Бревину и Ользану приходилось несладко. Небо было безоблачным, солнце пекло с чудовищным усердием и, казалось, не намеревалось двигаться по небу. Старик рядом застыл, словно статуя и не шевелился. Вначале юношам показалось, что они спят — но постепенно эта надежда поблекла. Им не удавалось отойти от старика дальше, чем на десяток шагов и вскоре жара стала нешуточной угрозой их здоровью.

— Зачем мы только сюда полезли, — простонал Бревин, в очередной раз поливая водой запасную рубашку, из которой он устроил себе головной убор. Деревянно-металлический шлем, в котором они лазали по скалам, постепенно превратился в раскалённую сковороду.

— Уже залезли, — отозвался Ользан, сердце которого бешено колотилось. Ещё в детстве он не переносил долгого пребывания под солнцем. Сколько ещё продлится этот бред?

Чтобы не заснуть, он потихоньку напевал песенки или читал Мантры. Сосредоточиться, правда, всё равно не удавалось, но как-то отвлекало ото сна.

…Они не обратили особенного внимания на едва заметный скрип. Только когда Коллаис подошла поближе и встряхнула их, они очнулись.

— Наконец-то! — обрадовался шантирец, с трудом поднимаясь на затёкших ногах. Сестра его была вся в пыли и выглядела не менее уставшей. В руке она держала что-то, похожее на сильно попорченный солнечный зонтик. — Что это за штука?

— Сама не знаю — призналась девушка. — Я там как во сне сидела. Она попалась мне под руку, и дверь сразу же раскрылась…

При этих словах старик пошевелился и медленно повернулся в её сторону. Увидев зонтик в руках у Коллаис, он расхохотался и, осторожно забрав у Коллаис её находку, взмахнул ею.

— Лучше отойти подальше, — предложил Ользан и все, едва переставляя ноги от усталости, сделали несколько шагов в сторону. Затем оглянулись.

Старик был уже не в лохмотьях, а в пёстром, сшитом из грубой ткани и украшенном птичьими перьями одеянии. Поднимался ветер; полы накидки широко развевались вокруг старика. Тот поднял руку к небу и раскрыл зонтик.

— Ну, теперь держись, — шепнул Бревин и присел, когда в ответ из безоблачного неба ударила молния. Старику она не повредила, но зонтик — или что это было на самом деле — испарился.

Со всех сторон долину обступили тучи. Вид у них был невероятно грозный. Путешественники лихорадочно искали, куда бы укрыться. Ветер дул уже настолько сильный, что сбивал с ног. Они едва успели отойти на несколько шагов от старика, как разразился ливень.

Как потом рассказывал Бревин, именно этот момент был самым опасным во всём путешествии. Дождь выливался потоком, словно возмещая многие безводные годы. Путешественникам стоило немалых усилий не утонуть и не быть погребёнными под потоками вязкой глинистой жижи, в которую обратилась потрескавшаяся земля. Они всплывали, вытаскивали друг друга из волн и почти ничего не слышали из-за рёва ветра.

Затем всё кончилось.

Пейзаж вокруг неуловимо изменился.

Трава возникла под сидящими в нелепых позах путешественниками; деревья вновь были живыми и протягивали к небу зелёные, мелкие листья. К востоку от них на месте впадины возникло небольшое озерцо. И только старик стоял в той же позе, глядя в небеса и воздев руки.

Открывались двери хижин и люди выходили по своим делам.

— Они, похоже, ничего не заметили, — произнёс Ользан, с проклятиями пытаясь подняться на ноги и раз за разом падая. Как и его друзья, он с ног до головы был покрыт скользкой, вязкой глиняной массой.

— Вот так всегда, — мрачно заметил Бревин, покосившись на ком глины, внутри которого скрывалась Коллаис. Ему, видимо, хотелось сказать что-нибудь покрепче. — А сейчас он над нами ещё и посмеётся.

Улыбающийся, хотя по-прежнему истощённый на вид, старик шёл к ним. Кроме него, лишь стайка ребятишек заметила появление перепачканных пришельцев, но приближаться они не осмелились. Лишь указывали на них пальцами и смеялись.

