'Мичурин идиот, а вот Лысенко прав. Селекция, селекция и еще раз селекция. Я в отчаянии,… неужели все зря и Вейсман шарлатан?…'

'Что же здесь вызывает процесс брожения, если нет дрозофил?'

'Меня все больше увлекает графский сад как трудовой процесс и созерцание, а не как опытовая лаборатория. Я перестаю быть ученым и стал совершенным обывателем. Прямо по Руссо.'

Нечего мне тут переводить Ремидию. Еще обидится герцог, что я его троллю таким откровенным гоном. Знать бы еще кто такой Каутский?

Надо осторожно съезжать с этой темы оправдываясь занятостью.

Из полезного я вынес из флигеля только принадлежащую Ивану зажигалку 'Zippo'. Спасибо, доцент, я ее запатентую.

Таблицу элементов я все же сделал. Может не такую и стройную, как у самого Менделеева, но по ней уже явно прослеживалась корреляция атомного веса элементов с периодами изменения их свойств.

Чтобы опять не нарываться на козни многочисленных своих недоброжелателей в прессе, я не стал делать об этом доклада в империи, а опубликовал короткую статью в соседнем Швице. В серьезном журнале 'Химия гор'.

В отличие от Реции в Швице предгорий и равнин не было, только долины, но геология и химия были развиты традиционно из‑за свойств их экспорта.

Называлась такая работа: 'Соотношение свойств химических элементов с их с атомным весом'. Просто взял и послал туда рукопись по почте. На деревню дедушке, основываясь только на репутации швицкой честности.

Но опубликовали быстро в ближайшем же номере, с восторженными комментариями остепененных швицких химиков.

По почте же мне прислали мне обратно несколько экземпляров журнала.

А вот с гонораром кинули. Наука тут храм, а не торжище…

Швицкий горный институт бесплатно разослал журнал с моей статьей по всем ведущим химикам мира. Пиарщики доморощенные.

Газеты дали рецензию что 'Кровавый Кобчик', известный до того изобретениями разнообразных бытовых поделок таки открыл новый фундаментальный закон мироздания. Подано все это было как курьез, типа 'что хорошего может быть из Реции…'.

Самым главным бенефициаром стал швицкий журнал, который получил хорошую мировую рекламу. До того он не входил в мировой научный мейстрим из‑за предельной зацикленности своего содержания только на проблемах собственных гор.

Авторские экземпляры я раздал своим химикам, один сдал в библиотеку Политехнического общества и еще один отослал на экспертизу в Будвиц к Помахасу. Тот все же признанный доктор химии.

Завязалась активная переписка.

Статью перепечатали в 'Трудах Будвицкого политехнического института'. И в имперской научной прессе завязалась суровая дискуссия, которая из‑за невозможности опровергнуть сам менделеевский принцип свелась к обвинению меня в отсутствии патриотизма, раз я публикую такие эпохальные вещи за границей. Жалует царь да не жалеет псарь… Всегда найдут при желании за что укусить.

Обиду научного сообщества империи можно было понять. До войны вся мировая наука здесь делилась на имперскую и всю остальную. Разве что островитяне слегка опережали в инженерных разработках связанных с морем и железной дорогой.

Даже Ремидий включился в хор укоряющих меня в недостаточном патриотизме.

На что получил мой резонный ответ.

— Ваша светлость, в самой Реции никакой научной периодики пока нет, кроме редких альманахов Политехнического общества. А швицы вроде как нам дальние родственники и язык у нас практически один. Не имперцам же делать такие подарки. При публикации такой сенсации в столице империи о Реции никто и не вспомнит, говорить будут только про империю. И вся слава опять пройдет мимо наших гор.

— Ну, разве что все это в таком разрезе понимать… — пожал плечами герцог. — Тогда тебе придется делать еще один доклад в нашем обществе. — И лукаво мне подмигнул.

