Сотни тел… многие и многие сотни! А если считать, что и в гробах кто-то лежит…

Я поднял взгляд на верхушку холма, а затем рискнул забраться на ближайший гроб, чтобы понять, что же находится наверху. И едва не сверзился вниз, обнаружив, что на вершине пирамиды лежит огромная надгробная плита, больше похожая на алтарь. А на ней распято обнаженное женское тело — такое же мертвое, как все остальные, покрытое толстой коркой льда, неестественно вздутое в районе живота и размеренно пульсирующее, словно там, внутри мертвой утробы, билось огромное сердце. Или же медленно и упорно созревала какая-то тварь, о которой я не имел ни малейшего понятия.

С трудом подавив порыв метнуть туда секиру, а затем спалить тут все к фоловой бабушке, я спрыгнул вниз и еще раз огляделся. Неожиданно ощутил, как больно кольнуло левое плечо. На какой-то миг почувствовал, что где-то рядом действительно бьется в агонии чья-то жизнь, причем не одна. И лишь после этого до меня наконец дошло, что за огоньки я увидел, — это тоже были души, насильно вырванные, притащенные сюда и намертво закрепленные в полупрозрачных путах. Безусловно светлые и чистые души, из которых таящиеся в гробах, еще не успевшие народиться умруны годами высасывали силы.

Но Тьма, как же их было много! Мы-то опасались пришествия семерых тварей, а получалось, что нежити спало в гробах намного больше!

Это ж сколько лет умруны создавали этот питомник?! Сколько душ успели загубить?! И почему-то никто ни разу даже не заподозрил, что под огромной, многолюдной, полной таких вот светлых и неиспорченных душ столицей творятся воистину страшные вещи!

Мне даже показалось, что душа, которая тихонько тлела на вершине пирамиды, выглядела особенно сочной и свежей. И, присмотревшись к ней, я вдруг осознал, что знаю, кем она когда-то была.

Отец Кан… Не самый последний в духовной иерархии жрец, тем не менее оказавшийся совершенно беззащитным перед могущественной тварью и ставший пищей… для кого? Или для чего?!

Кожу на плече вновь обожгло, да так, что у меня в глазах помутилось. Всего на долю мгновения. Но за это время я успел взглянуть на мир через пелену боли и неожиданно понял, что эта боль… она не моя. Потому что рядом с пирамидой сама Тьма беззвучно кричала и корчилась. Ее корежило и бесконечно мучило то, что созревало в раздутом до безобразия, покрытом черными венами животе. Над ним само пространство искривлялось и плыло, словно мираж над знойной пустыней. И, будто стенки мыльного пузыря, истончалась граница между мирами.

Более того, мне вдруг показалось, что Тьма всеми силами пыталась это остановить. Свила вокруг женщины плотный кокон. Стремилась уничтожить то, что сокрыто в ее животе. Но нарыв почти созрел и вскоре должен был лопнуть. А вместе с ней разорвать границу между мирами, выпустить в реальный мир тех, кто десятилетиями, а может, и столетиями терпеливо ждал этого дня.

Когда жутковатая истина дошла до моего сознания, я шальными глазами оглядел сотни гробов, прячущихся в громадном трюме. И впервые подумал, что нежить пришла сюда не сама по себе. Ее кто-то заботливо создал, любовно взрастил и теперь готовился выпустить в новый мир. Напоенную силами человеческих душ. Надежно укрытую в телах, которым не страшен солнечный свет. Полностью готовой к жизни в не знающем ужасов темной стороны мире, куда эти твари скоро получат свободный проход.

— Фол… — прошептал я, в шоке уставившись на вершину пирамиды. — Это же полноценные врата!

— Правильно, — вдруг проскрипело сверху, и неподвижно лежавшая женщина внезапно повернула голову, уставившись на меня мутными бельмами глаз. — Для их открытия не хватает одной души, так что ты очень вовремя к нам заглянул. Отдай мне свою душу, жрец! Отдай сам или умри, и я все равно ее заберу!

