— А капитан? — нарушил Бревин тягостное молчание.

— Никто больше никогда ничего не слыхал об «Оке провидения», — ответил Ользан. — Вот так вот… Конверты, которые мне прислали, похожи на те, описанные в истории, как две капли воды. Я специально сходил и посмотрел. Даже почерк похож.

— Ну это уже бред, — фыркнул шантирец. — Я могу понять, что капитан мог желать смерти таможеннику, но ты-то тут при чём?

— Меня это тоже интересует.

— Интересно, почему он не вскрыл все три конверта сразу? — задумчиво спросила Коллаис, глядя в камин. Никто ей не ответил.

— Так что же это означает? — спросил шантирец недоверчиво, подбросив в камин ещё пару поленьев. — Если бы он не открыл конверты — то остался бы жив?

— Именно так, — кивнул художник.

— Чушь какая, — пренебрежительно фыркнул Бревин. — Человек не может изменить своё будущее.

— Неужели? — возразил Ользан. — Разве у тебя не было никогда моментов, когда трудно было выбрать, что именно сделать? Когда ты был совершенно не в состоянии решить, что лучше?

— Естественно. При чём тут это?

— Ты думаешь, что твой выбор всегда определяла внешняя сила?

Бревин на минуту задумался.

— Неубедительно, — произнёс он наконец. — Да, кстати, разве чиновника не удивило что-нибудь в этих письмах? Ну не знаю… внешний вид, количество…

Ользан пожал плечами.

— Видимо нет.

— А нас… в смысле, тебя и Лаис сразу же удивило. И Рамдарон сказал, что конверты очень похожи на те самые. Что это за ловушка, если она так настораживает?

— Некоторые магические действия требуют строго определённых действий со строго определёнными предметами, — пояснил художник. — К счастью или к сожалению.

— К счастью, — произнесла девушка, с отвращением глядя на конверты. — Несомненно, к счастью.

— А вот и первый кандидат, — указал Бревин, насмешливо улыбаясь.

Они шли втроём по Портовому проспекту — древнейшей улице города. Минут пятнадцать им было по пути; позже каждому предстояло направиться в свою сторону.

Ользан глянул туда, куда указывал шантирец. Действительно, возле входа на Южные торговые ряды сидел невысокого рода человек, перед которым на земле стояла видавшая виды деревянная чаша для подаяний. Голова его была выбрита до зеркального блеска и на круглом лице виднелась благожелательная улыбка. Одет попрошайка был в какую-то грязную изрядно поношенную жёлто-оранжевую накидку.

Чаша была пуста.

— Не очень похож на оборванца, — заметила Коллаис с подозрением в голосе. — Судя по животу, в последнее время он не голодает. Слушай, Олли, здесь что, терпят нищих?

— Как сказать, — ответил Ользан, подумав. Они прошли мимо оборванца. Ользан пытался поймать его взгляд, но нищий продолжал сидеть, прикрыв веки и что-то тихонько напевал, покачивая головой. — Вообще-то их положено гнать в три шеи. На практике же, их терпят до первой жалобы. Видать, этот просто никому пока не мешает.

— Раньше я в Оннде нищих не видела, — заключила Коллаис. Торговые ряды и необычный попрошайка остались далеко позади. — Откуда он только взялся…

— А я видел, — вставил Бревин. — Просто не в каждом районе их встретишь. Возле Дворца Мысли их никогда не бывает. Другое дело — возле Храмов.

— Ну ладно, — вздохнул Ользан. — Мне направо. Встречаемся в два часа, дома. Кажется, так?

Шантирцы кивнули. Ользан помахал им рукой и исчез за поворотом.

Дверь открыл, видимо, слуга — высокий, смуглый человек, с совершенно непроницаемым лицом. Он посмотрел на Ользана и чуть наклонил голову.

Тот молча протянул записку, которую оставил им Рамдарон. Слуга прочёл её и отступил в сторону.

— Проходите, пожалуйста, — предложил он и вежливо улыбнулся. Улыбка, как показалось Ользану, была отрепетирована в течение многих лет. В коридоре пахло неизвестными Ользану благовониями. Запах был сильным, но не приторным, не тошнотворным — вполне приемлемым. Ользан с интересом посмотрел по сторонам. Источник запаха не был виден.

