Ужик подошел к Басаврюку, на мгновенье склонился над ним, затем повернулся к Войче:
— Пошли!
Но Войчемир уже успел прийти в себя. Он вложил меч в ножны, смерил взглядом расстояние до холмов и покачал головой:
— Не успеть! Скачи, Урс…
Вспышка ударила совсем рядом, жалобно заржали кони, но ни Войча, ни Ужик не сдвинулись с места.
— Пошли! — повторил недомерок и, схватив Войчемира за руку, потащил куда-то в сторону. Ложок заволновался и зарысил следом.
— Куда? — слабо сопротивлялся Войча, понимая, что идти некуда, но Ужик кивнул куда-то вперед, продолжая вести его за руку, словно ребенка. Войчемир без особой охоты всмотрелся и увидел в сотне шагов какую-то яму. Точнее, это была трещина, глубокая трещина, рассекавшая твердый камень. Войча оглянулся, желая посмотреть, что с бедолагой-Басаврюком, но тут в ушах раздался свист, и сверху на них обрушилось пламя. Ужик толкнул Войчу, и они упали ничком, чувствуя, как вспыхивает на спине одежда. Через мгновенье Войчемир вскочил, сбрасывая загоревшийся плащ, и увидел, что им все же повезло — огонь задел лишь краем. Но там, где только что лежал Басаврюк, теперь был лишь камень — черный, блестящий, словно лоснящийся на солнце. Войча оглянулся — Ложок тоже исчез, будто и не было его тут еще минуту назад.
— Скорее!
Ужик сбросил с себя остатки нелепого черного плаща, оставшись в одной рубашке, и потащил Войчемира дальше. Трещина была уже близко, и Войча заметил, что она глубже, чем казалось. В одном месте спуск был более пологий и вел он на маленькую площадку, прикрытую сверху чем-то вроде каменного карниза…
— Вниз!
Войчемир кивнул и, вполголоса проклиная мешавшую двигаться кольчугу, начал спускаться. Вновь вспыхнуло пламя, совсем рядом. В лицо пахнуло жаром, но площадка уже была близко. Еще миг — и сапоги коснулись теплого камня, и тут же сверху скатился Ужик, хлопая рукой по тлеющим волосам
— Жив?
Прежде чем ответить на этот вопрос, Войчемир задумался и наконец кивнул. Ужик, проведя ладонью по покрытому черной копотью лицу, присел прямо на горячий камень. Войча со вздохом опустился рядом.
— Не вышло… — недомерок поглядел наверх, где все еще горело. — Все-таки просчитался…
— С туманом? — понял Войчемир. — Так чего ты мог сделать? И так здорово получилось. Недотепа помотал головой:
— Да ничего не получилось! Туман должен был еще два часа стоять! Ветер не учел…
— Кто не учел? — недоумевающе моргнул Войча, но тут до него начало доходить. Он подозрительно покосился на явно расстроенного недотепу:
— Ты что? Ты, выходит, туман этот… Вместо ответа Ужик махнул рукой, но Войчемир не отставал:
— Так ты, значит, и туман можешь? И… дождь? Ответа он не дождался. Впрочем, его и не требовалось. Войча вновь поглядел на недомерка, но теперь с изрядной долей страха. Конечно, он слыхал, что чаклуны могут еще и не такое, но чтобы Ужик. Хотя почему бы и нет?
— Постой, постой! — в голове забродили воспоминания о странных вещах, подмеченных в пути. — Нас же дождь ни разу не накрыл! Все стороной обходил! Так это…
Ужик развел руками, и Войча еле удержался чтобы не захохотать. Ну, надо же! Ученичок, гроза лягушек…
— У меня еще плохо получается, Войчемир! — Ужик улыбнулся и вновь потер обгорелое лицо. — Сам видишь…
— Да прекрасно получается! — возмутился Войча. — А плечо! Как ты его вылечил! Раз и все!
— Ну не раз, и не все… Да чего там! Выбраться бы отсюда…
— Ну, это просто! — настроение Войчемира сразу же улучшилось. — Досидим до рассвета, там Змеюки спать лягут…
— Не досидим…
— Что?! — Бойче показалось, что он ослышался.
— Нас заметили, — недомерок кивнул наверх. — Теперь не отстанут…
И словно в подтверждение его слов сверху послышался знакомый свист. Пахнуло жаром, посыпались мелкие камешки…
— Выдержим! — после случившегося Войчууже трудно было напугать. — Как есть, выдержим!
