Да что там говорить! Даже если бы я смогла там пройти, Бака все равно не брошу. Его мне учитель завещал.

В Сиразу возвращаться не хотелось, так что я всю зиму выспрашивала у здешних, как и куда можно еще отсюда выбраться. Получалось, только в Империю. Малоприятная страна, где магам и ведьмам была уготована участь малооплачиваемой прислуги, закрепленной за хозяевами, почти рабов. Там мне пришлось бы достать из небытия и снова нацепить образ Динь. Ее документы для империи были в полном порядке, не то что у Летиции. Но если бы был выбор, я бы туда не полезла. Максимум на два — три дня, как раньше планировалось. Мало ли что.

Дыша свежим запахом снега, я вспоминала проведенную на берегах Ласерна зиму. Плодотворную, надо сказать. В долине было всего три небольших поселения, располагались они вокруг озера, и на все три деревеньки я была единственной ведьмой, а значит единственным квалифицированным целителем. Приходилось везде поспевать. Болезни, травмы, роды… Если учесть, что больше года здесь некому было лечить, то работы оказался непочатый край. Такой практики, поручусь, не было ни у одного нашего студента с факультета целительства. Это не говоря уже о том, что приходилось зачаровывать амбары от мышей, зерно от гнили, дома от огня и так далее.

Что удивительно, в долине Ласерн жили по старинке, но совсем не знали простых народных методов сохранения дома и добра. Никто не расписывал узорами балки и дверные косяки, не делал украшенных узорами наличников на окнах, бабы носили простую, некрасивую одежду без вышивки. Надо было все это поменять.

После моих визитов притолоки везде были разрисованы иероглифами, которые крестьянам казались колдовскими узорами. Умельцы прорезали их в дереве поглубже, чтобы не стерлись. Баб я научила вышивать ворот у рубах и ткать пояски с обережной вязью, которые потом тоже зачаровывала.

Когда прошел день середины зимы пошли отёлы у коров. Тоже, доложу вам, не сахар. Жили здесь не бедно, коровы были почти в каждом дворе, так что в некоторые дни приходилось принимать по три теленочка.

Сейчас, оглядываясь на проделанную работу, я могла думать о ней с гордостью. Все рожденные в долине, как дети, так и телята выжили. Никто за зиму не умер, кроме одного древнего старца, которому просто время пришло. А сколько я вылечила переломов, вывихов, ушибов — и не сосчитать! Справилась даже с двумя застарелыми, где уже сформировался ложный сустав.

Денег мне селяне не платили, у них самих они были не в ходу, но содержали знатно. Я ни в чем не знала недостатка. Мои изорванные в горах одежки починили, да так, что они выглядели как новые, нанесли полотна для постели, перин, подушек. Дров наготовили столько, что я к весне еще половины не спалила. Про еду уже и говорить стыдно: тем, чем меня снабжали, можно было бы кормить еще толпу, как, кстати, и получалось. Те, кто ничем материальным не могли меня отблагодарить, просто приходили поработать: помыть, постирать, натаскать воды или поколоть дрова, а потом вместе со мной садились за стол. Заодно все новости рассказывали и отвечали на мои вопросы. От них я много узнала про долину и окружающие ее земли, спланировала дальнейший путь, хотя зимними вечерами он казался чем?то очень далеким.

Все вроде было хорошо, но я тосковала.

По семье и прежней жизни, тут они мне все вспомнились, особенно бабушка Клотильда. Каждый день ее уроки вспоминала с любовью и благодарностью. По учителю. Правду он сказал: если не знала я, что делать, думала о нем, о том, что бы он сказал или как бы поступил, и ответ приходил сам.

Но больше всего тосковала я по Армандо. Об Антонио иногда вспоминала, грустила, но это было светлое чувство, как облачко, на минуту приглушившее жар солнца. Эту страницу я наконец закрыла. А Армандо вспоминался как живой: его улыбка, глаза, голос, его руки… Я видела и чувствовала его как наяву, но это было лишь воображение. В сны мои он больше не пришел ни разу. И это оказалось больнее всего.

Что я за нескладица такая ходячая? Когда был рядом человек, живой, горячий, страстный, я нос воротила и боялась, как бы меня случайно не использовали. Сбежала, как полная дура, хотела сама себе свою самостоятельность доказать. А теперь, когда его нет рядом, когда он оставил меня, уверившись, что я к нему равнодушна, вот тут меня и понесло по кочкам! Понимаю, что влюбляюсь без памяти! Увидела бы его, кажется, не раздумывая на шею бы кинулась.

