Все ее мысли в эту минуту странным образом были заполнены им и только им. Она не помнила ни одного лица из прошлого, даже себя саму, но была твердо уверена, что красивее этого мужчины никого не встречала. Взгляд его серых глаз, казалось, обнимал, обволакивал ее теплом и трепетным восхищением. В те минуты, когда не нужно было отражать ее язвительные выпады, Ник так бережно обращался с ней, что не оставалось сомнений – она действительно дорога ему.

Может, он на самом деле ее муж, этот потрясающий незнакомец?

Вскоре Ник вернулся, держа в руках поднос, на котором уместились две супницы с золотистым бульоном и корзинка с булочками. На локте у него висела плетеная сумочка с фруктами.

– Это раз, – он переставил содержимое подноса на столик у кровати и опять исчез, но не прошло и пяти минут, как появился вновь.

Теперь он принес чайник, чашки, шоколад и тарелку с сухофруктами. Тонкие лепесточки абрикосов были уложены вместе с черносливом, разноцветным изюмом, кружочками яблок и сочными дольками персиков.

Ник помог Кристине подняться и удобно устроил у нее за спиной подушку. От булочек она отказалась, но бульон он заставил ее проглотить.

– Ты обязательно должна поесть, – сказал он. – Если бы ты видела, как у тебя осунулось лицо и какие темные круги под глазами! Поешь хотя бы чуть-чуть.

– Я что, так плохо выгляжу? – поинтересовалась Кристина, покорно принимаясь за еду.

– Я этого не говорил. Наоборот, сейчас твои глаза кажутся просто огромными и невероятно синими.

Засмущавшись, Кристина потянулась к чашке чая.

Ник обратил внимание, что повязка на ее левой руке чуть повыше локтя сбилась и потемнела.

– Нужно поменять тебе повязку.

Она недоуменно посмотрела на него, потом на свою руку, а Ник объяснил:

– Остальные порезы на этой руке неглубокие, а с этим не повезло. Стекло глубоко вошло. Швы наложили, но ты, наверное, резко повернулась.

Он принес со столика с лекарствами бинт, ножницы, спирт и еще что-то в белой баночке. Пока он раскладывал все это поверх одеяла у нее на коленях, Кристина попробовала сжать руку в кулак и тут же пожалела об этом: повязка набухла, на ней отчетливо проступила кровь, и руку в этом месте обожгла сильная боль.

– Напрасно, – сказал Ник, глядя на ее сжатые губы, сквозь которые со свистом вырывался воздух: Кристина пыталась сдержать стон, и это ей удалось, но на ресницах повисли слезинки.

– Ну что ты, Кристи, не плачь, сейчас все будет хорошо.

Он вытер ее глаза кончиками пальцев и попросил:

– Пожалуйста, повернись ко мне.

Когда она подчинилась, Ник аккуратно расстриг старую повязку, обработал рану и начал накладывать свежий бинт. Кровь уже почти не сочилась, но рана впечатляла своими размерами.

– Не смотри, – бросил он, когда Кристина попыталась скосить глаза на руку. – Незачем.

Она зажмурилась и с запоздалым сожалением вдруг подумала о том, что, будучи в ванной, так и не взглянула на себя в зеркало: не хватило сил устоять на ногах. А любопытно было бы познакомиться со своей внешностью, которую она тоже не помнила.

Почувствовав новый прилив боли в руке, Кристина напряглась и едва слышно застонала.

– Терпи, – проговорил Ник, завязывая узел. – Терпи, Кристи. Могло быть и хуже.

На последней фразе его голос дрогнул, и Кристина открыла глаза. Уже, наверное, можно смотреть. Новая белоснежная повязка крепко обхватывала предплечье. Ник заканчивал обрезать кончики бинта.

Взгляд Кристины упал на его руки, и тревожное чувство овладело ею, словно она уже видела когда-то раньше эти тонкие пальцы. Пальцы музыканта или, быть может, художника.

Прикосновения Ника действовали на нее пугающе остро и так… знакомо.

Кристина вгляделась в его лицо.

Нет, ничего. Как она ни ворошила память, как мучительно ей это ни давалось, в ее голове не сохранилось ни крупинки воспоминаний. Ничего, что дало бы ей возможность узнать эти глубокие серые глаза, строгий рот, светлые густые волосы. Ничего, что позволило бы вспомнить эти точеные руки и то, как они касаются ее. Ее мысли беспокойно метались в пустоте, не заполненной воспоминаниями. Их отсутствие давало столько тревожного простора, что Кристина, как ни старалась, ничего не могла сейчас вспомнить.

