— Садись, сюда… — она указала на землю рядом с собой. — Я хочу посмотреть, как это делаешь ты. Покажи, как ты мечтаешь.

— Я еще не научился, — соврал Кирк. — Мне надо идти. Там книга и…

— Скажи мне свое имя.

— Я Кирк Беккет, — он прочистил горло и собрался с духом: — Я единственный сын своих всеми уважаемых… — запнулся. — Я Кирк, — повторил мальчишка.

— А я Жасмин, точнее Ясмин, но это все одно и то же.

— Да, я понял, — Кирк опустился на землю и сложил ноги «по-турецки».

— Скажи, как ты концентрируешься?

— Я с этим еще не разобрался. Я ищу… Может тоже попробовать пение?..

— О, здорово! Давай попробуем.

Кирк смотрел на Ясмин, и его наполняло некое странное умиротворение. Он уже никуда не торопился. Все стало второстепенным. Ясмин была словно невесомой, легкой, от нее веяло размеренностью. В голове мелькнуло: «Ну вот, еще одна творческая натура», — и он ехидно улыбнулся. Однако тут же понял, что это глупо. Он стер ухмылку с лица и принюхался. Действительно, жасмин обрек запах. «Вечнозеленый кустарник из семейства масл…» — он помотал головой, и из нее будто ненужные сведения вылетели все эти классификации и ранги растительного мира Земли. Осторожно, краем глаза он рассматривал Ясмин.

Ее лицо было чуть ли не белоснежным, а эти огромные бледно-голубые глаза, отстраненный взгляд, но в то же время полный понимания. Что было в ней? Будь он постарше, то непременно бы понял — она была прекрасна, такую девушку запросто можно полюбить. В каждом ее жесте, в каждом слове и даже в каждом вздохе чувствовалась плавность, неспешность и разительная нежность. Рядом с таким человеком исчезает беспокойство, становится уютно даже если сидеть на твердой земле, чувствовать под задом острые камни, а на затылке царапающие ветви колючего жасминового кустарника.

— Ты готов? Выбрал песню?

— Что? Какую песню?.. — ах да, они ж про песню говорили.

— Твою любимую, конечно! Какая песня, словно о тебе? Твоя песня, есть такая?

Кирк прочистил горло, готовясь к незапланированному эксперименту, но понял, что не знает ни одной песни. Да и вовсе не принято у Беккетов слушать музыкальные записи, ну оперы еще или сонаты… В основном же он прослушивал лекции астрономов или физиков, биологов, зоологов…

В голове всплыл лишь один вариант, и Кирк неуверенно запел:

— Прыгнул Кузя на сучок,

Вылез маленький росток

Зеленый и кудрявенький

Как кузнечик … Э-э-э-э-э-э-э, кудрявенький.

Ясмин рассмеялась:

— Это твоя любимая? Ты видно очень любишь уроки мистера Хванча.

— Да, очень, — опять отчего-то соврал Кирк.

Он вновь вспомнил о забытых на скамье вещах, но вдруг Ясмин запела сама, и Кирк не смог перестать ее слушать. Он вновь почувствовал это. Он мог почти потрогать ее мечты. Он не понимал, что происходит, но сейчас Кирку казалось будто знает он Ясмин много-много лет, будто она всегда была рядом. Она своя, почти родная. Нет! Не почти. Она и есть родная, такая неуловимая, но совершенно своя. Она та, кого понимаешь, кто понимает тебя. Да, она и только она даруем ему вожделенное — она покажет. Он почти нащупал.

Он…

Да! Так вот, как ощущается мечта…

Двое сидели в кусте жасмина и пели. Хотя как пели? Кирк мычал мотив песни, которую, закрыв глаза, изливала Ясмин. Именно изливала, она не просто пела, но слова тонкими потоками поднимались ввысь. Мелодия струилась, и Кирк уже знал — так мечтает Ясмин.

Когда Элфи демонстрировала свои мечтательские навыки или отец создавал нечто удивительное, да и другие мечтатели воплощали свои желания, — все было иначе. Сейчас Кирк впервые соприкоснулся с материей мечты. Впрочем, может это была и не материя, но некий вид энергии; а может так создавалось волновое поле, особым образом ощущаемое ресничками его кожи. Он не мог объяснить это явление, но точно знал, что оно существует. Кирк улавливал раз за разом, как слова песни перерождаются, как каплями дождя они падают на куст, и тот не становится мокрым, но встраивает их в свою структуру. Куст становится завершенным. Ясмин будто даровала жасмину его недостающую часть, наполнив серый куст жизнью, наделив бутоны ароматом.

