Тут почитали богиню Кибелу, которая была списана с шумерской Кубабы, которая уже давно слилась с Великой Матерью. Собственно, под этим именем ее знали в Риме, где изображали женщиной в башенной короне, управляющей колесницей, что была запряжена львами. Ну и ненаглядная Иштар под именем Астарты тут тоже была, но поклонники ее культа массово вымирали от сифилиса, как и в Империи. Кое-где ее храмы уже начали жечь, что пошло общественной морали только на пользу. В отличие от Астраты, жрецы Великой Матери не практиковали беспорядочные половые связи в промышленных масштабах, но пошли еще дальше. Почитатели Кибелы впадали в священное безумие и наносили себе раны, не чувствуя боли. Особенно преданные прихожане добровольно расставались с тем, что отличало их от местных дам и служили при храмах евнухами. Вот такие своеобразные обычаи были в той земле, но вторгшуюся армию это интересовало мало. В Первой сотне не преподавали этнографию, а обычаи покоренных народов начинали интересовать только тогда, когда это мешало наступлению войск.

Армия Ардашира, которому помогал дядя Камбис, прошла с боями до самой столицы. Поначалу их беспокоила тяжелая конница фригийцев, но ее останавливала фаланга с длинными пиками, а потом поливали стрелами эламские лучники. Затем расстроенные ряды кавалерии добивали бронированные катафракты, которые к тому времени уже заканчивали затаптывать в грунт вражескую пехоту. Возглавлял атакующую конницу сам юный командующий в позолоченных доспехах, вызывая у воинов восторг и обожание. Его личный отряд был составлен из трех десятков старшекурсников Первой сотни, и половина из них были его родственниками из Десяти Семей. Собственно, иначе в античное время войны не велись. Если ты претендуешь на то, чтобы за тебя умирали, будь добр рисковать своей шкурой. Одуревшие от ужаса фригийские ополченцы, сметенные тяжелой кавалерией, бежали, а сзади их, весело гикая, рубила изогнутыми мечами легконогая персидская конница. Тактику в Первой сотне преподавали дядя Камбис и дядя Хумбан, и у Ардашира по этому предмету была честно заработанная пятерка. Но бои с регулярной армией быстро закончились, потому что закончилась сама регулярная армия, и наступило самое неприятное в любой войне. Остатки вражеского войска собрались в хорошо укрепленной столице, которая сдаваться не собиралась, а тылы персов атаковали набегами местные горцы, которые потом прятались в своих норах и пещерах. Царь Мидас ушел в старую столицу, которая представляла собой орлиное гнездо в горах и была практически неприступна, и там собирал новое войско.

Камбис успокаивал Ардашира тем, что это обычная война, и года за три-четыре они ее закончат. Но сына Пророка, как это и бывает у юношей, услышанное не устраивало совершенно. Три-четыре года! Да это же вечность! И класть воинов в штурмах он тоже не хотел. Ардашир допросил десяток знатных пленников, узнав историю этой земли и ее легенды, и в голове его созрел неожиданный и крайне дерзкий план.

Год восьмой от основания. Месяц Нисану. Сиракузы.

Праздник Дионисий был уже через три дня, и торговый дом Эмука Харассу гостеприимно открыл свои двери. Поначалу покупатели радостно бросались к лавке, но потом выходили оттуда с пустыми руками, злобно матеря вавилонского живоглота. Это ж надо! Драхма за кувшин обычного кислого вина! А за хорошие сорта еще дороже! Да где это видано! Слухи один другого хуже покатились по городу, и только охрана, стоявшая у лавки, уберегла предприимчивого купца от самосуда со стороны горожан. Но гнев имеет свойство утихать, а желание выпить — нет. И уже на следующий день те же самые люди со злобными лицами выходили из лавки, вынося из нее заветные кувшины. Запасы таяли на глазах, а купец Наби с нарастающим беспокойством ждал двух покупателей. И вот, наконец, к его облегчению, старший раб из дома стратега Архелая пришел к нему в лавку и заявил.