Старик, однако, не стал смеяться. Взамен он поднял ладони вверх, растопырив пальцы. Тут же горячий воздух поднял путников в воздух, а когда они опомнились, то стояли на ногах под его испытующим взором. Одежда и всё тело были совершенно чисты. Правда, платье было немного влажным.

Гостеприимное племя, неведомо для самого себя вернувшееся к жизни, не торопилось расставаться с гостями — торопились сами гости. И то, правда, не сразу. Коллаис целыми днями сидела и при помощи Ользана говорила со стариком (который оказался старейшиной и шаманом племени), обмениваясь с ним познаниями. Её это увлекало, но шаман уже на второй день начал выказывать признаки усталости.

Бревин сразу же покорил внимание здешних охотников своими блестящими, отличными кинжалами, удобными и для метания, и для рукопашного боя. Он обменял пять кинжалов (половину своего запаса) на превосходный лук и дюжину стрел. И то и другое было выполнено с редким искусством, так что шантирцу сразу расхотелось стрелять из такого лука. Слишком он был для этого хорош.

Язык жестов оказался достаточен для подобных обменных операций.

Помимо этого, горцы изготавливали из неизвестных ему корней хмельной, вполне приемлемый напиток, и Бревин тут же завоевал уважение всех взрослых обитателей долины своим талантом в области его поглощения. К его удивлению, сам он практически не пьянел.

В конце концов всё это кончилось. Тремя днями спустя, когда путешественники решили всё же продолжать свой путь, шаман привёл Ользана к гребню, с которого был виден мост и молча вручил ему пластинку. Та держалась на удивление крепко — Ользан даже опасливо повертел ею в воздухе, боясь, что та развалится. Ничего подобного, однако, не случилось.

— Благодарю, — ответил он старику. — Что это такое?

В ответ тот взял пластинку у него из руки и та неожиданно легко осыпалась дождём из кусочков стекла в подставленную ладонь. Затем шаман замер, глядя на каменную стену, что встала на пути тропинки на той стороне и кусочки стекла с мелодичным звоном взлетели и вновь собрались в пластинку. На ней, к изумлению юноши, появилось смутное, но узнаваемое изображение тропинки и стены — всего несколько штрихов.

Шаман повернулся лицом к стене, держа пластинку плоскостью к себе и потянул за её стороны.

Вновь дождь осколков осыпался в ладони старика. В тот же миг раздался грохот и стена, к ужасу и удивлению Ользана, раскололась, рассыпалась на несколько огромных частей. Образовался проход, в который ещё некоторое время падали большие глыбы. Спустя несколько секунд всё закончилось. Лишь эхо обвала продолжало отражаться от окрестных скал, постепенно затихая.

Старик молча вручил пластинку (уже безо всякого рисунка на плоскостях) Ользану, и, церемонно попрощавшись, удалился.

Юноша долго стоял, глядя то на пластинку, то на расколотую стену, прежде чем опомнился. На другом конце долины его дожидались шантирцы. Пора было продолжать поиски.

— Мне всё это не приснилось? — спросил Бревин, когда они отошли на километр от долины и та была уже почти не видна. — По-моему, такого просто не бывает. Оно конечно, в сказках есть заколдованные города и их освободители, но при чём тут мы?

— Героями чаще всего становятся случайно, — отозвался Ользан. — А то и вовсе незаслуженно. Почитай летописи, ты в этом сразу же убедишься.

— Мы отклонились от пути, — напомнила им Коллаис, которая шла, чуть улыбаясь чему-то, о чём не хотела говорить. — Если я правильно помню, нам нужно вон к тем трём скалам.

— Опять через скалы лезть, — философски заметил её брат. — Ну что же, придётся. Только дальше я сегодня никуда не пойду.

Последнее пришло на ум не ему одному — после великолепной прощальной трапезы бросаться немедленно преодолевать препятствия казалось чуть ли не святотатством.

Три скалы мало-помалу придвигались и незавидная перспектива — обыскивать множество окрестных пещер — постепенно поворачивалась к путешественникам во всей её неприглядности.