Ясмин, не открывая глаз, поднесла руку Кирка к своим губам, легко подула на нее. Кирку привиделся многомиллионный криль океана, бегущий по его руке. Мальчик четко ощущал, как криль перемещается по коже; от пальцев к запястью, к плечу и дальше — по всему телу. Руки, шея, спина, живот, ноги, голова, — все налилось блаженством. В мыслях промелькнул образ мадам Фени, что много лет стригла все семейство Беккетов. Но нет, сейчас было несравнимо приятней… Это было как… Это было что-то такое… Это… Это… Он уже не мог объяснить свои чувства и, поддавшись им, Кирк свалился спиной в жасминовый куст.

— Я-с-м-и-и-и-н, — сказал кто-то.

Кирк слышал, как завязался разговор, но тот казался пустяком, просто звучал где-то рядом. Репутация утеряла вес, и не важно, что кто-то увидит на его лице эту глупую улыбку. Разве могут озаботить его такие мелочи? Он казался самому себе невесомым, его ничто не тяготило. Он только слышал, но не придавал словам значения.

— Ясмин, ты опять свои опыты проводишь?

— Все хорошо, Франц. Я помогаю этому мальчику понять, как нужно мечтать. Ты же знаешь, я часто помогаю новичкам. Я очистила его разум. Он вскоре сам бы понял… но я покажу ему много быстрее…

— Ты не понимаешь. Ты ему не поможешь.

— От того, что я попробую, вреда не будет. Я не вплетаю свою мечту в его сознание, я просто ограждаю его от чужих мечтаний. Он будет свободен. Миг или несколько часов…

— Он толл! Ты не научишь его мечтать: он просто не такой.

— Ты не прав, Франц. Это не так.

— Ясмин, это факт. Его проверяли. Его пустили в тренировочный зал вопреки запретам, касающимся даже нас. Потому что… Понимаешь, потому что у него нет шансов оказаться мечтателем.

Они еще говорили, но Кирк отвлекся. Тема их разговора показалась ничтожной в сравнении с его ощущениями. Вскоре голоса вовсе стихли, и за ними расстелилось долгое молчание. Кирк купался в бирюзовой жидкости. Она была вкусной и, как из заполненной до краев пиалы, расплескивалась вокруг от малейшего его движения. Кирк знал, что жидкость — это скопление мыслей, вспышки простых истин, живших в его разуме. Мыслей не всегда важных, но только абсолютно родных его духу.

Вдруг опять заговорила Ясмин:

— Я разбужу его, но сделаю это по-своему. Не волнуйся. Я все поняла. Не знаю почему оно не проявляется, но в нем это есть. Впрочем, это не так уж важно. Просто уйди, Франц. Ты мешаешь мне… Ты можешь помешать и ему…

Кирк не видел недовольства Франца, который несомненно понимал — Ясмин недосягаема для него, однако он явно желал иного расклада.

— Ты прекрати… Это бессмысленно, — кинул напоследок Франц.

Звук шагов быстро исчез. Мысли Кирка, представшие в виде жидкости, теряли густоту, они теряли и цвет, сливались с окружающим ландшафтом. Сквозь бирюзовую завесу пара он рассматривал серый мир, словно через запотевшую линзу. Видел скульптуру из механизмов «мэрии» Изнанки, он видел школу и небо. Он смотрел откуда-то сверху на белокурую девушку, склонившуюся над его торчащими из куста ногами. Она запела опять, и по ручью ее мечтаний мальчишка полетел ввысь. Кирк оглянулся, но площадь оказалась так близка. Не более тридцати метров отделяли Кирка от Ясмин. Кирк полетел дальше и выше. Теперь он знал, что движется намного быстрей. Обернулся — все по-прежнему — плитка площади и куст в нескольких десятках метров внизу. Почему он остался на месте?!

Он пытался и пытался, но безрезультатно, а потом утерял поток мечтаний Ясмин и его резко потянуло вправо.

Он посмотрел на землю, переливающуюся красным, желтым и синим. Его тянуло туда, к саду Изнанки. Он полетел. И привлекли мальчишку не яркие цвета. Его там что-то ждало.

У скамьи с медным королем Кирк мягко приземлился и увидел лежащую на раскрытой книге статуэтку. Вдруг он почувствовал на затылке руку. Она тормошила волосы мальчишки, легко надавливая в основание черепа. К его уху кто-то наклонился, и Кирк услышал сбивающееся дыхание. Из-за плеча вдруг вывалилась чья-то толстая рыжая коса, а женский голос произнес: «Ты будешь моим мальчик, и тогда все у тебя получится. Ты станешь наконец великим!..»