Спустя часа два, по прикидкам Катона, они все же обогнули плато и зашли врагу в тыл. Теперь Празутаг вел своего спутника прямо к темной громаде наружного вала. Сверху из крепости слышались далеко разносившиеся отголоски смеха и пения. Земля под ногами устойчиво шла на подъем. Видимо, это была уже насыпь, и Празутаг, кравшийся впереди, постоянно прислушивался и беспрестанно озирался по сторонам.

Внезапно он замер, а потом лег на землю. Катон, не раздумывая, последовал его примеру, настороженно всматриваясь в темноту. Вскоре на фоне неба обрисовались силуэты двоих воинов, совершавших патрульный обход тропы, что тянулась по гребню вала. Снизу были прекрасно слышны их беззаботные голоса. Судя по тону неспешного разговора, эти стражи не слишком-то ревностно относились к порученному им делу.

Когда патруль прошел мимо, Катон с Празутагом поднялись на ноги и опять стали взбираться по заросшему травой склону. Тот вдруг обрел такую крутизну, что вскоре юноша запыхался от напряжения. А каково придется легионерам, которые при полном вооружении пойдут здесь на штурм?

Вскарабкавшись на вал, они снова бросились наземь. Теперь, озирая оборонительные сооружения дуротригов не издали, а вблизи, Катон не мог не подивиться их масштабам. Поверху первого вала тянулась дорожка, уходившая в обе стороны чуть ли не к горизонту. Тыльная сторона насыпи являла собой крутой склон, сбегавший в глубокий ров, за которым начинался подъем на другой вал. Дно рва выглядело как-то странно, сверху оно казалось словно бы заштрихованным.

Потом до Катона дошло, что это такое. Зигзагообразные штрихи внизу образовывали ряды заостренных кольев, вбитых в землю под разными углами, чтобы верней подстеречь смельчаков, что рискнут штурмовать Мэй Дун. Вне всяких сомнений, такие же сюрпризы поджидали врагов и на дне рва между вторым и третьим валами.

Выбрав момент, римлянин и икен переметнулись через патрульную тропку и наполовину скатились, наполовину съехали вниз, на дно рва, всемерно замедлив спуск при приближении к кольям. Те были расположены так, чтобы, увернувшись от одного острия, атакующий неминуемо налетел на другое. В случае массированного приступа эта столь хитро устроенная ловушка должна была нанести нападающим немалый урон.

«Только бы Веспасиану не взбрело в голову штурмовать крепость с тыла», — обеспокоенно подумал Катон.

Сам он, конечно, был исполнен решимости по возвращении предупредить легата обо всех опасностях и препонах, которые могут встретиться на пути легионеров, но для этого как минимум нужно сначала вернуться.

Ткань их плащей так и цеплялась за острия. Празутагу с Катоном пришлось попотеть, лавируя между кольями, но все же они кое-как миновали преграду и принялись подниматься на другой вал. Он был не таким высоким, как предыдущий, но когда они добрались до гребня, у Катона ныли все мышцы. За новым, утыканным теми же кольями рвом виднелся частокол, сооруженный поверх третьего и последнего вала.

На таком расстоянии, да еще в темноте, о какой-либо точной оценке не могло быть и речи, но Катон все же решил, что это деревянное заграждение никак не ниже шести локтей в высоту и вполне способно остановить любого врага, имевшего глупость предпринять лобовую атаку. Впрочем, охраны нигде не было видно. Римлянин и икен беспрепятственно соскользнули по склону на дно нового рва, где колья были вбиты еще теснее. Однако, пробравшись меж ними к подножию третьей насыпи, Празутаг не полез вверх, а двинулся понизу, задирая голову к частоколу и что-то высматривая под ним.

Смрадную вонь фекалий, пищевых отходов и прочих отбросов они учуяли прежде, чем увидели, что ее источает. В ногах у них что-то захлюпало, а край насыпи, по которому они шли, сделался склизким. Сначала им начали попадаться отдельные лужицы нечистот, скапливавшиеся вокруг кольев, потом они слились в целое болото отбросов, заполонивших дно рва и жирно поблескивавших в лунном свете. Наконец взорам лазутчиков предстала куча всяческой дряни, обязанная, как оказалось, своим появлением неширокой канаве, поднимавшейся по склону насыпи к частоколу.

