Шатер опустел, и братья молча сидели на дорогих огрских коврах. Неслышно колыхнулся полог, и рядом возникла Порада. Теперь на ней было не скромное белое платье, а цветастое, из дорогой румской ткани. Сварг кивнул, и женщина присела рядом, припав к его плечу.

— Ты знаешь еще не все, — наконец негромко проговорил старший. — Отец болен.

— Что? — Улад подался вперед, не веря.

— Да. Его болезнь скрывают — как и мятеж. Рацимир приехал в Савмат. Если случится беда, он возглавит войско.

Отвечать было нечего — следовало сначала осознать. Отец! Светлый Кей, надежда сполотов и гроза врагов, владыка Ории…

— Плохо, Улад. Но может стать еще хуже…

— Н-нет! — молодой Кей резко выпрямился. — Брат, не может быть! Мы ост-тановим их! М-мы…

Ладонь Сварга, на этот раз не в перчатке, а живая и теплая, легла на его плечо.

— Ты уже взрослый, братишка. Совсем взрослый. Ты — Кей. Ты должен знать… То, что происходит — страшно. Но мы, возможно, не знаем еще всего… Я не о Матери Болот. Каждый раз, когда мы приходим на чужую землю, приходится сражаться не только с людьми, но и с богами. Боги сполотов сильны и не оставят нас. Я не пущу врагов в Савмат, если…

— Если? — Улад вновь подался вперед.

— Если за мятежом не стоит кто-то из нас. Из Кеев.

Улад замер, стараясь понять, верно ли он услышал. Слишком много свалилось на него в этот день — встреча с братом, изуродованные трупы в черной лодье, восставшая из топи Мать Болот, болезнь отца… О чем говорит Сварг? Из каких Кеев?

— Это тоже не ново. Когда-то Жихослав, наш дядя, просил помощи у огров. Понимаешь? Эту Велгу испекли здесь, но замес может быть наш, савматский. Слишком уж не вовремя… Или наоборот, очень вовремя. Для кого-то из нас… Догадываешься?

Нет, Улад не догадывался и не решался строить догадки. Нет, нет, нет! Ведь их четверо — Раци-мир, Валадар, они со Сваргом. И, конечно, Кледа, сестричка… Ах да, еще Войчемир, двоюродный братан, сын дяди Жихослава, о котором только что сказал брат…

— Сварг! Объясни…

Старший дернул плечом — точно как отец.

— Нет. Не сейчас.

Улад невольно посмотрел на Пораду, безмолвно сидевшую рядом с братом, но Сварг покачал головой:

— Не из-за нее. Ей я верю как никому. Все ее родственники убиты. Им не простили,..

Улад испуганно посмотрел на женщину. Убили? За что? За то, что она — подруга брата?

— Ее отец и братья жили в Коростене. То, что у них осталось, было в той, первой, лодье… А объяснять не буду просто потому, что не знаю. Пока… Но вспомни, что отец говорил нам о равновесии. Вспомни — и подумай…

Слева и справа стоял лес, а между зелеными берегами текла река, по которой плыли лодьи. Идти было легко — встречное течение в этих местах еще слабое, а ветер исправно дул в белые паруса из прочного румского полотна. Не пришлось даже браться за весла — лодьи плыли быстро, и до Белого Плеса оставалось не больше двух дней пути.

Улад стоял у высокой мачты, над которой развевался маленький красный флажок — знак, что эта лодья — Кеева. Стяг развернут позже, перед боем. Пока достаточно и флажка — пусть проклятые дикари, выглядывая из своих лесных укрывищ, Дрогнут, догадавшись, кто ведет войско.

Теперь младший плыл на лодье брата. Иначе и не могло быть — ведь столько не виделись, о стольком следовало поговорить! Правда, разговора все не получалось. Сварг был молчалив и часами сидел над берестяной малой, разглядывая разноцветные отметки. Улад старался не мешать и просто смотрел на берег. Там было тихо, только как-то под вечер до плывущих донесся отдаленных стук — ровный, мерный, словно кто-то изо всех сил колотил железным билом о толстую доску. Случайность? Или лазутчики проклятой Велги уже узнали об их походе? Ответить было некому, оставалось надеяться на удачу. Пока же лодьи двигались без помех. Ни днем, ни ночью никто не пытался преградить им путь, и берега оставались пустыми. Дважды вдали замечали небольшие поселки, огороженные частоколом, но каждый раз Сварг приказывал не останавливаться. Остановились они лишь однажды — и совершенно случайно.

Улад, бесцельно глядевший на берег, первым заметил маленькую фигурку. Не заметить было сложно — человек, казавшийся на таком расстоянии не больше паука, бегал взад-вперед по песчаному берегу и размахивал руками— Глядеть на это было смешно, но Улад быстро опомнился. Кто-то подает знак? Может, это друг? Или долгожданный гонец от войска Нетвора?

