, чтобы подмастерье успел различить лицо нападавшего искаженное злобной гримасой, его худые и грязные руки, заплаты на халате…

Фарах пронзительно закричал и откинулся на спину. Его руки сами поднялись вверх, сложившись как для молитвы, прося пощады у врага. Но палка с шипами уже начала свой бег, на грязном лице застыл оскал, напоминавший улыбку смерти. И тут же маленький огонек вспыхнул на кончиках пальцев Фараха. Вспыхнул на секунду, ярко и озорно. И пропал.

Но этого хватило. Нападавший с криком отшатнулся назад, шипы впустую вспороли воздух всего в локте от головы подмастерья. А он, пораженный происшедшим не меньше нападавшего, застыл, испуганно глядя на руки.

А в следующую секунду у бандита исчезла голова. Пропала, словно ее никогда и не было. Фонтан крови взметнулся в воздух и с шумом обрушился на пыльную землю. Обезглавленное тело взмахнуло руками, дернулось, словно пытаясь отыскать потерянное, и повалилось на землю рядом с Фарахом, в лужу собственной крови. Подмастерье нерешительно поднял глаза и вздохнул.

Над телом стоял Танвар, сжимая в руках меч. Фарах протянул к нему руки, не понимая, что происходит.

– Успел, – хрипло выдохнул Танвар, – еле успел….

– Танвар! – крикнул Фарах, одолев, наконец, непослушные губы. – Танвар!

И словно откликаясь на его слова, ночь наполнилась криками боли, проклятьями, звоном железа и глухими ударами.

– Прячься, – крикнул северянин. – Под повозку, быстро!

– Танвар!

– Быстро, сучий хвост! Сиди там, не высовывайся! И не вздумай больше призывать огонь! Душу выну!

Фарах, ничего не понимая, но подчинясь приказу, перекатился с бока на бок и, больно царапнув макушкой о деревянные доски, оказался под повозкой. Когда он обернулся, то увидел лишь обезглавленное тело, еще подергивающееся, что плавало в луже крови.

Подмастерье сдержал крик, уткнулся носом в сложенные руки, зажмурил глаза и постарался сделаться незаметным. Спрятаться.

Но уши он заткнуть не смог. Его слух терзали крики ярости, вопли боли и страшные короткие хрипы умирающих или раненых. Теперь подмастерье понимал, что произошло, – на караван напали разбойники. В самый темный час, когда довольные торговцы упились вином, предвкушая скорое возращение домой. Наверное, бандиты специально дожидались каравана, зная, что лучшего времени для нападения не выбрать.

Сейчас шла драка не на жизнь, а на смерть. Кто в ней побеждал, Фарах не знал. До него доносились звуки боя, но по ним ничего нельзя было понять. Пару раз сквозь общий ор пробивались ругательства северянина и подмастерье обмирал от ужаса.

"Огонь, – подумалось Фараху. – Откуда взялся огонь на моих руках?"

И тут же он почувствовал, как страх смерти просыпается в нем, заставляет дрожать всем телом. Какой огонь! Идет бой! До огня ли? Он может умереть в любой момент! Бандитам нужно только заглянуть под повозку, ткнуть мечом его сжавшееся в комок тело и перед ним распахнуться двери небытия… Он умрет на коленях.

– Трус! – крикнул Фарах сам себе – Трус!

Он повернулся на бок и попытался нащупать нож, что носил на поясе. Надо вылезти из-под повозки, помочь Танвару и караванщикам. Надо.

Руки отчаянно тряслись. Так сильно, что подмастерье никак не мог нащупать нож. Он дернулся и стукнулся макушкой о дно повозки. Боль отрезвила, и руки подчинились. Зажав в ладони прохладную рукоять, Фарах приподнялся, и рванулся прочь, рванулся отчаянно, вслепую, едва не проломив себе голову.

Он выкатился из-под повозки, растерянный, трясущийся от страха и замер в растерянности. Бой, как оказалось, кончился. Никто уже не дрался. Около повозок лежали тела, из темноты раздавались вздохи и проклятия. Рядом кто-то громко стонал – с надрывом, из последних сил, отчаянно цепляясь за жизнь, но уже соскальзывая в темную пропасть…

"Кто победил?, – думал Фарах, до боли сжимая рукоять ножа. – Кто?"

– Вот и все, – раздалось рядом.

Подмастерье шарахнулся в сторону, вскинул руку с ножом, готовясь защищаться. Но оказалось, что это всего лишь Танвар – усталый и недовольный.

Северянин тяжело вздохнул, выругался, и с размаху сел на землю. В одной руке он все еще держал меч, другую прижимал к лицу.

– Танвар!

Фарах подскочил к спутнику наклонился над ним, схватил за плечо.

– Танвар что случилось?

– Да ничего, – глухо отозвался тот. – Все в порядке. Мы победили.

– Тебя ранили?

– Ерунда, царапина. Будет след на щеке… Вот дети собак.

Подмастерье опустился рядом, разжал руки. Нож выскользнул из раскрытой ладони, упал в пыль и замер в ней, блестя словно леаранская рыба.

– Это разбойники, да? – спросил Фарах, стараясь не стучать зубами. Его всего трясло, и, пожалуй, сейчас он не мог сказать от чего больше: от страха, ярости или от злости на самого себя.

– Верно. – Отозвался северянин и отнял ладонь от лица. Посмотрел на нее и снова выругался. На ладони темнела кровь. Впрочем, северянин был в крови с головы до ног. Его рубаха стала черной и мокрой. Прилипла к кольчуге, топорщилась рваными ранами и выглядела так, словно с Танвара пытались содрать кожу.