Празутаг схватил оптиона за руку и указал на сток. Катон кивнул, и сообщники поползли вверх. Чем выше они карабкались, тем нестерпимее делалась вонь. К горлу юноши подступал рвотный ком, но он боролся с тошнотой, боясь обнаружить себя, когда его начнет выворачивать наизнанку.

Наконец римлянин и икен добрались до палисада и остановились на краю сточной канавы, уходившей под частокол и с внутренней его стороны прикрытой деревянным настилом, в котором имелось небольшое квадратное отверстие для слива помоев и сброса других нечистот. Частокол, похоже, не охранялся: до слуха лазутчиков доносился лишь отдаленный пьяный галдеж. Празутаг спрыгнул в канаву, убедился, что, несмотря на вонючую жижу, ноги его не слишком скользят, и переместился вперед, расположившись точнехонько под отверстием в деревянном настиле, после чего кивком подозвал Катона к себе.

Тот подошел, осторожно ступая по краю канавы, потом поглядел вверх и, на миг представив себе подгулявшего дуротрига, преспокойно мочащегося сквозь дыру на гордое чело икенского воина, издал невольный смешок. Празутаг обжег его гневным взглядом и ткнул пальцем в настил.

— Извини, — шепнул Катон. — Нервы.

— Плащ сними, — велел Празутаг.

Катон расстегнул пряжку, позволив плащу Боадики упасть. Вместе с накидкой ушло и тепло: нагое тело охватил холод, и юношу затрясло.

— Лезь! — шикнул Празутаг. — На меня!

Обхватив за широкие плечи товарища, Катон подскочил, с трудом умостил свои колени на плечах гиганта и одной рукой уцепился за край дыры. Празутаг под ним закряхтел и опасно качнулся, но Катон успел зацепиться другой рукой за доску, потом подтянулся и уперся локтем о настил. Остальное уже было нетрудным. Еще немного усилий, и юноша лежал на досках, тяжело дыша и разглядывая плато, обнесенное тремя кольцами обороны.

Обширное пространство перед ним занимали наскоро устроенные небольшие загоны для домашних животных, битком набитые толкавшимися возле кормушек овцами и свиньями. Немногочисленные селяне подбрасывали фураж во вместительный конский загон. Дальше и чуть правей вокруг большого строения, зловеще освещенного отблесками пылающего перед ним большого костра, теснились крытые соломой лачуги. У огня собралась большая толпа: сидевшие кучками люди пили, смеялись и подбадривали криками двоих огромного роста воинов, вздумавших побороться друг с другом. Прямо на глазах у Катона один из них под оглушительный рев зрителей был припечатан к земле.

Слева от римлянина находилась довольно большая территория, огороженная глухим частоколом. Туда вели единственные ворота. По обе стороны от этих ворот мерцали, разливая дрожащие лужицы света, бронзовые жаровни, обогревавшие четверых вооруженных длинными копьями черных жрецов. В отличие от своих союзников друиды-охранники не ели, не пили и держались настороже.

Катон быстро просунул голову в дыру, сквозь которую вылез.

— Скоро вернусь. Жди меня здесь, Празутаг.

— Прощай, римлянин.

— Я вернусь, — сердито шепнул Катон.

— Прощай.

Вздохнув, Катон осторожно поднялся на ноги и зашагал по дощатой дорожке к лабиринту загонов для домашней скотины. Некоторые овцы наблюдали за ним с привычной подозрительностью существ, чьи отношения с людьми, считавшими их своей пищей, были удручающе односторонними. Приметив лежавшие у плетня деревянные вилы, Катон наклонился и подобрал их. Сердце его учащенно билось, а тело каждой своей мелкой жилкой требовало повернуть назад. В конце концов ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не удариться в бегство, а продолжать медленно продвигаться к охраняемому жрецами проему, стараясь при этом держаться в стороне от селян. Ведь вздумай кто-то из них обратиться к нему, и все будет кончено, а его лично ждет скорая смерть!

Возле каждого загона он останавливался будто бы для того, чтобы присмотреть за животными и подбросить им свежего корму. Если такая внезапная щедрость и озадачивала овец, то они быстро справлялись с растерянностью и накидывались на угощение, которое было им явно по вкусу.