Я не стал отказываться. Перцу, признанному за границей делать доклады намного проще ибо 'нет пророка в своем отечестве…'

Следующую статью 'Опыт системы элементов, основанный на их атомном весе и химическом сходстве' уже с готовой таблицей, я уже сам разослал веером по всем серьезным научным изданиям, даже во вражеских странах (тем с оказией через редакцию швицкого журнала).

Причем не вышло у меня, как я надеялся, простого плагиата с Менделеева. Но зная принцип легче было уже тасовать карточки с элементами на столе в подобие менделеевской таблицы. При этом я не стал заходить за то количество элементов, которое было открыто на то время в этом мире. Шестьдесят четыре так шестьдесят четыре. Открытием считалось объединение элементов в группы по атомному весу, когда свойства элементов не постепенно изменяются, а скачкообразно и имели химическое сходство в периоде, что в принципе и отличает металлы от неметаллов. В отличие от их природного состояния — жидкого, твердого и газообразного в котором могли пребывать и те и другие.

Но важнее всего было то, что в таблице логично остались пустые клетки, которые как я заявил на докладе, заполнят те, 'кто идут за мной'. Эти клетки не могут быть пустыми в принципе. Многие в этом сомневались, не веря в мою убежденность. А я так просто знал, что так оно и есть.

Вражеская пресса подняла хай, что не может дикий горец с кровожадными наклонностями быть столь выдающимся ученым. Республиканцы так вообще обвиняли меня в плагиате работы их химика Бенрейтера. Конкретно его работы 'Закон триад', которую он опубликовал в еще королевском городе Лютеце за полвека до наших дней, накануне их буржуазной революции.

Имперская пресса сначала им подпела, но быстро угомонилась от хорошего пинка из императорского Дворца, и стала огрызаться, отстаивая приоритет Реции, соответственно мой и самой империи.

Мне осталось только рассказывать, в одночасье ставшими ко мне доброжелательными журналистам о долгом пасьянсе по вечерам с карточками элементов и о том, как я окончательную их конфигурацию я увидел во сне. Что и разошлось легендой по всему миру.

Швицкий горный институт присвоил мне степень доктора химии без защиты. И я съездил в соседние горы получать мантию. Естественно со всеми разрешениями от Ремидия и имперского Дворца. Не скажу что получил большое удовольствие от зимней дороги через горы, в отличие от собственных глаз, которые упивались красивейшими пейзажами. Лет через полста, как только кто‑нибудь запустит моду на горные лыжи, здесь будет рай. А пока народ швицкий живет не очень богато. В массе своей даже бедно.

Из изгоя я в одночасье стал модным для аристократии. Меня наперебой приглашали во всякие салоны в качестве экзотической зверушки для развлечения гостей. И очень обжались, когда я такие предложения не принимал. Некогда мне ездить по миру со светскими визитами.

Для разбора почты пришлось нанять секретаря. Однажды я получил письмо без обратного адреса, присланное в Политехническое общество. В конверте была короткая записка без подписи. 'Я не ошиблась в тебе, мой герой'. И все. Даже подписи нет. От бумаги нежно пахло цветочным одеколоном. Но мне вспомнился запах карболки в санитарном поезде… и гинекологическое кресло в соседстве с ножной бормашиной.

Ремидий только руки потирал потому, как швицкие инвесторы вдруг сочли для себя выгодным вкладывать капиталы в экономику Реции. Особенно в переработку технических и сельскохозяйственных культур, объединяя крестьян в сдаточные сырьевые кооперативы. Неразвитые пути сообщения делали прямой экспорт менее выгодным против локализации производства на месте. А война как молох потребляла все, что ей ни дай.

В соседней горной республике я был принят на уровне правительства, где после награждения меня орденом 'Трех сияющих вершин', через меня же передали пожелание герцогу соединить наши государства железной дорогой. Швицы очень хотели, чтобы строил эту дорогу лично Вахрумка, авторитет которого как инженера — путейца стал в мире непререкаемым после строительство горно — отогузкой дороги. Обязались финансировать такую стройку по свою сторону границы.