Перед ними к югу расстилалась холмистая страна, гряда за грядой уходили в голубоватую даль, туда, где тысячью футами ниже, в двух днях перехода, старая граница отрезала Валенцию от дикого края. Глубоко внизу, среди темных рядов сосен, северный рукав большого озера отражал пламя заката. Марк обрадовался озеру, как старому знакомому; они с Эской уже проходили вдоль него, следуя на север, почти две луны назад. Дальше их ждал прямой путь, думал Марк, больше не придется суетиться, сновать взад-вперед вдоль заливов и блуждать в окутанных туманом горах. Но почему-то его не оставляло суеверное чувство, что все идет чересчур легко, тревожило предчувствие беды. И закат тоже соответствовал его настроению. Он был великолепен! Пожар охватывал весь запад, над головой ветер гнал пылающие облака, которые казались громадными золотыми крыльями, прямо на глазах превращающиеся в алые. Все ярче пылал пожар, и вот запад преобразился в огненную печь с сидящим на ней багровым облаком, – весь мир, казалось, охватило пламенем, а вздымающаяся позади озера скала была густо-красной, будто облитая вином. Закат был сплошным предвестием бури, ветра, дождя, а может быть, и еще чего-нибудь похуже. Марку вдруг почудилось, что густо-красный цвет – это не цвет вина, а цвет крови…

Он передернул плечами и обругал себя дураком. Просто он устал. Устал он, устал Эска, устали лошади, да и буря близится. Счастье, что у них есть на ночь укрытие. К утру-то уж буря непременно утихнет. Марк вспомнил, что он даже не взглянул на орла. В деревне и в самом деле разворачивать его не стоило, но сейчас… Орел лежал тут, рядом, и движимый внезапным побуждением Марк взялся за сверток. Закат осветил складки плаща, превратив фиолетовый цвет в царственный пурпур. Отвернув последнюю складку, он взял орла в руки: холодный, тяжелый, с вмятинами, горящий красным золотом в закатном свете.

– Euge[21]! – произнес он тихонько, употребив слово, которым похвалил бы победителя на арене. Он поднял глаза на Эску: – Охота была доброй, братец.

Но глаза Эски были прикованы к плащу, он ничего не ответил, и Марк, проследив за его взглядом, увидел оторванный угол плаща.

– Застежка! – пробормотал Эска. – Застежка!

Все еще держа орла на согнутой руке, Марк торопливо начал перебирать складки свободной рукой, сознавая, что делает это зря – застежка была приколота именно на этом углу. Сейчас, задним числом, в памяти его ярко вспыхнула сцена на берегу озера – угрожающие лица воинов, поклажа, валяющаяся на траве, плащ с полуоторванной висящей застежкой. Надо же быть таким олухом – он начисто выбросил тот случай из головы, и Эска, видно, тоже.

– Она могла упасть когда угодно, хотя бы в воде, – заметил он.

– Нет, – медленно произнес Эска. – Она зазвенела на камнях, когда я бросил плащ на берег, прежде чем вынырнуть.

Он потер тыльной стороной ладони лоб, вспоминая.

– Когда я подбирал плащ, он зацепился за корни ольхи. Знаешь, как растет ольха – у самой воды. Я вспомнил сейчас, а тогда не обратил внимания.

Он уронил руку, и они молча уставились друг на друга. Застежка была бронзовая, дешевая, но узор был необычен, и вся деревня видела ее на Деметрии из Александрии. А если судить по оторванному углу, то в застежке еще и застрял клок лиловой материи, которая быстро освежит их память.

Марк первым прервал молчание:

– Если они ее найдут, то поймут, что кто-то из нас возвращался на озеро уже после того, как они обыскали наши вещи. И повод у нас мог быть только один.

Он принялся аккуратно заворачивать орла.

– Они поговорят с воинами из деревушки, которую мы покинули сегодня утром. Узнают, что уходил я… – начал торопливо Эска. – Нет, это не имеет значения, все равно они поймут, что я ходил туда с твоего ведома. Послушай, Марк, ты должен идти дальше один. Возьми Випсанию и выезжай сразу. Ты еще можешь уйти. А я дождусь их, скажу, мы поссорились из-за орла, подрались около озера, ты упал в воду и утонул, и орел вместе с тобой.

