Тела убитых десятками валялись повсюду и грудами громоздились вокруг удерживаемых когортой позиций. Сотни стрел торчали из земли, из трупов, из римских щитов, по большей части размолоченных так, что они уже не подлежали восстановлению. Но эти расщепленные, пришедшие в негодность щиты шевелились, а из-под них, пошатываясь, выбирались окровавленные, изможденные легионеры. Центурион Гортензий протолкался навстречу префекту лагеря и поднял, салютуя, руку.

— Славное утречко, командир. Ты поспел как раз вовремя.

Секст, не поведя бровью, пожал грязную, покрытую запекшейся кровью ладонь боевого товарища. Потом он подбоченился и, кивнув в сторону уцелевших бойцов Четвертой когорты, сказал:

— Ну, и как, на хрен, прикажешь к этому относиться? Похоже, мне придется на месяц запрячь твоих инвалидов в нестроевые работы.

Фигул, стоявший рядом с Катоном, глядя, как выделываются друг перед другом начальники, помолчал, а потом плюнул на землю и пробормотал в их адрес нечто нелицеприятное.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Генерал, опускаясь в удобное кресло, поморщился. Несколько дней в седле не прошли даром: теперь ему было больно садиться даже на что-то мягкое. Потом, когда боль стала терпимой, командующий расслабился и принял предложенную Веспасианом чашу вина. Пожалуй, оно было слишком горячим, но основательно продрогшему в пути Плавту как раз и требовалось что-нибудь в таком роде. Он осушил чашу одним духом и жестом попросил наполнить ее снова.

— Есть ли еще какие-то новости? — спросил он.

— Никак нет, генерал, — ответил Веспасиан, подливая вина. — Кроме тех мелочей, о каких я уже сообщал в Камулодунум.

— Ну, хоть что-то должно было проясниться.

— Пока ничего. Правда, одна когорта вот-вот вернется с дальнего патрулирования. Она уже была бы здесь, но ее, кажется, атаковали. Мне пришлось выслать подмогу.

— Ах, да. По дороге сюда я приметил на дальних подступах к лагерю какую-то суматоху.

— Да, генерал.

— Пусть старший центурион этой когорты сразу по возвращении прибудет сюда.

Плавт помолчал, глядя на легкий пар, поднимавшийся над зажатой в его руках чашей.

— Понимаешь… я должен все знать.

— Да, генерал. Конечно.

Повисло неловкое молчание. Веспасиан пребывал в затруднении. Уже около года он служил под рукой Авла Плавта, но до сих пор их отношения не выходили за рамки официальных. И вот теперь этот всегда надменный, не любящий никого подпускать к себе генерал, под началом которого находились четыре полных легиона вторжения и двадцать приданных им вспомогательных подразделений, впервые сбросил маску прославленного военачальника. Он явно сбит с толку и ведет себя как обычный, измученный страхом за свою семью человек. Непонятно, как с ним держаться.

— Генерал?

Плавт по-прежнему смотрел в чашу, слегка поглаживая пальцем ее ободок.

Веспасиан прокашлялся:

— Генерал?

Командующий поднял усталые, полные безысходного отчаяния глаза.

— Что мне делать, Веспасиан? Что сделал бы ты на моем месте?

Веспасиан не ответил. Он просто не знал, что сказать. Окажись в руках друидов Флавия с Титом, он, вероятно, тоже вскочил бы на коня и помчался разыскивать своих близких. А в случае неудачи принялся бы с лютой жестокостью мстить гнусным убийцам, пока не истребил бы их всех или сам не нашел свою гибель. Зачем ему жизнь без Флавии, без сына и без того нерожденного малыша, которого Флавия вынашивает в своем чреве? У Веспасиана даже горло перехватило от вдруг нахлынувших на него чувств, и он, чтобы отогнать их, резко встал с кресла, прошагал к пологу и велел подать еще вина. Этот маневр дал ему время восстановить душевное равновесие, однако где-то внутри него продолжала кипеть злость на свою слабость. Излишняя чувствительность в армии не приветствуется, ведь распускающий сопли солдат ненадежен. По крайней мере, доверия ему нет. А если так, то что же тогда говорить о слюнтяе легате? Или о генерале? Веспасиан тайком покосился на Плавта и пожал плечами. Если уж даже командующий внушительными боевыми соединениями не в состоянии скрыть свое горе, то вообще непонятно, куда катится мир.

