Вострецов взял ручку и стал писать первый приказ по экспедиционному отряду. Было 11 часов 30 минут 23 апреля 1923 года. До выхода в море осталось всего три дня, и надо было дать конкретные указания по погрузке имущества экспедиции и личного состава начальнику штаба Верещагину, помощнику командира отряда Безродному, командующему судами Азарьеву, завхозу Панову, комбату первого батальона Кузнецову и комбату третьего — Горбачеву. В приказе еще раз подчеркивалась строжайшая тайна организации экспедиции.

В дополнение к первому приказу С. С. Вострецов распорядился: «Комсудами т. Азарьеву поднять якоря в 6 часов 26 апреля 1923 года и выступить в море, согласно данных вам указаний. Командирам, начальникам команд и политработникам проникнуться сознанием важности момента нахождения ваших подчиненных на судах в море, где каждый должен быть примером храбрости, выдержки и дисциплинированности. Во время штормов и других несчастных случаях… удерживать малодушных от всякой паники и ничуть не давать вмешиваться в работу обслуги судов, так как у них есть богатый опыт для ликвидирования всяких несчастных случаев.

Категорически запрещаю вмешиваться в работу морспецов во время плавания, так как всякое вмешательство только ухудшит положение, а не улучшит»[20].

Забегая вперед, следует отметить, что данный пункт приказа сыграл немаловажную роль в успешном исходе экспедиции.

Пришел комиссар отряда Петр Пшеничный. Ознакомившись с приказом, подписал его. Затем они еще долго обсуждали, все ли предусмотрено, все ли сделано, а покончив с делами, поехали на секретное совещание к начальнику штаба армии И. В. Смородинову. Здесь уже были представитель Дальревкома, комкор Фельдман, комдив Глазков, командующий морскими силами Кожанов и другие ответственные работники. Вострецов доложил о боевой готовности экспедиционного отряда, назвал день выхода в море. После совещания Вострецова и Пшеничного окружили друзья, последовали дружеские советы, последние напутствия.

25 апреля Вострецов и Пшеничный в последний раз беседовали по прямому проводу со штабом армии. Оттуда им передали директиву: «Командарм приказал:

1. По занятии Охотска немедленно, как можно быстрее, занимать Аян.

Операцию закончить к концу мая, имея в виду, что Гижига уже занята частями Вольского.

3. Если у Вас во время операции почему-либо не будет связи с комкором, то по окончании ее отплывать во Владивосток, оставив в Охотске и Аяне не более чем по роте с легкими пулеметами в каждом пункте.

4. Если по ходу операции будет видно, что в конце мая нельзя будет возвратить во Владивосток оба парохода, то обязательно все же доложите комкору и сообщите Кожанову»[21].

Вострецов планировал перед отплытием еще раз поговорить с командармом, но Уборевича срочно вызвали в Дальревком.

День 25 апреля выдался очень хлопотным: как всегда перед большим походом, вдруг обнаружилась масса всевозможных недоделок. Вечером вместе с комиссаром провели последний смотр боевой готовности Нерчинского полка. Потом — последние приготовления к выходу в море, уточнения, проверки, перепроверки.

И вот в 10 часов вечера первый и третий батальоны были подняты по тревоге и бегом направились в военный порт. Через час экспедиционный отряд был готов к походу.

А на «Ставрополе» в это время проходило секретное совещание политсостава экспедиционного отряда. Степан Сергеевич ознакомил присутствующих с целью экспедиции. Завтра, когда корабли будут в открытом море, командиры и политработники отряда расскажут красноармейцам о целях и задачах экспедиции, и тщательно оберегаемый секрет перестанет быть тайной для рядовых бойцов. Потом Вострецов и Пшеничный провели короткое совещание с командным составом обоих кораблей.