– А куда делась Випсания? – возразил Марк, продолжая возиться со свертком. – И что они сделают с тобой после этого?

– Убьют, – просто сказал Эска.

– Нет, извини, план твой никуда не годится.

– Надо думать об орле, – упорствовал Эска.

Марк сделал жест нетерпения.

– Орел не очень-то нужен в Риме. Уж я это знаю. Важно, чтобы он не попал опять в руки бриттам, а так он может пролежать с одинаковым успехом и в каледонском болоте, и на римской свалке. Случись худшее, мы найдем способ избавиться от орла, прежде чем нас схватят.

– Не понятно тогда, почему ты давно не бросил его в озеро, раз он никому не нужен. Зачем его везти на юг?

Марк подбирал уже под себя ноги, чтобы встать; он остановился и пристально посмотрел в глаза Эске.

– Так надо, – ответил он и с трудом поднялся. – Мы замешаны в эту историю оба и вместе победим или вместе погибнем. Может, эту проклятую застежку найдут не сразу, но все равно, чем скорее мы доберемся до Валенции, тем лучше.

Эска молча встал. Говорить больше было не о чем.

Марк взглянул на бешено несущиеся облака, похожие на подхваченных ураганом птиц.

– Сколько времени нам осталось до бури?

Эска втянул в себя воздух, будто принюхиваясь:

– Хватит, чтобы добраться до берега озера. Сосновый лес послужит нам защитой от непогоды. Мы еще успеем сегодня сделать несколько миль.

Спустя два дня утром Марк лежал во впадине между низкими холмами и смотрел вниз сквозь раздвинутые листья папоротника. Внизу протянулись рыжевато-серые болота, на юге постепенно возвышающиеся до синих высот Валенции. А через болотную низину вилась серебристая Клота, уходя на запад, где в конце концов впадала в залив. На северном берегу обнесенный земляным валом стоял Аре-Клота, когда-то пограничный город, а сейчас место встречи и рынок для всех племен по соседству. На реке тут и там виднелись кожаные лодчонки, сверху похожие на крохотных водяных жуков; несколько суденышек покрупнее со свернутыми синими парусами стояли на якоре под самыми стенами, а из селения дым множества очагов поднимался к высокому серому небу. Кроткое небо, утомившееся от осенней бури, подумал Марк, перебирая в памяти события последних двух дней, как будто вспоминая страшный сон.

Буря разразилась ближе к полуночи, дикий западный ветер обрушился на них сверху, с гор, как хищный зверь. Он взбил воду в озере, погнал по нему белые пенящиеся волны и принес с собой дождь, который исхлестал путников и промочил их насквозь. Большую часть ночи они провели вместе с двумя перепуганными кобылами под глубоким выступом скалы; вокруг в непроглядной тьме бесновались ветер и дождь. К рассвету буря чуть поутихла, и они двинулись дальше и ехали, пока в середине дня не нашли себе новый приют в яме, образованной вывороченной с корнями сосной. Они стреножили лошадей, заползли под торчащий кверху клубок корней и уснули. Проснулись они уже глубокой ночью, шел дождь, ветер с воем и стонами еще раскачивал верхушки сосен, но уже не кидался на путников, как живое существо. Они доели остатки копченого мяса и поехали дальше сквозь утихающую бурю. Рассвет наконец принес умиротворение, мокрые дубовые рощи просыпались под пение зябликов, корольков и крапивника. Путники остановились среди низких холмов над Клотой.

Как только рассвело, Эска спустился в городок, чтобы продать лошадей. Расставание получилось нелегким, все четверо успели привязаться друг к другу за эти месяцы, и лошади прекрасно понимали, что с ними расстаются насовсем. Жаль было очень, но кавалерийские клейма слишком бросались в глаза, и ничего другого не оставалось, как сбыть кобыл с рук и купить других. В одном можно было не сомневаться: хозяин у них будет хороший, бритты хорошо относились к лошадям и собакам; работать заставляли тяжело, но и себя не жалели, а с домашними животными обращались как с членами семьи.