Хотя можно ли насмотреться впрок? Это еще вопрос.

Вот он сидит сейчас возле нее, этот потрясающий мужчина, называющий себя ее мужем, а она чувствует себя девчонкой, влюбившейся с первого взгляда. Вспомнив свое поведение в первый день, когда она, очнувшись, обнаружила его рядом, Кристина улыбнулась: это было как в прошлой жизни.

Потом она стала думать о том, сколько ей еще предстоит узнать о Нике и о себе. Странно, что она до сих пор не засыпала его массой необходимых и очевидных, на первый взгляд, вопросов. Об их свадьбе, например, о родителях, его и ее, об общих друзьях. И еще многими другими, ответы на которые могли бы послужить ей фундаментом, холстом для воссоздания картины утраченного прошлого. Странно, что она не расспрашивает его о том, где они оба учились после школы, когда купили этот замечательный дом на озере, где работают, в конце концов.

Но она так глубоко сосредоточилась сейчас на самом Нике, что все эти вопросы даже не приходили ей в голову. Для нее настолько был важен прежде всего он сам, что все остальное отошло на второй план. Ее главным желанием, острым, почти болезненным, стало вспомнить именно его, узнать его, вернуть ощущение себя рядом с ним, себя как части его жизни.

Что-то подсказывало ей, что, как только она вспомнит Ника, не привыкнет к нему заново, а вернется к нему в своих чувствах и ощущениях, все встанет на свои места, ее мир вновь обретет четкие и понятные грани, ведь сутью, центром этого мира был он, Ник Вуд…

Кристина почувствовала, как сильные руки подняли ее с дивана, и сонно сообразила, что это Ник несет ее в спальню.

– Все-таки гонишь, – пробормотала она ему в грудь и услышала в ответ:

– Никогда…

Прохладные мягкие губы Ника коснулись ее лба и волос, но просыпаться, разрывать пелену приятного забытья у нее просто не было сил: веки тяжело сомкнулись, и какие-то видения, предвестники снов, уже поплыли перед глазами.

Она ощущала себя на руках Ника, их окружала темнота, где-то слышался плеск воды и шелест листвы. Пахло весной и дикими цветами. Ник легко нес ее, бережно прижимая к своей груди, и она чувствовала себя необыкновенно счастливой.

Когда это было и было ли вообще? Вода, ночь и волнующая близость Ника?

Если это только сон, пусть будет сон. Тогда хорошо бы подольше не просыпаться, чтобы насладиться его иллюзорными объятиями. А если это отголоски воспоминаний, то значит, память наконец-то возвращается к ней, будь то во сне или наяву.

На крыше старого дома, на самом ее краю, сидел Ник.

Мистер Вуд вынес последние пустые коробки из магазина в контейнер на заднем дворе и позвал его ужинать, но, видя, что тот не реагирует на его голос, махнул рукой и ушел смотреть бейсбольный матч. Поднимаясь по лестнице, старый мистер Вуд лишь огорченно вздыхал, догадываясь о причине такого состояния Ника.

Глаза еще не подводили его, а сердце все чувствовало, словно ему было не семьдесят с лишним лет, а двадцать. Внук никогда не заговаривал с ним об этом, но Томас Вуд тоже когда-то любил и знал, каково это, когда твоя мечта недосягаема, словно майские звезды. Что греха таить, ему самому нравилась эта серьезная красивая девушка, которую Ник часто приводил к ним домой и к которой, похоже, прикипел всей душой. В какие-то моменты Кристина так напоминала ему его горячо любимую покойную супругу Сару в молодости, что он замолкал и только смотрел на нее, а перед внутренним взором вставали цветные картины из прошлого.

Господь не дал им с Сарой детей, она так и ушла на небеса, скорбя о своем несостоявшемся материнстве. А через несколько лет судьба будто сжалилась над одиночеством Томаса и подарила ему в утешение внука. Мистер Вуд любил Ника как родного и лишь изредка в глубине души горевал о том, что Сара так и не испытала того счастья, которое выпало ему на закате жизни. Но все равно они с Сарой прожили вместе незабываемые годы, а вот теперь и Ник встретил девушку, заполнившую его сердце.

