Так кого же она ищет и зачем? Машинально он погладил золотую розу, украшающую галстук. Судя по ее манерам, можно предположить, что она задолжала большую сумму денег, но Рэму никогда не приходилось слышать о должниках, разыскивающих своих кредиторов. Тогда кого?

И что она там говорила про розы?

Рэм остановился у выхода из окруженного каменными стенами розового сада монастыря Святой Бригитты. Шея, обожженная солнцем, покрылась волдырями. Под потрескавшимися ногтями глубоко забилась грязь. После целого дня тяжелой работы ноги и спина ныли, а пропитавшаяся потом рубашка липла к спине.

Но теплый полуденный ветерок, чуть слышно касающийся его лица, был приятным и ласковым, а горный воздух – самым чистым в мире. И каждая роза сверкала на фоне темной листвы, как драгоценность. Из глубины зелени раздавал ось пение дроздов, смешиваясь с журчанием родника, образуя чудесную, тихую симфонию. Рэм был вынужден признаться себе, что вряд ли где-нибудь в мире есть место прекраснее этого.

– Ты любишь их или ненавидишь? – раздался за его спиной негромкий и серьезный голос.

Он оглянулся и вдруг обнаружил, что вопрос задал брат Мартин – самый ворчливый и раздражительный из садовников монастыря, заведующий лечебными травами. Он стоял рядом с Рэмом и задумчиво смотрел на благоухающие розовые кусты, которые так часто сердито называл бесполезной и бессмысленной забавой природы. Впрочем, такого же мнения брат Мартин обычно придерживался и относительно сирот, воспитывающихся в монастыре. Кроме тех случаев, разумеется, когда ему удавалось использовать их для прополки своего обширного питомника. И вот сейчас он впервые заговорил с одним из них если и не как с равным, то все-таки как с мужчиной, а не с надоедливым и бестолковым мальчишкой. Поэтому Рэм и задумался, не зная, что ответить.

– И то и другое, наверное, – проговорил он наконец. Брат Мартин кивнул:

– Там, в мире, всегда так бывает. Ненависть и любовь, притяжение и отвращение ... Это две стороны одной монеты. И нам неведомо, зачем Господь сделал так. И красота, существующая ради красоты, – это еще одна загадка без ответа.

– Как это?

Брат Мартин искоса взглянул на мальчика:

– А ты можешь ответить, Манро, что такое красота, не приносящая пользы? Пустая забава или ... щедрый дар?

– Почему вы так не любите розовый сад? – неожиданно спросил старика Рэм.

– Это не так. – Брат Мартин отвернулся от него, нахмурившись, и их недолгому равенству пришел конец. – Наоборот, я слишком его люблю.

– Мистер Манро? – В дверях стоял Гаспар.

Вздрогнув, Манро отвернулся от окна.

– А, Гаспар ... Мне надо послать записку. – Он не мог сам присматривать за Хеленой. Между ними словно существовала какая-то странная связь, и она немедленно почувствует его взгляд и присутствие. Значит, надо послать кого-то другого, для того чтобы внимательно следить за ней и виконтом Демарком. Очень внимательно. Это вполне по силам Биллу Сорри.

– Да, сэр. – Гаспар шагнул в комнату и протянул хозяину запечатанный конверт. – Его доставили минут двадцать назад, но я решил, что не стоит мешать вам и молодой леди.

– Ты ведь не предполагаешь, что в этой комнате происходило нечто неподобающее, Гаспар? – Рамзи говорил тем небрежным тоном, который обычно заставлял людей, хорошо знающих его, насторожиться.

– Нет, сэр, – поспешно ответил Гаспар. – Ни в коем случае. Я не решился побеспокоить вас и леди не из излишней скромности, а из простого благоразумия. Мне показалось, она шла к вам с очень решительными намерениями.

– Да, так и было, – улыбнулся Рэм. – Но ты ошибаешься, Гаспар. Скромность тоже необходима, когда речь идет об этой леди. Ни слова об этом визите или о следующих ее визитах не должно проникнуть за пределы этой комнаты. Мы ведь поняли друг друга, Гаспар?

– Совершенно.

