Она взглянула на развешанные по стенам кабинета графики. В этом кабинете Макферсон разрабатывал планы Центра, фиксируя стадии будущего развития на этих графиках – аккуратных и многоцветных. Она знала, что значат для него эти рисунки. Она знала, что значит для него Центр нейропсихиатрических исследований. Она знала, что значит для него Бенсон. Но тем не менее занятая им позиция казалась ей нелогичной и безответственной. Но как ему это сказать?

– Послушайте, Джан, вы говорили, что исчерпали все варианты. Но должен с вами не согласиться. Полагаю, у нас остается еще один вариант – ждать. Я полагаю, есть вероятность того, что он вернется в клинику, под наше крыло. И поскольку эта вероятность существует, я предпочел бы ждать.

– То есть вы не собираетесь заявлять в полицию?

– Нет.

– А если он не вернется и если во время приступа он снова совершит нападение на человека – вы что же, хотите, чтобы на нас посыпались все шишки?

– На меня шишки уже посыпались, – печально улыбнулся Макферсон.

Часы показывали 5.00.

Все устали, но никто не мог заснуть. Они остались в «Телекомпе», наблюдая за новыми компьютерными выкладками, колонка которых неумолимо приближалась к критическому рубежу на оси времени. Часы показывали 5.30. Потом 5.45.

Эллис искурил всю пачку и пошел за новой. Моррис сидел, уткнувшись в журнал, но страницы не переворачивал. Время от времени он поглядывал на настенные часы.

Росс нервно ходила по кабинету и смотрела на восход за окном. Небо розовело над тонкой коричневатой полоской смога на востоке. Вернулся Эллис с сигаретами.

Герхард оторвался от компьютеров и стал делать всем кофе. Моррис встал и, подойдя к Герхарду, наблюдал за его манипуляциями. Молча, не предлагая помочь. Просто стоял и смотрел.

Росс прислушалась к тиканью настенных часов. Странно, что раньше она никогда не замечала их тиканья: ведь звук был довольно громкий. И каждую минуту раздавался металлический щелчок: минутная стрелка перескакивала на очередную точку. Этот звук нервировал Росс. Она сосредоточила внимание на часах, дожидаясь громкого щелчка на фоне тихого тиканья. Точно навязчивая идея, подумала она. И стала припоминать прочие психические расстройства, пережитые ею в прошлом. Ощущение «дежавю» – иллюзия, что уже однажды была там, где оказалась впервые, деперсонализация – ощущение, что она смотрит на себя со стороны из толпы людей, ассоциации, галлюцинации, фобии. Между здоровьем и болезнью, между здоровой психикой и расстроенной не было четкой грани. Это своего рода спектр, и все люди располагаются в какой-то его точке. Какое бы место ты ни занимал на этом спектре, остальные все равно будут смотреть на тебя как на диковинку. Им Бенсон казался странным, а сами они, безусловно, казались странными Бенсону.

Ровно в шесть утра все встали и как по команде устремили глаза на циферблат на стене. И ничего не случилось.

– Может быть, это произойдет в 6.04, – сказал Герхард.

Они стали ждать.

На часах было четыре минуты седьмого. И все равно ничего не случилось. Телефон не зазвонил, посыльный не постучал в дверь. Ничего…

Эллис сорвал целлофановую обертку с пачки сигарет и скомкал ее в кулаке. От этого звука Росс чуть не вскрикнула. Он начал играть с целлофаном, комкая и расправляя его в ладони. Она заскрипела зубами.

Часы показывали 6.10, потом 6.15. Вошел Макферсон.

– Пока все хорошо, – улыбнулся он невесело и вышел.

Остальные переглянулись.

Прошло еще минут пять.

– Ну, не знаю, – сказал Герхард, глядя на дисплей компьютера. – Может быть, произошла какая-то ошибка в прогнозе. У нас было задано всего три точки. Может быть, надо провести еще одну параболу.

Он сел за пульт и стал нажимать клавиши. На экране вспыхнули новые параболы, мерцая белым пунктиром на зеленом фоне. Он убрал руки с клавиатуры.

– Нет. Компьютер повторяет первоначальный график. Это единственный вариант.

– Значит, компьютер ошибся, – сказал Моррис. – Уже половина седьмого. Сейчас откроется кафетерий. Кто-нибудь хочет позавтракать?