Наверное, думы об Армандо заслонили от меня внимание, которое ближе к весне стали мне оказывать местные мужчины.

Надо сказать, было оно скромным и ненавязчивым. В сенях начали появляться мелкие подарки. То короб плетеный, то бусы из камешков, то рукавички меховые… От кого они, я не знала, но принимала их скорее не как дары нежного сердца, а как подношения благодарных селян. Вот только когда на крышке бочонка, в котором хранилась капуста, я нашла кованую розу, то поняла, что за мной пытаются ухаживать всерьез. И кто? Кузнец! У него на это лето свадьба назначена, я точно знаю! С дочкой старосты из той деревни, что ближе всего к водопаду.

Мне это очень не понравилось. И дело было даже не в том, что я не собиралась принимать ухаживания от местных жителей. Просто до меня наконец дошло, что они все видели во мне ведьму. Не целительницу, оказывающую помощь всем в этой долине, нет. Они видели во мне желанную, а главное доступную женщину. Что это далеко не так, никого не волновало.

Тут и вспомнились все рассказы бабушки Клотильды про ведьм. Да не только про ведьм вообще, про ее конкретную судьбу тоже. Пока она в силу не вошла, из скольких деревень, где она не творила ничего, кроме добра, ей пришлось убраться? Да и потом… Только наличие мужа как?то ее защищало от ненависти женщин. Потому что мужчин сущность ведьминская влечет настолько, что они зачастую последний разум теряют, а женщинам нет бы мужика своего к порядку призвать, они сразу кричат: "Разлучница!" и бросаются бить ни в чем не повинную ведьму.

Вот что этому жениху не сиделось? Зачем притащил мне свою розу? А другие? Я не поверю, что и короб, и бусы, и рукавички были от кузнеца. Конечно, я никого не привечала, но подарков не возвращала. Мужчины это могли воспринять как поощрение, а женщины… Ой!

Кажется, я знаю, почему предыдущая ведьма погибла. Она не утонула, ее утопили. Бабам, тем, что рядом белье полоскали, ничего не стоило сунуть бедную женщину головой в воду, подтолкнуть и полюбоваться, как ее на глубину затягивает. А потом начать орать, что ведьма утонула. Слышала я про такое, но не думала, что придется столкнуться.

А мужики… Как ни нравится им ведьма, а защищать они будут своих баб. Тут живой интерес: дом, дети, хозяйство. А ведьма… Ну погибла и погибла. Другая на ее место придет.

Ой, беда! Если старостина дочка узнает, что ее кузнец мне розу подарил, со свету сживет. Я, конечно, сильная, и в схватке с ней легко одержу победу. Но вдруг дело так встанет, что или она, или я? Мне тогда придется ее убить, а этого мне никто не простит, пусть я сто раз защищалась. А если она придет не одна? От толпы женщин я не отобьюсь, не бросать же в них боевыми заклинаниями!

Пора делать ноги. Только вот как?

Я последний раз вдохнула свежий запах снега и ушла в дом. А там стала лихорадочно собирать вещи. За зиму все из короба, в который превратилась повозка, я все повытащила, теперь же я убирала вещи обратно.

Для этого пришлось вернуть повозке ее обычный вид, хоть и без колес, открыть и начать все аккуратнейшим образом складывать. Каждая вещь в свой футляр, ларчик или коробочку. Уже убедилась: навалом туда влезает на порядок меньше. Когда я закончила запихивать в повозку книги, в дверь постучали.

Боги, пусть это будет пациент!

Я подошла к двери и посмотрела в тайное зеркальце. Оно показывало того, кто стоит на крыльце.

Боги остались равнодушны к моим молитвам, хотя дело обстояло далеко не так плохо, как мне показалось. За дверью стоял староста, отец той девушки, на которой должен был жениться кузнец. Один. Его я не боялась: у него передо мной был должок из тех, что отдать не так?то просто. Его невестка, жена старшего сына, стала одной из первых моих пациенток. Тяжелые роды, осложненные родильной горячкой… И мать, и сын были на грани жизни и смерти, я вытащила обоих.