Трусики на ее коленях. Скользят вверх по бедрам. Пробираясь к ее голой…

— Закрой глаза, — шепчет она.

И только потому, что я джентльмен, я исполняю ее просьбу. Я вижу черноту и серебристые звезды за моими веками, но воображаю все, чего мне прямо сейчас не хватает. Ага. Круглосуточный трах. Просто смирись с собой бесконечно твердым. Ты не сможешь этому противостоять. Даже не пытайся.

— Можешь открыть глаза, — говорит она, и я подчиняюсь. Она указывает на сидение унитаза. — Садись, партнер. Давай устроим опрос, пока я делаю прическу и макияж.

Глава 8

Мы обсудили самые важные детали.

Она ворует одеяло. Я сплю голым. Она не любит находиться в ванной с кем-то, кроме нее самой. Меня же не заботит, что она будет сплевывать зубную пасту, когда я сам чищу зубы. У нее более двух десятков различных лосьонов от The Body Shop, и она меняет их каждый день.

— Очевидно, что я не использую лосьон, — говорю я, указывая на серебристую корзину, полную бутылочек с запахом цветов апельсина, медовой ванили, кокосов — каждого из существующих в мире ароматов, втираемых в тело, — к тому же, не думаю, что кто-то спросит нас о том, каким лосьоном ты пользуешься.

— Я знаю, — говорит она, включая фен, — но дело в том, что я хочу чувствовать себя так, будто мы знаем все эти вещи друг о друге — для правдоподобности того, чем мы будем заниматься. Например, тот факт, что мне требуется пять минут, чтобы высушить волосы.

Я включаю секундомер на телефоне, когда она начинает сушить волосы.

Почему-то в этот момент я чувствую себя, как дома. Будто мы на самом деле пара, и я жду свою женщину, которая готовится к выходу.

М-да.

Может быть, из-за того, что так и происходит на самом деле.

Ну, за исключением того, что мы ненастоящая пара.

Когда звучит таймер, я понимаю, что она уже закончила сушить волосы, поэтому убираю телефон в карман. Смотав шнур фена и положив его в шкафчик, она щелкает пальцами перед моим лицом.

— Мы забыли одну очень важную деталь.

— Какую?

— Как мы узнали?

— Как мы узнали что?

— Не тормози. Как мы поняли, что любим друг друга? — она говорит это так мило, так убедительно, что я теряю концентрацию мыслей. Я забываю, что мы репетируем, и просто тяну время, пытаясь сосредоточиться. Потом все-таки вспоминаю о реальном положении вещей и смеюсь про себя. Мы не влюблены. Мы играем и притворяемся. Поэтому, выходя из ванной, я рассказываю ей то, что рассказал сегодня утром моему отцу — легенду о том, как именно мы начали встречаться.

— Этого недостаточно, — говорит она, и ее каблуки стучат по деревянному полу, когда мы пересекаем небольшое расстояние до кухни.

— Почему нет? — спрашиваю я, когда она берет кувшин охлажденного чая из холодильника, а я достаю два стакана из шкафа. Она обожает холодный чай. Делает его сама из пакетиков Peets, которые заказывает на Amazon с тех пор, как они больше не продаются в Нью-Йорке.

— Нам нужно больше деталей, — говорит она и делает глоток. — Держу пари, что дочери мистера Оффермана будут первыми, кто разнюхает ложь. Девушки умнее в этих вещах, так что, если его дочери выяснят правду, они расскажут папочке. Нам нужно быть более убедительными. Итак, однажды вечером в баре мы поняли, что влюблены друг в друга, да?

— Да. Всего несколько недель назад. Все это произошло быстро.

— Но как это началось? Как именно? Что послужило точкой отсчета нашего романа?

— Шарлотта, я рассказал эту историю отцу. Он не спрашивал подобных деталей.

— Но женщины будут, — убеждает она и шевелит безымянным пальцем, на котором пока нет кольца, — после того, как я надену кольцо, все женщины будут ворковать над ним и спрашивать о подробностях того, как мы влюбились. Вероятно, уже за завтрашним ужином. Нам нужна легенда, — говорит она, решительно расхаживая по маленькой кухне. Потом в ее глазах загорается идея. — Я придумала! Как-то вечером, в четверг, в «Лаки Спот», за бокалом вина после закрытия, ты пошутил о том, что все думают, будто мы пара, и я сказала: «Может быть, нам следует ею стать». А потом наступила неловкая пауза в разговоре, — говорит она, и ее тон смягчается, как будто она вспоминает о той роковой ночи.

