Я сделал паузу; в трубке было слышно, как шелестит по бумаге его авторучка.

– Дальше!...

– Недавно ушной клещ подцепила; так вот, чтоб не гноилось, прочищайте уши раз в день тампонами, смоченными в оливковом масле. Он это дело терпеть не может, вырываться начнет, поэтому осторожнее – не повредите барабанные перепонки. Да, мебель будет царапать обязательно; не нравится – раз в неделю стригите когти. Можно обычными кусачками для ногтей. Вшей, в принципе, быть не должно, но на всякий случай в воду для купания иногда добавляйте шампунь от вшей. Шампунь в зоомагазине продается, спросите – там знают. После купания вытирайте полотенцем, расчесывайте щеткой и только потом сушите феном. Иначе точно простудится...

– Еще что-нибудь?

– Да, пожалуй, все...

Он медленно перечитал все записанное в телефонную трубку. Конспектировал он безупречно.

– Все правильно?

– Да, все верно.

– Честь имею, – сказал он. И повесил трубку.

За окном стемнело. Я распихал по карманам джинсов мелочь, сигареты и зажигалку, надел теннисные туфли и вышел на улицу. Зайдя в закусочную по соседству, я заказал куриную котлету с французской булочкой; пока ее готовили, я сидел и под последний альбом братьев Джонсон потягивал пиво. Братьев Джонсон сменил Билл Эванс, и я съел котлету под Билла Эванса. Затем под «Звездные Войны» Мейнарда Фергюсона выпил кофе. Ощущения, будто я что-то съел, так и не появилось. Я поставил пустую чашку на стол, подошел к розовому пластмассовому телефону, опустил в щель десятиеновую монету и набрал номер напарника. Трубку взял сын-старшеклассник.

– Добрый день, – сказал я.

– Добрый вечер, – поправили в трубке. Я скользнул взглядом по часам на руке – парень был явно точнее меня. Чуть погодя мой напарник сам подошел к телефону.

– Ну, как все прошло?

– Ничего, что звоню в это время? Небось, от ужина отрываю?

– Отрываешь, но это ерунда. Ужин не бог весть какой, да и тебя послушать куда интереснее...

В самых общих чертах я рассказал ему о встрече с человеком в черном. Об исполинском авто, гигантской усадьбе, умирающем старике – да на том и закончил. Насчет овец я не промолвил ни слова. Не думал, что он мне поверит, – да и не хотелось затягивать разговор. Собственно, только поэтому. В результате же, как и следовало ожидать, мой рассказ показался ему полнейшей белибердой.

– Полнейшая белиберда! – сказал напарник.

– Понимаешь, так получилось, что кое о чем мне нельзя рассказывать. Кому расскажу – у того будут проблемы. Ну, а в твоем случае, сам понимаешь – семья, дети... – говоря все это, я живо представлял его четырехкомнатную квартиру, кредит на которую не выплачен до конца, жену-гипертоничку и двух сыновей с не по-детски серьезными глазами. – Такие, брат, дела.

– Понимаю...

– Так или иначе, завтра я уезжаю. И, скорее всего, надолго. Месяц, два, три – ничего сказать не могу.

– М-да...

– Как бы там ни было, дела фирмы полностью принимай на себя. Я выхожу из игры.

Не хватало еще, чтобы из-за меня у тебя начались неприятности. Все, что мог, я для фирмы сделал, а насчет «совместного ведения дел» ты сам знаешь: основную часть дела именно ты и двигал, а я – так, дурака больше валял...

– Эй, но ведь без тебя в нашей текучке сам черт ногу сломит!

– Отводи войска на старые позиции. Я хочу сказать – возвращайся к тому, что мы делали раньше. Отмени все заказы на рекламу и редактуру, займись исключительно переводами. Действуй, как сам недавно и говорил. В конторе оставь одну секретаршу, весь временный персонал разгони. Да и разгонять-то никого не придется: выплати всем по двойной зарплате – думаю, никто и жаловаться не станет. Перебирайся в контору подешевле. Доходы, конечно, снизятся, но зато затрат будет меньше; к тому же, моя доля будет твоей, – так что лично у тебя в жизни особых изменений не произойдет. Я уже не говорю о том, что и головной боли с налогами, и душевных страданий по части «эксплуататоров» с «кровососами» значительно поубавится. Суди сам – все тебе только на руку! Мой напарник долго молчал.

– Бесполезно, – наконец произнес он дрогнувшим голосом. – Ни черта у меня не получится...

Я вставил в рот сигарету и захлопал рукой по карманам в поисках зажигалки.

Расторопная официантка поднесла к моей сигарете зажженную спичку.

