Когда я занимаю место на скамейке, Ник говорит мне тихим голосом, изображая, будто говорит с Шарлоттой.

— О, привет Шарли. Как дела? Ты все еще встречаешься со Спенсером? И как оно? Ты любишь его большое эго? О да, он огромен. Я тоже его обожаю, — он поворачивается ко мне, его голос невозмутим. — Ну, как у меня получается?

Я смотрю на него с притворным изумлением.

— Потрясающе. Как будто занимался этим всю жизнь, — а потом фыркаю в ответ, — и, кстати, надеюсь, что притворство больше не потребуется.

Он вопросительно приподнимает бровь.

Я пожимаю плечами и спокойно говорю:

— То, что было притворством, стало для меня реальностью. Надеюсь, для нее тоже. Я собираюсь поговорить с ней сегодня вечером и выяснить ее чувства.

Ник протягивает кулак.

— Дерзай, — говорит он без малейшего сарказма и издевки. — Вы двое всегда казались мне идеальной парой.

— Да? С чего бы это? — спрашиваю я, ожидая пояснений.

Но он смеется и качает головой.

— Чувак, что, по-твоему, я должен сказать? — он сжимает ладони и хлопает ресницами с наигранным восторгом. — О, это так мило, когда вы заканчиваете друг за другом предложения, да еще и оба обожаете мармеладных мишек, — он заканчивает кривляться и пожимает плечами. — Могу только сказать, что я на твоей стороне.

— Спасибо, мужик. Для меня это важно, — я останавливаюсь и прищуриваю глаза. — Кстати, если ты когда-либо прикоснешься к моей сестре, я приду ночью, побрею тебе голову и выкрашу брови в оранжевый цвет.

С выпученными глазами он хватается за голову.

— Только не волосы. В них источник моей силы.

— Вот именно! Так что будь осторожен.

Мы занимаем наши места на поле, и, когда другая команда не забивает, «Raise Your Glass» P!NK ознаменовывает нашу победу этим субботним утром. Я несусь с поля и даю пять моим товарищам по команде.

Хлопаю по ладони мистера Оффермана.

— Теперь они все ваши, — шучу я, указывая на команду.

— Не могу дождаться, — говорит он, — мне нравится все это. Надеюсь, ты и твой друг останетесь в команде. Нам нужны сильные удары, если мы хотим выиграть чемпионат в следующем сезоне.

Чувак, это софтбольная лига выходного дня. Расслабься.

— Надеюсь, что вы выиграете, — говорю я, сохраняя радушный тон до конца песни P!NK, посвященной всем проигравшим. Эмили изображает, что поднимает стакан в соответствии со словами песни. Запихивая перчатки и кепку в сумку, я смотрю на Шарлотту, которая тоже веселится, толкаясь бедрами с Харпер. Так здорово видеть ее вместе с моей сестрой. Я уже представляю себе Шарлотту в кругу семьи в качестве моей женщины, а не просто подруги.

Я очень ясно это вижу. Рядом с ней каждый день и каждую ночь. По-настоящему. Без притворства.

Музыка внезапно замолкает, и необузданная энергия P!NK сменяется неприятным шумом, словно кто-то записал песню на диктофон. Но из колонки Эмили доносится совсем не музыка.

Это голос.

Точнее, мой голос.

— Ты плохо себя чувствуешь? Болит голова из-за вчерашней ночи, или что?

Я замираю.

Кровь стынет в жилах, когда я четко и ясно вспоминаю слова и место, где состоялся этот разговор с Шарлоттой — в уборной музея искусств. Челюсть сжимается, грудь сдавило, потому что я знаю, что будет дальше. Мои глаза сканируют толпу, собравшуюся возле площадки. Людей немного, но все ключевые игроки здесь. Клан Офферманов. Мои родители. Я. Словно истуканы, слушающие записанный Эмили мой приватный разговор с Шарлоттой.

— Я не могу больше притворяться.

Слова, сказанные Шарлоттой неделю назад. Адреналин переполняет меня, я хочу немедленно прекратить это. Делаю шаг к Эмили и тянусь за колонкой, когда мой голос отзывается эхом прошлых дней:

— Ты о помолвке?

Отец хмурится. Он смотрит мне в глаза, и в его взгляде возникает то ли разочарование, то ли смущение.

Офферман смотрит, переводя взгляд с меня на Шарлотту на трибунах. Ее рот открыт, глаза полны ужаса.

Нужно. Остановить. Это.