Пока Улад думал, человечка заметили и другие. Впередсмотрящий поспешил доложить Кею. Сварг долго глядел на берег, затем махнул перчаткой и велел приставать. На всякий случай десяток кметов взяли луки на изготовку, готовые ударить роем стрел по притаившемуся за деревьями врагу. Но волновались напрасно — человечек был один. Вблизи он казался немногим больше — невысокий, сутулый, лысый, с неровной подстриженной бородой — не черной, не белой, а какой-то пегой. Одет он был в совершенное рванье, такое, что и холоп носить не станет. Поначалу его и приняли за холопа, но человечишка упал в ноги Сваргу, безошибочно найдя его среди кметов, и стал частить скороговоркой, что он не холоп, не беглый челядин, а чаклун, кобник, что он человек полезный, нужный. Просил он об одном — взять его, человека полезного, с собой, потому что ему здесь смерть грозит, и выше по реке — тоже смерть, и ниже — ничуть не легче. Сварг скривился и хотел оставить бедолагу на берегу — народу в лодье и так хватало, — но человечишка обхватил красные огрские сапоги Кея и завыл, запричитал, уверяя, что он пригодится сыновьям Светлого, что он чаклун опытный, знающий, что он кобник, кобник, кобник, и он поможет, поможет, поможет… В конце концов Сварг махнул перчаткой и разрешил ему плыть с войском. Человечишка вновь упал в ноги, сначала Сваргу, затем Уладу, после чего быстро взобрался на борт Кеевой лодьи.

Имя свое человечишка, конечно, назвал — как без этого, — но для всех он сразу же стал Кобни-ком. Поначалу его хотели отправить к холопам, что кашеварили на привалах, но случилось так, что Кобник умудрился о чем-то коротко побеседовать со Сваргом, после чего, ко всеобщему удивлению, бродягу переодели во все чистое и велели работой не утруждать. Более того, эти беседы повторялись, а однажды, где-то на третий день, Улад заметил, что Кобник о чем-то говорит с Порадой, которая все это время ни с кем словом не перемолвилась, за исключением, конечно, Сварга. Итак, Кобник пришелся ко двору, но чем эта милость вызвана, никто, даже Улад, не мог понять. Впрочем, о пришлеце говорили мало — не до него было кметам. Река казалась бесконечной, но их путь скоро завершится, а вот победой или чем иным — про то ведают лишь боги.

Итак, молодой Кей стоял у мачты и смотрел на берег. Конечно, отсюда ничего не увидеть. Река стала шире, и теперь даже Кобника заметить было бы затруднительно, случись ему вновь оказаться на пустынном берегу. Зато глядя на безмолвный зеленый простор, начинавшийся прямо за узкой полосой серо-желтого песка, хорошо думалось. А поразмышлять молодому Кею было о чем. Не о бое — о таком лучше заранее не гадать. Равновесие — то, о чем напомнил брат, то, о чем когда-то говорил отец…

Улад, младший в семье, никак не мог дождаться четырнадцатилетия — дня, когда ему торжественно выстригут клок волос у левого виска и опояшут мечом. Его старшие братья уже считались взрослыми и правили своими уделами, выполняя повеления отца. Рацимир управлял волотичами, затем в Коростень послали Сварга, а Рацимиру отец велел ехать к сиверам. Валадар вначале правил в Валине, но потом отец послал его в далекий Ольмин, а оттуда вернулся Войчемир, которому нового удела почему-то не досталось. Улад не очень понимал все эти перемещения, но все равно завидовал братьям — сильным, веселым, носившим сверкавшую на солнце стальную броню, настоящим альбирам, Кеям, потомкам великого Кся Кавада. И когда, наконец, Уладу исполнились заветные четырнадцать. И он получил право носить меч, молодого Кея вызвал Светлый.

Улад уже знал, что отец посылает его в Валин, к улебам, и думал, что речь пойдет о делах скучных, хотя и очень важных — о сборе и доставке податей, о местном ополчении, о правах дедичей, то есть о том, чем и должен заниматься наместник. Но вместо этого отец заговорил совсем о другом. Тон его был необычным. Он не приказывал, как надлежит Светлому, и не шутил, как порою шутит отец. Он скорее размышлял — неторопливо, негромко, делая долгие паузы. Отец говорил о том времени, когда сам был не старше Улада. Тогда было хуже — огры то и дело нападали на Савмат, полдень был в огне из-за почти ежедневных налетов Змеев, и он мечтал быстрее вырасти, чтобы взять меч и рубить, рубить, рубить врагов, как положено альбиру. Ему казалось, что в этом и состоит долг Кея, хозяина этой земли. И только через много лет, потеряв отца, потеряв брата, став, наконец, Светлым и отбив натиск с восхода и полдня, он понял, что долг Кея совсем не в этом. Альбиры рубят врага, и это их обязанность. Но Кей — не просто рубака. Он обязан владеть и мечом, и копьем, и боевым топором, должен уметь водить войско, но все это лишь средство для главного — для поддержания равновесия.