Ничего.

Она вновь откинулась назад на подушку, поудобнее устраивая руку. И правда, боль под повязкой утихла и не причиняла уже такого беспокойства.

Мучило ее совсем другое.

Что же это за наваждение? Что за странное смутное состояние, когда мыслям не на что опереться, не к чему вернуться? Кристина пыталась вспомнить Ника, вспомнить прошлую жизнь, вспомнить саму себя, но это ей никак не удавалось.

Ник сказал, что все вернется. В свое время. А когда?

Она хотела, чтобы все вернулось прямо сейчас.

Он вышел из ванной, вытирая влажные руки полотенцем. Кристина лежала на кровати с закрытыми глазами.

Глядя на нее, он страстно желал, чтобы в его душе не было этого смятения, этой неуверенности в том, правильно ли он поступает. Ему хотелось, чтобы все вернулось, чтобы стало, как прежде. И он слишком хорошо помнил, до сих пор помнил, каким было это «прежде» и чем оно для него закончилось.

Не к этому окончанию он стремился вернуться, совсем не к этому. Но как сделать, чтобы все встало на свои места?

Именно так, как хотелось ему?

– Ты куда это на ночь глядя? – миссис Риверс удивленно подняла глаза от книги, услышав звук приближающихся шагов.

Кристина сбегала вниз по лестнице, на ходу застегивая молнию своей синей куртки. Белая шапочка и перчатки выглядывали из больших нарядных карманов.

Она опаздывала и думала о том, что Ник наверняка уже ждет ее в парке. А тут, как назло, еще мама оказалась в холле. И что вдруг ей взбрело в голову почитать здесь, а не в гостиной? Перед глазами невольно возник образ сторожевой собаки, красивой, холеной, но она подавила в себе нарастающее раздражение и как можно спокойнее сказала:

– Прогуляюсь немного.

– С Мирандой? Надолго? Вернешься к ужину? Папа звонил, скоро будет.

Кристина умышленно проигнорировала первый вопрос, чтобы не лгать, и уклончиво ответила:

– Не знаю. Мам, я совсем не хочу есть, так что ужинайте без меня, ладно?

Оливия нахмурилась и неодобрительно покачала головой. Потом побарабанила ногтями с аккуратным французским маникюром по обложке книги и неуверенно добавила:

– Послушай, Кристина, может, не стоит вам гулять так поздно? Скоро стемнеет. Мало ли что…

Кристина отмахнулась, поражаясь мнительности матери:

– Мама, да ладно тебе! Что со мной может случиться в этом болоте? Здесь кроме смены суток ничего вообще не происходит. А! Бывают еще солнечные дни. Но это уже из области невероятного. Так что не переживай, все будет хорошо. Пока!

Оливия поджала губы:

– Знаешь, Кристина, я порядком устала от твоих высказываний по поводу Хиллвуда еще в первые месяцы после переезда. Мы с Эдвардом надеялись, что ты привыкнешь.

– Напрасно надеялись, мама. Мы это уже не раз обсуждали. Давай не будем портить друг другу вечер, хорошо? Я пойду.

– Хорошо, только не задерживайся долго, папа будет беспокоиться, – сказала Оливия со вздохом и вернулась к роману Даниэлы Стил.

Кристина спешила в парк, который начинался совсем недалеко от ее дома, на берегу озера. На городок опускались мутные осенние сумерки, окутывая запутанный клубок улиц легким туманом. В домах зажигались огни, и обыденная суета потихоньку затихала. По дороге ей почти никто не встретился: погода не очень располагала к прогулкам, и жители Хиллвуда проводили время дома, у своих телевизоров. Иных развлечений здесь было не так уж и много.

При мысли о развлечениях Кристине тут же вспомнилось строительство пансионата на Янтарном озере. С одной стороны, в эту глушь ехать совершенно незачем: скучно и уныло, пойти особенно некуда, достопримечательностей никаких. Кому понравится тут отдыхать? А с другой, может, отец и его компаньоны не так уж и не правы в своих оценках своеобразной красоты Висконсина. Если посмотреть на все это беспристрастно, то приходится признать, что место для будущего пансионата выбрано очень удачно – вдали от суеты, в небольшом заливе, закрытом от ветров лесистыми холмами. Семьям, пожилым людям, да и молодым романтикам должно понравиться. Каждый ищет в отдыхе свое: кто-то развлечения, а кто-то – покой.