– Я не прочь, – отозвался Эллис и встал. – Джан?

Она помотала головой.

– Я побуду пока здесь.

– Вряд ли что-то произойдет, – сказал Моррис. – Лучше тебе сходить поесть.

– Я побуду здесь! – вырвалось у нее бессознательно.

– Ну ладно-ладно! – замахал руками Моррис. Он метнул взгляд на Эллиса, и они вышли. Она осталась с Герхардом.

– Ты учел лимит погрешности этой кривой? – спросила она.

– Учел. Но я не пойму, что происходит. Лимит уже давно пройден. Лимит составил плюс-минус две минуты на 99 процентов.

– Ты хочешь сказать, что припадок должен был произойти в промежутке от 6.02 до 6.06.

– Ну, в общем, да. Но припадка явно не было.

– Но ведь нужно какое-то время, чтобы компьютер обнаружил припадок?

– Согласен, – неуверенно кивнул Герхард. Она подошла к окну. Солнце уже встало и сияло на небе красноватым пятном. Почему восход всегда кажется менее живописным, чем закат? Ведь восход и заход должны быть одинаковыми…

Она услышала за спиной тихий электронный писк.

– О! – воскликнул Герхард.

– Что это значит?

Герхард указал пальцем на небольшой металлический ящик на полке в дальнем углу. Ящик был подсоединен к телефонному аппарату. На ящике замигала зеленая лампочка.

– Что это значит? – повторила она.

– Это линия спецсвязи. Круглосуточное воспроизведение текста после набора номера, который указан у него на жетоне.

Она подошла к ящику и сняла трубку с рычага. Приложила трубку к уху и услышала размеренный резкий голос: «…настоятельно рекомендуется не кремировать труп и не производить вскрытия тела, пока не будут удалены радиоактивные материалы. В противном случае существует серьезная опасность заражения…».

Она обернулась к Герхарду:

– Это можно выключить?

Он нажал кнопку на ящике. Голос умолк.

– Алло? – сказала она.

В трубке молчали, потом раздался возбужденный мужской голос:

– С кем я говорю?

– Я доктор Росс.

– Вы работаете в… – пауза. – Центре нейропсихиатрических исследований?

– Да.

– Возьмите ручку и бумагу. Запишите адрес. Это капитан Андерс из полицейского управления Лос-Анджелеса.

Она жестом попросила Герхарда принести ей карандаш или ручку.

– Что случилось, капитан?

– Убийство. И нам надо задать вам несколько вопросов.

Три патрульные машины были припаркованы у входа жилого дома близ Сансет-бульвара. Мигалки уже привлекли толпу зевак, несмотря на столь ранний час и утренний холод. Она остановилась чуть дальше и вернулась к дому. Ее остановил молодой патрульный.

– Вы здесь живете?

– Я доктор Росс. Меня вызвал капитан Андерс.

Он кивнул в сторону лифта.

– Третий этаж, из лифта налево, – и пропустил ее в здание.

Зеваки с любопытством наблюдали, как она пошла по вестибюлю и остановилась перед лифтом. Люди столпились у входа, заглядывая друг другу через плечо в раскрытую дверь и перешептываясь. Интересно, подумала она, что они о ней говорят. От мигалок патрульных машин по стенам вестибюля бежали красноватые блики. Подъехал лифт, она вошла, и двери закрылись.

Внутри лифт был обшит пластиковыми панелями под дерево. Вытертый коврик на полу – зеленый, загаженный многочисленными собаками и кошками. Она нервно стояла, переминаясь с ноги на ногу, пока лифт со скрипом полз на третий этаж. Она уже прекрасно представляла себе, кто обитает в таких домах: шлюхи, гомики, наркаши и случайные гастролеры. Тут можно было снимать квартиру ненадолго – на месяц. То еще местечко…

Она вышла на третьем этаже и двинулась к группе полицейских у двери в дальнем конце коридора. Дорогу ей преградил сержант. Она повторила, что ей звонил капитан Андерс, и ее пропустили в квартиру, попросив ничего там не трогать.

Это была крохотная квартирка с одной спальней, меблированная в псевдоиспанском стиле. Или во всяком случае ей так показалось. Внутри находилось человек двадцать – они фотографировали, измеряли, снимали отпечатки пальцев, собирали вещественные доказательства. Сейчас трудно было представить, как тут все выглядело до наплыва сотрудников полиции.