– Никакой скандал никогда не должен коснуться ее имени. – В голосе Рамзи теперь не было и следа обычной невозмутимости. – Никто – ни принц, ни последний бродяга – не должен дурно отозваться о ней.

Единственный глаз Гаспара широко раскрылся, но он тут же постарался скрыть свое изумление. Ему еще не доводилось слышать, чтобы хозяин говорил таким тоном, словно давал клятву перед алтарем.

– Да, сэр.

– Отлично! – Рамзи улыбнулся, словно убедившись, что нагнал на француза достаточно страху, и забрал наконец письмо, которое тот все еще держал в слегка дрожащих пальцах. – Никогда раньше я не совершал таких ошибок, – задумчиво проговорил он. – Никогда. Меня это огорчает.

Гаспар сразу же понял, что теперь хозяин говорит о сегодняшнем поединке с Демарком.

– Все дело в этой женщине, – сочувственно проговорил он.

– Это меня нисколько не утешает, Гаспар.

– Я и не хотел утешать вас, сэр. Я хотел вас предостеречь. – Он неожиданно ухмыльнулся. – Как вы думаете, отчего я потерял глаз?

Рамзи улыбнулся ему в ответ, отлично зная, что потеря глаза никак не была связана с женщиной. Разорвав конверт, он достал из него листок, исписанный мелким незнакомым почерком. Он пробежал письмо глазами, и улыбка исчезла с его губ.

– От кого это? – спросил Гаспар, но Рэм даже не взглянул в его сторону. Он пристально смотрел на какую-то невидимую точку в пространстве, занятый мыслями, похоже, не особенно приятными.

– От Арну, – ответил он наконец. – Это письмо от Арну.

– От охранника из тюрьмы Лемон?

– Да.

Филипп Арну, циничный, развращенный, вечно скучающий, был ничем не лучше и не хуже остальных охранников, которым была поручена «забота» о пленниках в подземной тюрьме. Он просто был моложе их всех. Происходя из рода мелких провинциальных дворян, Арну оказался достаточно сообразительным, чтобы вовремя примкнуть к бунтовщикам. Он переходил из одного революционного отряда в другой, пока наконец не был назначен тюремным надсмотрщиком. Когда же ему случалось избивать кого-то из своих «подопечных», он относился к этому как к скучной, но неизбежной обязанности, которую исполнял с таким же равнодушием, с каким огрел бы хлыстом назойливую дворняжку. А оживлялся он только во время поединков на шпагах со своими пленниками. Надзиратели любили развлекаться подобным образом. Они утверждали, что эти дуэли – весьма полезная тренировка для защитников революции, и победителем в них всегда оказывался охранник Филипп Арну.

Нет, разумеется, пленникам – истощенным, измученным паразитами и побоями – разрешалось защищаться. Но им было прекрасно известно непреложное правило: за каждое ранение, полученное надзирателем, заключенному придется заплатить своим пальцем. Или рукой. Или глазом.

Рэм – лучший фехтовальщик в тюрьме – быстро стал их любимым противником. И с каждым поединком его рука становилась все вернее, а оборона – все надежнее. Подобные дуэли, во время которых Рэм должен был защитить себя, не смея в то же время нанести ни малейшего увечья своему оппоненту, были хотя и не особенно честным, но, несомненно, весьма эффективным способом оттачивать мастерство. Гораздо более эффективным, чем уроки, которые он получал в детстве. Или даже чем те, которые давал им монах Туссен в монастыре Святой Бригитты.

Арну был лучшим из тех, с кем Рэму тогда приходилось драться.

– Что ему надо? О чем он пишет?

Уголок губ Рэма приподнялся в ироничной усмешке.

– Он приезжает в Лондон в составе группы французских участников турнира. Под особой дипломатической защитой.

– И что? Он хочет выпить с нами за старые добрые времена? – Гаспар не скрывал горечи.

– Нет, он хочет рассказать мне, кто предал нас французам.

Гаспар молча вытаращил свой единственный глаз.

– И надеется получить за это немалую сумму.

– Так все и было, мистер Таустер. Мой друг сам видел и рассказывал мне, что Рамзи Манро вызвал всех джентльменов, которые были в его комнате, на дуэль до первой крови.