– За папу, бестолочь,– прошипела Правая.– Память отшибло? Кто его скушать хотел?

– Кощей.

– А разве не ты?

– Не я.

– А за что мы тебе морду били?

– Вы мне? Ха-ха…

Головы сделали рывок по направлению друг к другу и затянули шейный узел еще туже.

– Какой темперамент! – покачал головой Илья.– Я вас, пожалуй, не буду распутывать, не то опять передеретесь.

– Папа, спасай! – просипела Левая.– Дышать нечем.

– А буянить больше не будете?

– Мы больше не будем,– с натугой прошелестели головы.

– Попробую поверить. Так… ты морду назад… да не ты, а та, у которой фингал под правым глазом… Хорошо… А теперь ты, бард наш посадский, ныряй в ту петлю… Отлично…

Не прошло и двух минут, как драконьи морды вздохнули с облегчением, покачиваясь на длинных шеях.

– Ну миленькое, ну что тебе стоит? Прости ты дурня старого, мужлана неотесанного. Позволь хоть одним глазком глянуть, что в посаде делается.– Василиса нежно поглаживала зеркальце.– Сердце мое изболелося, исстрадалося.– На зеркальце упала первая слезинка. Стеклянная поверхность нервно вздрогнула.

– Ну разве что одним глазком,– неуверенно пробормотало оно.

– Одним, одним,– обрадовалась медведица, торопливо вытирая слезы мохнатой лапой. Зеркальная гладь пошла голубыми волнами, и перед глазами Василисы появилась сердитая физиономия Чебурашки, яростно колошматившего черпаком по драконьим мордам.

– Ах,– всплеснула лапами пораженная Василиса,– Чебурашка… – Зеркальце отлетело в сторону.– Какая битва! Какой героизм!

– Ну все! – послышалось из кустов.– Последняя трансляция. Больше не заикайся и не канючь. Точка!

– Ты пойми, Горыныч, рифма – это еще не все. Главное – смысл и вдохновение, которое связывает смысл с рифмой.

Илья расхаживал по крыльцу и отчаянно импровизировал. В поэзии он был полный ноль, однако положение обязывало. Горыныч слушал затаив дыхание. Случайно открывшуюся тайную страсть Центральной капитан решил использовать в своих целях. Задача, которая стояла перед ним, была под силу разве лишь опытному дипломату. Первое: обеспечить себе спокойную ночь в этой дикой компании, дабы наконец-то отоспаться. И не в пьяном угаре, а нормальным, трезвым человеческим сном. Второе: обеспечить охрану этого самого сна и утилизировать «эликсир», который на глазах начал портить представителей сказочного царства. В выгребную яму его отправлять было нельзя. Не так поймут. Понимая, что Горыныч натура непредсказуемая, капитан решил направить его энергию в мирное русло. Объединив эти задачи, Илья быстро нашел решение и теперь успешно претворял его в жизнь. За Чебурашку и Никиту Авдеевича он был уже относительно спокоен. Они мирно посапывали на широкой лавке в горнице и, скорее всего, проспят там до утра.

– Но вдохновение – дама капризная,– продолжил он свою лекцию,– вечно в облаках витает. Лови там ее, птичку вольную…

– Споймаем, будь спок.– У нас, чай, крылья поболе, чем у нее,– заверила Илью Центральная.

– Э нет! Вдохновение штука тонкая, нежная, эфемерная, можно сказать. Ее голыми руками не возьмешь.

– Че, укусить может? – полюбопытствовала Правая.

– Кто? – не понял Илья.

– Ну, эта… как ее… вдохновление…

– А-а-а… в принципе может… если, конечно, на стрелке базар фильтровать не будешь.

– Какой ты умный,– потрясенно прошептала Центральная,– какие слова диковинные знаешь…

– А что такое стрелка? – заинтересовалась Левая.

– Я уже местным браткам растолковывал,– отмахнулся Илья,– у них спросишь.

– Это какие братки? – ревниво насторожилась Левая.

– Да есть тут на болоте одна троица мохнатая.

– Черти? – догадалась Центральная.

– Угу,– подтвердил догадку Илья.– Но мы отвлеклись. Речь-то о вдохновении шла. Как его поймать!

– Как? – хором вопросили головы. Похоже, этот вопрос волновал не только Центральную.

– Элементарно просто. Как утверждают лучшие меди… э-э-э… ведуны, вдохновение приходит, когда корка от подкорки отделяется.

– Это как? – Левая положила свою морду на перила крыльца, чтобы не пропустить ни одного слова.

– Что такое корка?

– А подкорка?

Посыпались вопросы с разных сторон.