— Стратег шлет тебе привет, купец, и надеется, что твое желание заработать не превысит желания и дальше жить в этом городе. У него на празднование Дионисий собираются знатнейшие люди этого города, и мой хозяин хочет достойно встретить их, не разорившись от своей щедрости.

— Мое благоразумие не превышает моего желания заработать, — уверил его купец, — а потому почтенный стратег получит скидку в половину от сегодняшней цены. А много ли будет у него гостей?

— Много, купец. Даже не знаю, хватит ли твоих запасов.

Через час, погрузив на телегу почти все, что оставалось в лавке, раб поехал домой, а купец Наби встречал последнего гостя, которого он ждал сегодня.

— О, друг мой, — открыл объятия вавилонский пройдоха. — Ты успел. У меня почти ничего не осталось. У нашего стратега будут гости, и они взяли столько вина, что, мне кажется, на ногах там стоять никто не будет.

— Правда? — зло сверкнул глазами Меандр. — Когда я увижу наследника?

— Сегодня, друг мой, и увидишь, — пожал плечами Наби. — Но мы должны вернуться до начала праздника.

Три дня спустя.

Липкая черная темнота опустилась на Сиракузы, и решительно настроенная толпа с факелами двинулась к дому стратега Архелая. Купцы, кузнецы и горшечники шли рядом, и их объединяло одно. В родном городе они были людьми второго сорта, и их права не были защищены от произвола гаморов. Любой землевладелец мог ударить простолюдина, публично унизить его. Даже изнасилованные женщины не могли добиться справедливости, ведь суд тоже состоял из гаморов. И эта ненависть копилась десятилетиями, от поколения к поколению. Дом стратега был все ближе, а решительность горожан падала. Все же они не были убийцами, а сегодня был священный праздник. Купец Меандр посмотрел на соседей и друзей, и произнес:

— Идем, братья. Если мы не сделаем этого сегодня, то навсегда останемся грязью под ногами этих людей.

И обычные труженики, сжав кинжалы под туниками, вошли в дом самого богатого человека Сиракуз. Крытый портик окружал двор, а в центре его стоял длинный стол, уставленный кушаньями, недоступными простым горожанам и в обычное время, не то что во время осады, когда цены на хлеб взлетели вдвое, а на вино — впятеро.

— А, чернь заявилась! — заорал изрядно пьяный стратег. — Чего приперлись? Денег на вино нет? Почтить бога не можете?

Три десятка самых знатных жителей Сиракуз, возлежавших у стола, начали ухмыляться. Они тоже были пьяны.

— Я сейчас пошлю рабов, они промоют водой пустые кувшины и дадут вам, голодранцам, выпить! Сегодня же Дионисии!

Гаморы начали хохотать, восхищаясь остроумием стратега. Толпа нерешительно мялась у входа, никто не решался сделать первый шаг.

— А ты знаешь, купец, что в Египте такие, как ты, целуют землю, по которой прошел правитель. Но тебе, в виде особой милости, я дозволяю облобызать мои сандалии. Иди, целуй, и я налью тебе вина.

Горожане застыли. Это было немыслимое оскорбление. Начал нарастать недовольный гул. Если у кого и оставались сомнения, то они стремительно улетучивались.

— Иди, целуй! — выставил вперед ногу пьяный стратег Архелай. — Он не понял, что этой фразой только что подписал себе приговор.

— Бей их, братья! Даже в священный праздник они унижают нас!

— В ножи их! — заорал мускулистый кузнец, и схватив стратега за горло могучей рукой, начал неумело бить его в живот ножом.

Толпа, заведясь от вида крови, накинулась на ненавистных гаморов, и начала резать их, вымещая накопленную за несколько поколений злость. Тех, кто не умер сразу, забили кольями, светильниками и вообще всем, что попалось под руку. Захватчики рассыпались по дому, жадно хватая все, до чего смогли дотянуться. До жены и дочерей стратега они дотянулись тоже, и крики насилуемых женщин вплелись в шум городского праздника.

Часом ранее. У городских ворот Сиракуз.

— Отпразднуйте священные Дионисии, доблестные воины, — с поклоном передал страже ворот кувшин пожилой невысокий пекарь. — Ведь сам бог рассердится на вас, если вы не почтите его.