Польза от науки («сила») возникает именно когда соединяется множество «бесполезных» частиц знания. Сами ученые это если и не понимают, то чувствуют, как рабочие муравьи. И мало кого из них волнует, что Нобелевскую премию дают тому, кто положил последнюю песчинку, так что целая их куча слепилась в крупное «открытие». Когда семь парней не могли перевернуть упавший воз, а подошел старичок, чуть помог — и воз встал на колеса, — парни на старичка не обижались. Да и он паразитами их не обзывал.

Наука дает силу для «власти над вещами» (над миром). Главное средство для этого — техника, явление совершенно иного рода, нежели наука. Техника возникла вместе с человеком, когда он сделал первый каменный топор. Сотни тысяч лет техника развивалась без науки, и главные ее достижения науки не требовали. Но, конечно, с наукой — за последние 400 лет, — дело пошло быстрее, так что человек с помощью техники уже может уничтожить весь мир. Но путать науку с техникой нельзя, и говорить, что «в СССР было 4 миллиона ученых» — это какое-то завихрение. Кстати, Ю.И.Мухин все поминает каких-то экономистов и философов, но они к науке отношения не имеют. «Общественные науки», дающие знание для «власти над людьми», есть название условное, в науку они не входят, так как их знание не может быть отделено от идеалов. Так же, как и в «гуманитарных науках». Есть в них разделы, близкие к науке (в психологии, лингвистике и т.д.), так что границы размыты, но все же это другой тип познания. Вообще, типов познания много, и наука — лишь один из них, очень необычный. Судите сами.

До науки, следуя Аристотелю, люди изучали тот мир, который был у них перед глазами. Они прекрасно видели, что пушинка падает медленнее, чем камень. Галилей сказал: то, что мы видим, несущественно. Надо изучать мир, который скрыт от глаз. Главное, что пушинка и камень падают с одинаковой скоростью… в пустоте. Как в пустоте? Ведь «природа не терпит пустоты»! И были приложены огромные усилия и деньги, чтобы «произвести пустоту». Казалось бы, какая в ней польза? Никто ведь о вакуумной технике тогда не думал. Но весь Магдебург во главе с курфюрстом вышел за город смотреть на пустоту в «магдебургских полушариях».

Наука — тип познания, изучающего то, что скрыто в вещи. Вещь — лишь оболочка. Под какой оболочкой легче увидеть скрытое — совсем не зависит от полезности самой вещи. Ю.И.Мухин, негодуя на тех, кто «анатомирует вошь или разглядывает свечение паров фосфора», показывает непонимание сути науки. В этом не было бы ничего страшного, если бы непонимание не стало массовым и агрессивным.

Дело усложняется оттого, что непонимание науки резко усиливается (входит в резонанс с реальностью), когда мы говорим о делах «ученых». В них наука тоже скрыта, как законы падения тел в пушинке и камне. Когда академик Сахаров вещает с трибуны парламента, в этом нет и не может быть ни крупицы науки. Здесь он — идеолог и политик, он приплетает авторитет науки незаконно, совершает подлог. Но трудно человеку «анатомировать вошь», прибегать к абстракции, перед ним — Сахаров как единое целое. Насколько массовым было незнание науки в позднем СССР, видно уже из того, что ученых дружно пустили в политику, а она с научным мышлением вообще несовместима (от политика ждут не истины, а пользы). Управлять государством, если на то пошло, должна именно кухарка, а не ученый. Ученый (как ученый) имеет право быть только экспертом.

Почему обо всем этом надо сегодня говорить? Потому, что народ («козлы» — по выражению некоторых СМИ) присматривается к разным политическим течениям и еще никого не выбрал. Пока что мы имеем ситуацию «и то, и это». «Дуэль» выражает и формирует взгляды одного из течений и служит уроком для многих других. Введя в свой лексикон термины «народный академик», «антинародная наука», это течение проводит эксперимент: сплочение через отрицание западной науки. Нечто вроде антинаучного фундаментализма. Как эксперимент это полезно, но для всей политической линии «Дуэли» будет означать, скорее всего, летальный исход. Это будет особенно обидно, если произойдет просто по незнанию.