– Ну, это по-научному… по-ведунски, значит… вот это корка.– Илья выразительно постучал по выпуклому черепу Левой. Череп отозвался глухим протяжным звуком.

– Как по чему-то пустому,– удивилась Левая.

– Гм… могло быть и хуже,– пробормотал Илья, но внимания на этом заострять не стал.– Так вот,– тоном опытного лектора продолжил он,– а то, что ниже,– он протянул было руку, чтобы еще раз постучать, но вовремя одумался,– подкорка.

– И их надо отделять? – Правая заинтересованно хлопала глазами.

– Надо! – решительно заявил капитан.

– И что, отделишь и сразу стихами заговоришь?– с сомнением спросила Левая.

– Запросто. Если не белым, то черным стихом обязательно,– заверил Илья, логически рассудив, что если есть белый стих, то черный быть просто обязан.

– Как их отделять? – жадно спросила Правая. Левая затаила дыхание. Технология отделения корки от подкорки волновала, похоже, как левую, так и правую голову. Центральная ревниво посмотрела на них и высокомерно фыркнула:

– А мне и отделять ничего не надо. У меня все, что нужно, от рождения отделено. В любой момент на любое слово рифму слеплю.

Правая и Левая недобро покосились на нее.

– Да? – притворно удивился Илья. Он почувствовал назревающий конфликт и решил чуть-чуть осадить зазнавшуюся Центральную.– Выдай рифму на слово «пакля».– Приключения Незнайки он знал почти наизусть, в детстве это была его любимая книжка.

Центральная закатила глаза и начала что-то тихо бормотать про себя. Правая и Левая радостно захихикали.

– Задачка не для начинающих,– остудил их пыл Илья. Головы утихомирились.

– Значит, если я их отделю, то сразу стихами базарить буду? – на всякий случай еще раз уточнила Левая, сгорая от нетерпения.

– Ого! – крякнул от удивления Илья.– Не знаю, как Правая, но если твою корку отделить, то из подкорки такое посыплется… Но все равно молодец. На лету ловишь.

– Так как, папа? Не томи! – взмолилась Левая.

– Очень просто. Специально для этой цели умные люди и придумали эликсир.– Капитан выразительно постучал ладонью по ведру самогонки.– Но вдохновение, как я уже говорил, дама капризная, не спугните. Принимать нужно по чуть-чуть. Все ясно?

– Ясно! – радостно закивали Правая и Левая. Центральная продолжала что-то бормотать, тупо уставившись на луну. Илья вытащил на крыльцо все оставшиеся ведра, уверенный, что к утру Горыныч их непременно утилизирует.

– Отдохнуть не хотите? – на всякий случай спросил он, заранее уверенный в ответе.

– Нет-нет,– загалдели Правая и Левая,– мы тут… это… вдохновение ловить будем. Ты, папа, иди, отдыхай. Притомился небось за день. А мы твой сон постережем, о поэзии побеседуем.

Удовлетворенный Илья прошел в горницу, стянул с себя гимнастерку, соорудил из нее что-то отдаленно напоминающее подушку и завалился спать.

Кощей, несмотря на солидный возраст (Бессмертный все-таки), никогда раньше не страдал бессонницей и отсутствием аппетита. Пока не вернулся Иван-дурак. Первой ласточкой надвигающейся беды был факт дезертирства Соловья-разбойника, рванувшего в родные Муромские леса, и миссионерская деятельность Лиха Одноглазого, возомнившего себя Парацельсом. Это заставило пойти Кощея на малоприятную сделку с Люцифером, беспардонно облапошившим Его Бессмертие. Правда, кто кого надул, еще вопрос! Не на того напал! Кощей засмеялся сухим старческим смешком, ехидно потирая руки.

– Когда-нибудь ты заглянешь в свою канцелярию,– погрозил он пальцем в пространство,– и очень удивишься!

Дело в том, что, как утверждала Кощеева мама, души у него нет, не было и не будет, если он, к своему несчастью, пошел в папу, который, скотина такая… Дальше, как правило, Кощеева мама разражалась пространной тирадой, пересыпанной кучей непонятных слов, отчего личность таинственного папы, которого Кощей так никогда и не увидел на протяжении всей своей очень и очень длинной жизни, была овеяна ореолом романтики. Маленький Кощей тогда раз и навсегда решил для себя, что он вылитый папа, хотя факт отсутствия души почему-то тщательно скрывал от окружающих. А раз так, то и взять с него Люциферу будет нечего. Хуже другое. Посад Василисы превратился в болото, в котором тонули его лучшие кадры и наемная сила. Перед глазами Кощея до сих пор стояла картина взбесившейся своры чертей, пытающихся подцепить его на рога.