– Все у тебя получится. Кому знать, как не мне – столько лет в одной упряжке...

– Вдвоем были, оттого и получалось! – выпалил он. – Даже не помню, чтобы у меня вышло что-то путнее без тебя...

– Эй, погоди. Я что – говорю, чтобы ты расширял производство? Нет! Я говорю, чтобы ты сокращал производство. Речь идет о письменных переводах – работе, которую ты голыми руками выполнял еще до того, как шарахнула вся эта индустриальная революция. Всего-то нужно – тебя самого, секретаршу в приемной, пять-шесть переводчиков средней руки на контрактах да пару профессионалов «по вызову». Что тут сложного?

– Ты не понимаешь...

Автомат, проглотив мои десять иен, издал предупреждающий писк. Я зарядил в щель одну за другой еще три монеты.

– Все-таки я – не ты, – продолжал он. – Это ты всегда мог в одиночку. А я не могу. Если не с кем будет словом перекинуться, дела обсудить – у меня же все просто из рук повалится!

Я прикрыл трубку рукой и вздохнул. Опять двадцать пять! Как про двух козликов:

«Черный белого боднул, белый черного лягнул»...

– Алло! – позвал меня мой напарник.

– Я слушаю, – сказал я.

В трубке было слышно, как ссорились его дети – никак не могли договориться, что по какому каналу смотреть.

– О детях подумай, – сказал я тогда. Удар ниже пояса, что говорить, но никаких других доводов у меня уже не оставалось. – И прекрати ныть! Если сам начнешь сопли распускать, тогда уж точно пиши пропало. Любишь жаловаться на жизнь – не фиг детей заводить. А завел – так завязывай пить и работай как следует! Он очень долго молчал. Подошла официантка, поставила рядом пепельницу. Я жестом заказал себе пиво.

– В общем, ты прав, конечно..., – промолвил он наконец. – Ладно, попробую. Хотя не уверен, что из этого что-то получится...

– Все получится! Шесть лет назад ни денег не было, ни связей – а вон сколько всего получилось! – сказал я, отхлебнув пива.

– Ты даже не представляешь, как мне было спокойно вместе с тобой, – произнес мой напарник.

– Я еще позвоню, – сказал я.

– Ага...

– Спасибо за все эти годы. Все было здорово, – сказал я.

– Закончишь дела, будешь опять в Токио – может, еще поработаем вместе? Как думаешь?..

– Неплохая идея, – ответил я.

И повесил трубку.

Мы оба прекрасно знали, что на эту работу я уже не вернусь. После шести лет работы в паре что-что, а уж такие вещи друг о друге понимают без слов. Я взял в руки початую бутылку и стакан, прошел к столику, сел и стал пить пиво дальше.

Распрощавшись с работой, я почувствовал странное облегчение. Жизнь понемногу становилась проще и проще. Я потерял свой город, потерял юность, потерял друга, потерял жену, а через три месяца потеряю слово «двадцать» в собственном возрасте. Я попытался представить, что со мной будет к шестидесяти. Бесполезно: что можно представить? Тут не знаешь даже, что через месяц произойдет... Я вернулся домой, почистил зубы, переоделся в пижаму, залез в постель и стал читать дальше «Записки о Шерлоке Холмсе». Уже в одиннадцать погасил свет, заснул и до утра не просыпался ни разу.

Ровно в десять утра эта чертова субмарина на колесах остановилась прямо у моего подъезда. Правда, с третьего этажа она выглядела уже не субмариной, а гигантским металлическим пирожным. Триста детей, навалившись все вместе, уплели бы такое пирожное не раньше, чем за две недели. Мы с подругой присели на подоконник и долго разглядывали эту махину сверху, не говоря ни слова. Небо над нами было пронзительно-чистым – настолько чистым, что делалось не по себе. Небо из экспрессионистских фильмов довоенного кинематографа. Далеко-далеко в этом небе завис неестественно крошечный вертолет. Без единого облачка, Небо смотрело на нас в упор, точно исполинский глаз с ампутированными веками. Я запер окно, отключил холодильник и проверил газовый вентиль. Вещи в стирку собраны, постель застелена, пепельницы вымыты, бутыльки-пузырьки в ванной выстроены строгими рядами. За квартиру уплачено на два месяца вперед, подписка на газеты отменена. Уже стоя в дверях, я лишний раз окинул взглядом квартиру – обезлюдевшую, залитую неестественной кладбищенской тишиной. Я смотрел на нее – и думал про четыре года, что мы провели здесь с женой, и про детей, которые могли бы у нас получиться. Распахнулась кабина лифта, подруга окликнула меня. И тогда я закрыл железную дверь и запер ее на ключ.