Да…

Только миссис Вуд была все-таки другой, домашней, мягкой и покладистой. А в Кристине угадывался стержень, целеустремленность и внутренняя сила, и мистер Вуд прекрасно понимал, что она не будет довольствоваться размеренной и предсказуемой жизнью домохозяйки в Хиллвуде. И Ника ждет… Бог весть, что его ждет, но одно совершенно точно – покоя и такой гладкой жизни, какая была у них с Сарой, ему с Кристиной не видать.

Мистер Вуд задержался на площадке второго этажа перевести дыхание и удрученно покачал головой. Он очень хотел помочь внуку, но не знал, как это сделать, и не был уверен, существует ли вообще какой-то способ ему помочь.

Он вспомнил, как вчера на его вопрос о том, что случилось и почему у него такой невеселый вид, Ник ответил: «Дед, мне плохо. Очень».

Нашарив очки на тумбочке, старик опустился в кресло и включил телевизор.

Молодость, молодость… Ему остается лишь молча наблюдать и не вмешиваться.

Кристина уехала из Хиллвуда десять дней назад.

Десять дней.

Ник считал эти дни, как заключенный считает дни до освобождения из тюрьмы, в которой провел десять лет своей жизни.

Каждое утро он просыпался в подавленном настроении, потому что наступал новый день без нее. Зачем ему вообще нужен был этот новый день, если ее он сегодня не увидит?

Каждый вечер он засыпал с улыбкой, потому что можно было смело вычеркивать из жизни еще одни сутки, прошедшие впустую.

Теперь каждый час ему казался прожитым зря, если Кристины не было рядом. Он постоянно был занят: учился, работал в магазине, чинил забарахливший пикап, но как только запланированные дела заканчивались, он поднимался к себе в лабораторию и все свободное время проводил, перебирая ее фотографии и перелистывая страницы альбомов.

Несколько раз он пытался нарисовать Кристину и сам удивлялся, насколько точно повторял на бумаге нежный овал ее лица, волнистые волосы, маленькие раковины ушей, небольшой аккуратный нос и четко очерченные губы запоминающейся формы. Но у него никак не получалось нарисовать ее глаза: тревожные, синие, необыкновенные глаза. Карандаш выводил линии и штрихи, а в результате Кристина смотрела на него с листа чужим взглядом.

Девушка на портрете была она и не она. Все, кроме глаз, принадлежало его Кристине и повторяло оригинал до мельчайших деталей, но холодный взгляд был словно снят с другого лица. Это почему-то пугало его, и он в бессильной ярости рвал набросок и принимался рисовать заново.

По вечерам, если не было дождя, Ник поднимался на крышу и сидел там, пока ночная тьма не опускалась на верхушки деревьев.

Сейчас он не двигался вот уже около часа. Майские сумерки принесли с собой прохладу, и вечерняя роса поблескивала в траве маленькими искорками, но холода он не замечал. На коленях у него лежала фотография Кристины, сделанная им на берегу озера перед отъездом. Ее голову украшал венок из голубых и фиолетовых цветов, она смеялась и кокетливо щурилась на солнце, глядя в объектив фотокамеры.

Эта фотография нравилась ему больше всех, хотя внизу, в мансарде, все ящики рабочего стола были заполнены ее снимками и еще не проявленными пленками, где была запечатлена только она одна. Но здесь она была такая живая, такая реальная, источала столько энергии и радости, что он сам невольно улыбался, глядя на нее.

Ник думал о том, как много она значила для него, эта девушка с русыми волосами и такими глубокими глазами цвета бледного сапфира, что он мог любоваться ею часами.

Как может один человек так привязаться к другому? Приникнуть всем сердцем, всей душой и быть счастливым от одного только присутствия любимого человека рядом? Почему, стоит лишь расстаться, вокруг сгущаются темные краски, и пропадает само желание жить, дышать, куда-то идти, что-то делать?

За время отсутствия Кристины весь мир для Ника сузился до его маленькой комнаты под самой крышей. Там ему становилось легче. Там ощущалось ее присутствие. Там она смотрела на него отовсюду: с каждого снимка, с каждой страницы многочисленных альбомов. Здесь, на крыше, он дышал вечерним воздухом и, ощущая запах влажного леса, вспоминал их прогулки и чудесную ночь, проведенную вместе накануне ее отъезда.