Быть может, под флагом разоблачения «антинародной науки» можно собрать какое-то количество травмированных тяжелой жизнью людей, но выхода этот флаг не укажет. Да и немного русских он увлечет. Россия потому легче всех иных незападных культур впитала и развила на своей почве европейскую науку, что чужд нам был антиинтеллектуализм. Всегда русским нравилось размышлять, даже слишком. А это — предрасположенность к «бесполезной» науке. И политическое течение, обещающее освободить Россию от этого «паразита», массового энтузиазма, думаю, не вызовет.

1997

Конец века для человечества — как день рождения для человека. Даже самый грубый человек в этот день задумается и взгрустнет о тех ошибках, что он совершил за год, о своих грехах и злых делах. Оглянется назад, подведет что-то вроде итога.

Что же говорить о конце тысячелетия! Это как большой юбилей, когда невольно приходит мысль: а доживу ли до следующего? Тут уж думаешь о детях и внуках — что им оставляю, на какой путь их наставил? Сегодня эти раздумья тяжелы у человечества в целом, а у нас, русских, вдвойне. Мы любили назвать себя «Святая Русь» и дать урок человечеству. И вот, оказались банкротами. По большому счету, а не в частностях. Есть слабое утешение в том, что мы — совестливая точка человечества, и поэтому раньше других это банкротство ощущаем, не хорохоримся. Но это — тоже частность.

Что же с нами произошло за этот век? Дважды оказалось, что тот стержень, на котором мы строили нашу совесть, нас не держит. Неважно, в стержне ли этом изъян или в нас самих. Выбаливает его наш организм, да еще с гноем. И обратно его уже не вобьешь. Прилепить можно, а держать не будет — деревянная лошадка, не она тебя везет, а ты сам ее толкаешь.

Можно понять, как страдали в начале века наши духовные пастыри при виде того, как русский народ-богоносец изживает из себя религию. Не помогли и поиски православных философов-полуеретиков или полных еретиков вроде Льва Толстого. Думаю, это было бы легче перенести, если бы просто русские стали как европейцы — просвещенно-безрелигиозными. Можно было бы списать на прогресс, образование и т.п. Так нет, потребность в совести оказалась даже страстной — до самоистязания. Построили себе русские новый религиозный стержень — коммунизм. С ним совершили революцию, провели индустриализацию, разгромили фашизм. Продержал он нас почти век. А дальше — снова такой же кризис.

И так же, как В.В.Розанов в начале века, сегодня страдает А.А.Зиновьев: русские оказались не на высоте великой миссии коммунистов, «не по Сеньке шапка». Видимо, так, но наивно винить Сеньку. Шапку надо подбирать по голове. Да и потом, наш Сенька с честью носил эту боевую шапку почти столетие. В чем-то, значит, изменилась погода, если он шапку эту сбросил.

Но все это не оправдание. Надо честно подводить итоги и следить за собой. Кризис кризисом, но и в маразм впадать нельзя. Тому, кто заливает горе вином при голодных детях, ни при каком «стержне» или даже без оного нет прощения. Тут уж не совесть, а инстинкт должен говорить.

Каковы же итоги? Прежде всего, произошло именно то, что без злорадства, а с горечью предсказывали философы-эмигранты: как только мы стали жить сытно и благополучно, коммунизм наш отболел от сердца, ссохся в официальную оболочку, а потом и осыпался. Смешно винить в этом Горбачева и Яковлева: мол, пожил бы Брежнев еще лет двадцать — глядишь, все обошлось бы. Дело как раз в том, что русский народ стал «выделять» из себя не Ленина и Сталина, а Горбачева и Ельцина. И таких же «коммунистов» помельче, вплоть до секретарей первичных организаций. Это факт, и ни на какие происки масонов списать его невозможно.

Другой факт в том, что выход из новой катастрофы, в которую мы втягиваемся, полурассыпанный народ не ищет в коммунизме. То, что он «выделил» из себя в виде КПРФ, ничего от коммунизма в себе не несет. Имя себе оставили в память о славном прошлом, не позволяют рушить Мавзолей из религиозного чувства, как храм — а в остальном вся доктрина КПРФ сводится к обыденному и полному противоречий чувству справедливости в сфере распределения. Эта доктрина без натуги могла бы сочетаться с самыми разными идеологиями. Скажите «православие, самодержавие, народность» — годится! Так что напрасно серчали на Степашина за то, что он в США заявил, будто «коммунисты к власти в России не придут». Он простодушно отразил реальность и вовсе не имел в виду КПРФ. Она, может быть, и придет к власти в нашей лишенной государственности стране, но что в ней есть от коммунизма?