В тот же момент позади раздался шорох, и я развернулся, одновременно поднимая секиру. А потом беззвучно выругался, обнаружив, что крышки ближайших гробов сдвинулись с места, и оттуда с хрустом выбираются два незнакомых мага Смерти, вернее, два дозревших умруна в телах моих коллег, без вести пропавших около двадцати лет назад. А следом за ними из тьмы бесшумно выходит третий — бедняга Шерин Войдо, с которым я уже имел удовольствие встретиться.

И почему я решил, что в других телах умруны не приживаются? В те времена пропавших магов было всего семеро! А вокруг вон сколько заготовок! И над каждым страдает чья-то украденная душа, вынужденная по каплям отпаивать сонную нежить до тех пор, пока ее силы полностью не перейдут в умруна.

Как бы ни были ловки умруны, такое количество темных им при всем желании было бы не собрать, даже если они стаскивали тела со всей страны. Такого количества без вести пропавших магов Орден ни за что бы не пропустил. А раз наверху было тихо, значит, большинство людей в гробах являлись обычными смертными. И это значило, что умрунам для жизни все-таки подходили любые тела. Другое дело, что маги являлись намного более ценной добычей, ведь именно в наших телах умруны получали способность возвращаться в реальный мир.

А еще я подумал и о другом. Мне весь день не давала покоя мысль, куда же подевался старший умрун, который создал Шерина Войдо? Облаву ведь на него, как признался Корн, никто не устраивал. Уйти из столицы он, конечно, мог, но зачем, если о нем никто не знал, а пищи вокруг оставалось видимо-невидимо? Он же не дурак — бросать такие богатые угодья. Мертвые твари всегда голодны, жадны до крови. И с этой точки зрения более старый и опытный умрун, скорее, выгнал бы Войдо со своей территории, как делают взрослые хищники с подросшим молодняком.

И еще меня беспокоил вопрос: а сколько вообще взрослый умрун может эксплуатировать человеческое тело? Ведь если тело простого смертного могло храниться на темной стороне, как в стазисе, столетиями, то тела темных магов, раз уж умрун регулярно появлялся в реальном мире, должны довольно быстро разрушаться. Но не значит ли это, что создатель Войдо на самом деле никуда не ушел, а просто сменил одно тело на другое, и именно этим объяснялась его невероятная сила? И не значит ли это, что в действительности мы имеем дело с той же самой тварью, которая убила более полудюжины магов около двадцати лет назад? Тварью, которая не успела закончить охоту из-за чересчур быстро разрушившегося тела, поэтому была вынуждена во второй раз впасть в спячку, чтобы вселиться и полностью подчинить себе другое?!

— Фол, и как ты мог такое допустить? — с досадой пробормотал я, следя за выбирающимися из ящиков умрунами.

Твари, полностью одетые, обутые и даже вооруженные, словно все двадцать лет в таком виде пролежали в гробах, медленно распрямились и повертели головами. После чего, наконец, заметили меня и, растопырив пальцы, будто на концах у них имелись длинные когти, так же медленно двинулись в мою сторону.

Войдо неторопливо двинулся следом, словно пастух за молодыми и еще неопытными псами, которых только-только начал натаскивать на кабана. Остановился он на границе разделявшего нас свободного пространства, тогда как двое его сородичей двинулись дальше. И впрямь — как науськанные хозяином псы. При этом выглядели умруны не слишком уверенно. Их движения казались дергаными, скованными, сонными, и только в мутных глазах постепенно разгорались недобрые искорки, словно новорожденная нежить начала себя осознавать.

Отступив так, чтобы видеть всех троих, я выхватил из Тьмы еще одну секиру. Но, когда умруны приблизились на расстояние удара, я вдруг услышал за спиной подозрительное знакомое пощелкивание, смутно похожее на стук голых костяшек. Или же жреческих четок, от звука которых у меня волосы на затылке зашевелились.

Щелк-щелк. Щелк-щелк…

Тьфу! Только тебя здесь не хватало!

Проворно отпрянув от пирамиды и одновременно пригнувшись, я едва успел заметить, как мимо меня с угрожающим щелканьем пролетело что-то некрупное. Стой я всего на пару шагов ближе, и проклятая кукла, невесть как и зачем прокравшаяся в каверну, вцепилась бы мне в загривок! Но вместо этого она с устрашающей скоростью проскочила мимо и с воинственным клекотом вцепилась… в горло одного из умрунов!