— Мы — да. Камень не выдержит. Расплавится…
Войча недоверчиво оглядел их ненадежное убежище и понял, что заморыш прав. Если эта дрянь налетит этак раз двадцать подряд…
— Фу ты! Вот карань… — рука полезла чесать затылок — признак немалых умственных усилий, — но ничего не придумывалось. Наверху стерегут, здесь тоже — ловушка.
— Деда моего убили… — внезапно вздохнул Ужик
— Змеи? — понял Войча.
— Да, — Урс заговорил совсем тихо, еле слышно. — Я с дедом жил. Он у меня был вроде знахаря…
— Тот дед, что тебе легенду рассказал? — вспомнил Войча.
— Да. Мы жили в лесу, у сиверов. Дед меня Медвежонком называл, потому я и Урс… Как-то вышли с ним утром мед собирать. День, помню, ясный был, солнечный… Идем по просеке, вдруг свист. Дед меня толкнул в сторону, и тут огонь…
— Ясно, — кивнул Войчемир, — во гады!
— Меня потом Патар подобрал. Он деда хорошо знал…
Войча сочувственно поглядел на заморыша:
— А батя твой? И мамка? Урс пожал плечами:
— Даже не знаю. Потом искать пытался, да не нашел. Говорят, огры увели… Только и помню колыбельную, что мама пела…
— А я тоже без бати рос, — вздохнул Войчемир. — Мамка померла, когда я только родился. Меня мачеха воспитывала, она добрая была, будто и не мачеха. Помню, говор у нее был не наш, не сполотский. А потом батю убили…
Войча отвернулся. Вспоминать, как погиб Кей Жихослав, не хотелось.
— Мачеху тогда из дому выгнали, — помолчав, закончил он. — Говорят, померла где-то. Дочку родила и померла… Думал сестренку отыскать, да где ее отыщешь?..
Про сестру Войча узнал совсем недавно — братан Сварг рассказал. Войчемир никак не мог поверить. Выходит, все годы у него была сестренка, может и сейчас жива, молодая Кейна! Живет где-то, и не знает о нем, о Бойче…
— Ладно, — рассудил он, — выходит, мы с тобой, Ужик, вроде как два сапога
— пара! Так что давай, Урс, вспоминай, чему тебя твой Патар учил. Нам отсюда всенепременно выбраться надо! Ты думай, я мешать не буду…
Ужик не ответил. Он пристроился на самом краю каменного карниза и закрыл глаза, словно и в самом деле спать собрался. Войча тоже замолчал, но тишина сразу напомнила ему могилу, и он невольно поежился. Нет, этак спятить можно!
— Ужик, если я это… спою чего-нибудь, тебе не помешает?
Заморыш даже не шевельнулся, и Войча, истолковав молчание как согласие, принялся негромко напевать песню, которую помнил с детства. Ее пел отец вместе со своими друзьями, молодыми альбирами, когда в долгие зимние вечера они собирались в его палатах. Маленький Войчемир пристраивался где-нибудь в уголке и слушал, пока его не отсылали спать. Песня была старой и очень грустной. Войча до сей поры не мог понять, почему отец так любил ее — не иначе от своего отца слыхал. А говорилось в песне о молодом альбире, который попал, весь израненный, в какую-то Кадымскую долину и там умирает.
Побила ты меня, Кадыма, да тремя напастями.
А первая напасть, что от друзей отбился.
А вторая напасть, что конь мой верный пал.
А третья напасть, что голову мне здесь сложить И тем ты, долина Кадымская, хуже всех других.
И потому будь ты, Кадыма, проклята С сего дня да на веки вечные.
И зимой проклята, и летом, И теплой весной, и дождливой осенью.
А как польет дождь осенний на мои кости белые, Тогда будь ты, Кадыма, трижды проклята.
И не птице над тобой, Кадымой, не летать, И не зверю по тебе, Кадыме, не бегать, И лишь гаду черному, ползучему, И лишь Змею лютому, по тебе, проклятой, ползать…
В детстве Войче всегда было жаль неведомого альбира, и он все удивлялся, почему друзья, от которых он отбился, не пришли на помощь. Он даже спросил как-то об этом у отца. Кей Жихослав усмехнулся, потрепал сына по светлым вихрам, а затем вдруг стал серьезен и сказал, что Войча поймет это сам. И Войчемир понял очень скоро, когда отец упал на пороге собственного дома, обливаясь кровью, а вокруг не было никого, чтобы защитить Кея и его семью. Друзья, певшие с отцом эту грустную песню, куда они делись? Некоторых Войча потом видел — уже немолодых, важных, в богатом платье. Они служили отцову брату — Светлому Кею Мезанмиру. Младшему брату, надевшему Железный Венец Кеев…