Командующий судами Азарьев писал: «В ночь с 25 на 26 апреля на „Ставрополе“ состоялось секретное заседание под председательством тов. Вострецова, при участии командиров крейсеров[22] „Ставрополь“ и „Индигирка“, начальника оперативного отдела штаба морсил т. Престина, моего помощника тов. Вологдина, состоящего при мне комиссара тов. Богданова и меня. Вострецов знакомил всех присутствующих с целью экспедиции, а также параллельно с этим вырабатывались некоторые условия плавания в гг. Охотск и Аян… Кроме того, были выработаны правила сигнальной и радиотелеграфной вахты и некоторые мелкие вопросы плавания. Отход был назначен на 26 апреля в б часов утра. А в 4 часа утра на „Индигирке“ при подъеме парового катера из-за лопнувшей оттяжки отводного блока катер ударился о ванты левого борта фок-мачты, которые лопнули, и сломалась пятка подъемной стрелы, следствием чего явилась опасность падения мачты при качке, а также невозможность подъема парового катера. Немедленно технические силы порта приступили к устройству новой пятки и замене лопнувших вант новыми»[23].

Авария на тринадцать часов задержала выход кораблей в море. В эту беспокойную ночь многие из командиров и политработников экспедиции не сомкнули глаз. А намаявшиеся за день красноармейцы спали богатырским сном. На рассвете сильный грохот упавшего катера разбудил многих из них, они прильнули к иллюминаторам, но, ничего не поняв, забрались на нары досматривать сны.

Прохладный день 26 апреля клонился к концу. Несмотря на то, что в бухте был штиль, у гранитных берегов военного порта гуляли высокие волны. Тяжело наваливаясь на пароходы, они нехотя откатывались назад.

В 17 часов на «Индигирке» заработала лебедка, загремели якорные цепи, пароход снялся со швартовых и тихо, без прощальных гудков вышел из бухты Золотой Рог. Через час так же незаметно покинул Владивосток и флагманский корабль экспедиции «Ставрополь». В 21 час пароходы встретились и уже вместе вышли в океан. В голубом прозрачном мареве исчез, растворился родной Владивосток… Через несколько часов судна прошли мимо острова Аскольда, маяк которого долго мигал им прощальными огнями. Но вот и он скрылся, поглощенный морским простором. Корабли взяли курс на север.

В это время на пароходах командиры и политработники проводили собрания, зачитывали бойцам приказ командования о ликвидации банды Пепеляева, беседовали о целях и задачах экспедиции. Сам Вострецов, его заместители Безродный и Погребов, военком отряда Пшеничный побывали в каждом жилом отделении, лично переговорили со многими армейцами. И каждый раз возникало нечто вроде митингов. Настроение у личного состава отряда было исключительно боевое, бойцы горели единым желанием — как можно быстрее разгромить последнюю шайку белобандитов.

Первую походную ночь почти никто не спал. Бодрствовал в своей каюте и Вострецов. Командующий экспедицией не сомневался в победе, беспокоил его сам путь к Охотску. Коварное Охотское море могло преподнести не один сюрприз. Правда, опытный полярник Павел Георгиевич Миловзоров уверял его вчера, что уже через десять дней они будут в Охотске, однако…

Первая задача — незаметно пройти пролив Лаперуза, который контролировался Японией. Несколько успокаивала плохая погода: моросящий дождь и густой туман скрывали от вражеских глаз советские корабли. А что, если вдруг подует ветер и разгонит туман? В полночь 30 апреля экспедиционный отряд благополучно миновал пролив, напряженность разрядилась… Впрочем, волновались на этом отрезке пути лишь руководители похода, командный состав и военные моряки. Основная масса экспедиции еще с вечера деятельно готовилась к большому событию — на следующий день многим из них предстояло впервые праздновать Первое мая.

Наступило утро. Было оно радостным и торжественным. На мачтах кораблей впервые в Охотском море гордо реяли флаги пролетарской революции, флаги Первомая. Были поздравления, звучали песни… Праздник есть праздник. Были и митинги. С капитанского мостика «Ставрополя», а потом «Индигирки» выступали командующий, комиссар, рядовые бойцы. Вот только погода была явно не весенней, да зоркие сигнальщики неожиданно заметили в пределах видимости перископ неизвестной подводной лодки[24].