Я устремляюсь к Эмили. Возможно, мне удастся выхватить динамик из ее рук и нажать «стоп», прежде чем прозвучат следующие слова.

— Выключи. Пожалуйста, — умоляю я, пытаясь отобрать у нее телефон, колонку и гребаное желание совать нос не в свое дело.

Она качает головой и поднимает колонку выше, поэтому следующие слова Шарлотты звучат громко и предельно ясно:

—Нет. С ней все в порядке. Фиктивная помолвка — не проблема.

Эмили нажимает «стоп», и я жду, что она повернется ко мне со словами: «Попался!».

Но вместо этого появляется идущий по краю трибун Эйб и присоединяется к Эмили на поле. Пытаясь понять, я смотрю на него. Он встает рядом с Эмили и улыбается ей, как гордый…учитель?

Эмили смотрит на отца.

— Теперь-то ты мне веришь, что я не хочу изучать искусство в Колумбии?

Колумбия. Эмили пойдет в тот же колледж, что и цепкий репортер. Видимо, они знакомы. Раздувая ноздри, Офферман делает шаг вперед.

— Эмили, сейчас не время обсуждать профиль твоего будущего обучения. Что это значит?

Да, меня отчасти это тоже интересует.

Тем более, я думал, это касается меня и Шарлотты, но, похоже, тут проблема отцов и детей.

С нахальным взглядом Эмили упирает руку в бедро.

— Меня ни капли не интересует изучение искусства. Я твержу тебе об этом уже не первый год. Но ты никогда не слушаешь меня. Ты никогда не слышишь, чего я хочу. Мне хочется изучать бизнес в колледже. Быть, как ты. Но ты считаешь, что бизнес — это мужской мир. Ты не прав! Хотя бы потому, что я буквально спасла тебя от покупки бизнеса у лжецов. Едва познакомившись с ними, я поняла, что здесь что-то не так, — говорит она, указывая гневным жестом на нас с Шарлоттой. — Поэтому я поговорила с Эйбом на обеде в «МакКой» и поняла, что поступаю в тот колледж, который он посещает. И угадай, что? Он почувствовал то же самое по отношению к счастливой парочке. Тогда мы решили поработать вместе, чтобы докопаться до сути коммерческой сделки и проникнуть в самое сердце этой истории. И вот оно, папочка.

Она указывает на меня обвиняющим жестом.

— Спенсер Холидей сфальсифицировал свою помолвку с Шарлоттой Родос, чтобы ты купил «Катарин», будучи уверенным, что это благонадежный семейный бизнес, как тебе и хотелось, а не связанный с человеком, широко известным в деловых кругах своими пикантными фотографиями.

Руки в боки, ноги расставлены, в глазах одержимость.

— Неплохой заголовок для завтрашней статьи Эйба? Дадите официальный комментарий?

Эйб и Эмили смотрят на нас с самодовольным восторгом, но мой взгляд нацелен на Эмили.

По большей части, мне хочется рассмеяться и заявить всем, что все это выдумки маленькой сумасшедшей лгуньи. Хотя, не буду скрывать, в глубине души есть желание поаплодировать девчонке за мужество. Не очень приятно быть целью ее закулисных игр, но, твою мать … У Эмили определенно есть яйца, раз она бодается с этой сексистской свиньей — ее папашей. Она переиграла всех нас — тот флирт за ужином вовсе не был флиртом. Почуяв ложь, она играла со мной, чтобы докопаться до истины.

— Это правда?

Вопрос задал не Офферман. А мой отец. Человек, которым я восхищаюсь. Человек, которого уважаю. Человек, благодаря которому я всего за неделю изменился к лучшему. Я готов сгореть со стыда, когда отец обходит мистера Оффермана. Он смотрит не на того, с кем заключил сделку. Он смотрит на своего сына.

Его плоть и кровь, который солгал ему. Опозорил его. Обманул всех присутствующих.

Мое лицо пылает. И тот факт, что мои чувства к Шарлотте стали настоящими, ничего не меняет. Больше ничего не имеет значения. Я киваю и пытаюсь сформулировать ответ.

Но звук шагов по шаткому металлу прерывает меня. Шарлотта пробегает по импровизированным трибунам и пересекает газон поля.

— Стоп, — говорит она и, подняв руку, крутит кольцо на пальце. — Фальшивая помолвка была моей идеей. Спенсер не виноват.

Мой отец хмурится и поворачивается к ней.