Слуга не торопил его. Единственный проход вёл прямо от дверей вперёд и в нём царил полумрак. Шаги были почти неощутимы. Ользану хотелось присмотреться, чем выстлан пол — но по здравом размышлении он решил не испытывать терпения здешних обитателей.

В конце коридор поворачивал направо — оттуда проникал слабый свет. Ользан дошёл до поворота и остановился, как вкопанный. Сразу за поворотом начиналась та самая улочка, в которую он свернул несколько минут назад. Он оглянулся. Позади него была дверь.

«Как я не заметил её раньше?» — подумал юноша и бросил взгляд на слугу. Но того уже не было в коридоре. Он словно провалился сквозь землю.

— Входите, прошу вас, — послышался хрипловатый голос из-за двери и Ользан, помедлив несколько мгновений, повернул ручку двери.

— Рамдарон был прав, — раздался голос, едва Ользан сделал шаг внутрь комнаты. — Ну что же, я очень рад нашему знакомству. Проходите, прямо перед вами находится кресло.

Темнота была — хоть глаз выколи. Ользан шёл, осторожно ступая и держа руки перед собой. Ну и причуды, подумал он с удивлением. Однако сочетание всего того, с чем он только что повстречался, как-то не допускало подозрений, что его заманили в ловушку. Ничто не предупреждало его об опасности.

Кресло оказалось мягким и довольно глубоким — юноша непроизвольно ухватился за подлокотники: ему показалось, что кресло развалилось под ним.

Запах благовония был сильнее. Он наплывал волнами откуда-то сзади. Ользан ощутил, что чувства его обострились, стоило ему несколько раз глубоко вдохнуть. Как бы не оказался дурман, подумал он неприязненно. Ему уже доводилось сталкиваться с подобными дурманящими смесями. К счастью, они попадались только в экзотических местах. Например, в гробницах.

Спустя несколько секунд глаза привыкли к темноте и где-то по левую руку от себя Ользан заметил очень слабый, едва заметный круг рассеянного света. Человекообразная фигура сидела в центре этого круга, склонившись над чем-то.

— Прошу прощения за неудобства, — голос был бесполым. Ользан мог только гадать, сколько лет тому, кто обращался к нему. Или той. Лет тридцать, не меньше, решил он. Интересно, их встреча так и будет происходить в темноте?

— Некоторые вещи требуют, чтобы с ними работали в темноте, — продолжал голос. — В Оннде у меня слишком много работы. Если вас стесняет темнота, то минут через двадцать можно будет зажечь свет.

— Нет, нисколько, — говорить с невидимым собеседником было непривычным занятием. — Меня зовут Ользан. Я…

— Не утруждайте себя, — что-то тихонько звякнуло в темноте. Словно собирает сложный механизм с завязанными глазами, подумалось художнику. — О вас я знаю достаточно. Мне хотелось бы услышать о конвертах.

Ользан посидел несколько секунд, собираясь с мыслями, и рассказал. Почти то же самое, что Рамдарону.

— Вот только газету я сжёг, — добавил он и замолчал. Сейчас скажет, «большое спасибо, я вас больше не задерживаю», подумал юноша почему-то. Ему стало как-то не по себе. Собеседник воспринимался, как бездонное отверстие — он только поглощал. Юноша поёжился.

— Жаль, — долетело из темноты. — Газета была бы, безо всякого сомнения, интересна. Впрочем, того, что вы рассказали, уже хватит, чтобы заинтересоваться. Конверты при вас?

— Да.

— Вы их вскрывали?

— Нет, — ответил Ользан сухо. Он что, принимает меня за полного идиота?

— Разрешите взглянуть?

— Конечно. Куда их положить? — Ользан едва сдерживался, чтобы не говорить насмешливо. Будет интересно, как его неведомый собеседник будет рассматривать что бы то ни было в полной темноте. Хотя, если он ольт… Да нет, вроде по голосу не похож.

— Один момент.

Раздался щелчок и комнату затопил мягкий, желтоватый свет. Он лился из трёх больших шаров-фонарей, что висели прямо под потолком.