С видимым усилием Авл Плавт вынырнул из своих размышлений и поймал взгляд легата. На миг генерал нахмурился, видимо пытаясь сообразить, как долго длилось его забытье, а потом с решительным видом кивнул.

— Я должен что-нибудь предпринять, пока у нас есть еще время. До истечения назначенного друидами срока осталось только двадцать три дня.

— Да, генерал, — пробормотал Веспасиан, пытаясь построить свой следующий вопрос так, чтобы в нем не прозвучало даже намека на неодобрение. — И ты… собираешься обменять пленных друидов на своих близких?

— Нет… по крайней мере, не сейчас. Нам прежде надо самим попытаться вызволить или отбить их. Не следует позволять кучке кровожадных дикарей диктовать условия Риму.

— Понятно, — отозвался Веспасиан, хотя и решил, что генерал с ним лукавит. Зачем бы иначе ему таскать с собой черных жрецов? — Тогда, раз уж время нас поджимает, позволено ли мне будет спросить, генерал, каков же твой план?

— Окончательно я еще не решил, — признался Плавт. — Однако тут главное — внезапность и натиск. Так что, легат, спешно готовь к выступлению свой легион.

— К выступлению, генерал? А… куда?

— Я хочу начать эту кампанию раньше, чем мы намечали. По крайней мере, раньше задействовать в ней твой Второй. Приказ у меня уже заготовлен. Тебе предписывается вторгнуться на территорию дуротригов, сокрушая там все горные крепости и более-менее укрепленные деревушки. Пусть под ногами дерзостных похитителей запылает земля. Каждое племя бриттов должно навеки закаяться брать римлян в заложники, а уж тем более своевольно казнить их. Если в мозгах друидов и дуротригов есть хоть толика здравого смысла, они мигом запросят мира и вернут мне жену и детей.

— А если они не пойдут на это?

— Тогда мы начнем убивать всех захваченных нами друидов, одного за другим, оставив главаря напоследок. Если их не проймет и это, мы примемся уничтожать все живое на нашем пути.

В голосе Плавта слышалась ужасающая решимость.

— Все будет сметено! Ничто не уцелеет! Ты понимаешь? Ничто и никто!

Веспасиан не ответил. Это было безумие. Сущее безумие. Понятное, объяснимое, но несомненное сумасшествие. Во всем сказанном не имелось ни малейшего стратегического смысла. Но с генералом, пускай и свихнувшимся, все равно следовало вести себя деликатно.

— И когда же мой легион должен выступить?

— Завтра.

— Завтра?

Это прозвучало настолько нелепо, что Веспасиан чуть было не рассмеялся. Но сдержался, уловив в глазах Плавта опасный блеск.

— Завтра никак не получится, генерал.

— Почему?

— Почему? Сам посуди, как же я могу выступить? Дороги еще не просохли. Осадные машины по ним не пройдут. Как и тяжелые обозные фуры. Значит, припасов с собой мы сможем взять только дня на три, ну, может быть, на четыре. И у нас пока нет ни малейшего представления ни о характере местности, ни о возможностях неприятеля.

— Я это предвидел. Со мной прибыл бритт, хорошо знающий те края. В свое время он даже набирался там ума-разума у друидов. Этот малый с его переводчиком согласны служить вам проводниками. Что же до провианта, то для начала ты можешь выступить и с половинным припасом. Потом мы наладим снабжение по реке. На кораблях, а далее — с помощью легких повозок. Я лично отправлю к тебе все телеги, какие смогу здесь собрать. Не говоря уж о том, что на захваченных землях ты и сам наверняка найдешь что-то съестное. Зима, правда, на исходе, но не все же они там подъели. Где-нибудь что-нибудь непременно припрятано, нужно лишь хорошо поискать. Ну а чтобы Второму было легче штурмовать варварские твердыни, я уже распорядился о передаче тебе всей артиллерии Двадцатого легиона.

— Даже если мы доберемся до вражеских укреплений, осадный обоз неминуемо завязнет в грязи, а без поддержки метательных механизмов наших солдат просто скинут со стен. Многие там полягут.