Я продолжаю, поддерживая историю о нашей истории любви понарошку:

— Только это не было неловко. Это было правильно, — говорю я, даря ей свою лучшую влюбленную улыбку, — и мы сознались в том, что у нас есть чувства друг к другу.

— И у нас был потрясающе волшебный поцелуй. Определенно.

— Не только потрясающе волшебный поцелуй. У нас был самый волшебный секс, о котором можно только мечтать, — об этом я должен был упомянуть.

Она краснеет, замолкает и допивает свой холодный чай. Я допиваю свой и кладу оба стакана в посудомоечную машину, аккуратно выравнивая их в верхнем ряду — так, как ей нравится.

— Тогда будет проще объяснить, почему ты сделал мне предложение прошлым вечером в баре — потому что именно там все началось. Ты сделал это после того, как все ушли. Опустился на одно колено и сказал, что к черту кольцо, что больше не можешь ждать и что я должна стать твоей.

— Отлично. Мне нравится. Легко запомнить.

Я закрываю посудомоечную машину и встречаю ее взгляд. В ее карих глазах нежность и сладость.

— Спенсер. Спасибо тебе.

Я смотрю на нее так, будто она сумасшедшая.

— За то, что положил стаканы в посудомоечную машину?

— Нет. Что согласился на все это, — она обводит взглядом всю территорию квартиры. — Я заставляла тебя отвечать на глупые вопросы и слушать мои истории. Но мне нужно было почувствовать, словно все это происходит на самом деле.

— Почувствовала? Ты осознаешь, что стоишь на пути превращения в миссис Холидей?

Она смеется.

— Это забавно. Но сочетание этих двух слов никто никогда не должен услышать, — говорит она, рассеяно проводя рукой вниз по моей, когда мы выходим из кухни. — Ты общепризнанный холостяк на всю жизнь.

Я киваю, подтверждая этот статус. Тотальный плейбой. Окончательно и бесповоротно, стопроцентный холостяк. Невозможно окольцевать свободную птицу.

— Это точно.

Она тянется к сумочке на столе в гостиной.

— Подожди. Есть еще один тест.

— Ты собираешься заставить меня прыгать через обруч? Блин. Ты непредсказуема.

Она фыркает.

— Не думаю, что выбор моих трусиков был сложной задачей. Но как бы то ни было, это тест для меня. Последнее испытание, чтобы убедиться, что я готова идти в магазин твоего отца, ведь это наше первое появление на публике — мистер Холидей и его невеста.

Я скрещиваю руки на груди, ожидая, что она будет делать дальше.

Она смотрит прямо мне в глаза, ее губки сжаты в прямую линию, выражение лица необычайно серьезно.

— Мне нужно, чтобы ты попытался выщекотать правду из меня.

Я скептически приподнимаю бровь.

— Серьезно?

— Абсолютно. Ты же знаешь, что это моя слабость, — говорит она, кивая, и начинает отступать к серой мягкой кушетке, опускаясь вниз в море синих, красных и фиолетовых подушек. Ей нравятся цвета драгоценных камней. Когда она ложится на подушки, золотые пряди ее волос веером рассыпаются на подушке ярко-синего цвета.

— Вперед, — командует она, — мне нужно знать, что я не сдамся. Мне нужно доказать себе, что даже пытка щекоткой не заставит меня открыть тайну моего лучшего друга.

Я расстегиваю манжеты и закатываю рукава своей рубашки.

— Не щади меня, — говорит она.

— Не в моем стиле.

— Заставь меня извиваться. Сделай это чистой пыткой. Заставь меня захотеть отказаться от всего этого. Это единственный способ, который позволит нам узнать, действительно ли я смогу справиться с этим в течение следующей недели.

Я расставляю руки пошире.

— Что тут скажешь, Мамонтенок? Я верю в тебя.

А потом бегу к дивану и приступаю. Я вцепляюсь ей в бока и свирепо щекочу — и пусть это Шарлотта, я не собираюсь униматься. Отдаваясь моменту, я щекочу ее ребра, и через наносекунду она начинает извиваться.