Я уставилась на него.

— Какой неизвестный источник стал бы это финансировать?

— Николас Спенсер.

— Николас Спенсер?!

— Разумеется, это имя не было упомянуто. Если это правда, то, вероятно, дело в том, что Спенсер воспользовался средствами «Джен-стоун» для финансирования исследований в отдельных лабораториях. Потом он инсценирует свое исчезновение. «Джен-стоун» становится банкротом. Ник берет себе новое имя, возможно, изменяет внешность и становится единоличным владельцем вакцины. Может быть, вакцина в конечном счете перспективна, а он, чтобы развалить компанию, умышленно фальсифицировал результаты.

— В таком случае его могли видеть в Швейцарии? — вслух изумилась я.

«Не могу в это поверить, просто не могу», — вертелось у меня в голове.

— Думаю, что это не только возможно, но и очень вероятно… — начал Кен.

— Но, Кен, — перебивая его, запротестовала я, — Вивьен Пауэрс считает Ника Спенсера погибшим. Верю, что их связывало настоящее чувство.

— Карли, ты говорила мне, что она отсутствовала пять дней, а врачи утверждают, что она не находилась в машине столь долго, да и не могла находиться. Так что же случилось на самом деле? Есть два ответа. Либо она великая актриса, либо страдает раздвоением личности. Этим можно объяснить временное отключение сознания и имидж шестнадцатилетней девочки.

Мне начинало казаться, что мои слова — глас вопиющего в пустыне.

— Моя версия совершенно иная, — сказала я. — Посмотрим с другой точки зрения, ладно? Кто-то украл у доктора Бродрика записи доктора Спенсера. Кто-то выкрал рентгеновские снимки и томограммы ребенка Каролины Саммерс. Если верить Вивьен, письмо, написанное Каролиной Саммерс Нику, пропало, а ответ, который должна была получить Каролина, так и не был отослан. Вивьен сказала мне, что оставила его одной из служащих. Она была в этом точно уверена.

Потихоньку я входила в раж.

— Вивьен сказала также, что после пропажи записей доктора Спенсера Ник Спенсер стал проявлять скрытность в отношении своих деловых встреч. Иногда его не видели в офисе по нескольку дней кряду.

— Карли, думаю, ты подтверждаешь мою точку зрения, — тихо проговорил Кен. — Оказывается, с середины февраля до четвертого апреля, когда разбился его самолет, он совершил две или три поездки в Европу.

— Но может быть, Ник Спенсер начал подозревать, что в его собственной компании что-то происходит, — сказала я. — Выслушайте меня до конца. Помощником секретаря в «Джен-стоун» была Лора Кокс, двадцатилетняя племянница доктора Кендалл. Об этом мне вчера сказала Бетти, служащая приемной. Я спросила ее, известно ли сотрудникам, что они родственницы, и она ответила, что нет. Бетти сказала, что однажды она невзначай заметила Лоре Кокс, что у той такое же имя, как у доктора Кендалл, и девушка ответила: «Меня назвали в ее честь. Она моя тетя». Но потом она страшно расстроилась и умоляла Бетти никому ничего не говорить. Очевидно, доктор Кендалл не хотела, чтобы об их родстве узнали.

— Какой от этого был бы вред? — спросил Дон.

— Бетти говорила мне, что родственники сотрудников не принимаются на работу. Доктор Кендалл наверняка была в курсе этого.

— В медицинских исследовательских компаниях не считают, что левая рука должна знать, что творит правая, — соглашаясь со мной, сказал Дон. — Позволив племяннице занять должность помощника секретаря, доктор Кендалл нарушила правила. Я считал ее более профессиональной.

— Она говорила мне, что до перехода в «Джен-стоун» работала в научно-исследовательском центре «Хартнесс», — сказала я. — Какой она там пользовалась репутацией?

— Наведу справки.

Кен сделал пометку в блокноте.

— А пока будешь этим заниматься, подумай вот о чем: все, что сейчас говорится о Николасе Спенсере, который якобы умышленно пытался разорить собственную компанию и присвоить себе вакцину, может относиться к кому-то другому.

— К кому же?

— Для начала к Чарльзу Уоллингфорду. Что ты о нем фактически знаешь?

Кен пожал плечами.

— Голубая кровь. Не слишком эффективен как работник, но тем не менее аристократ и очень этим гордится. Его предок, сделав благородный жест и желая обеспечить иммигрантов работой, организовал мебельную компанию и оказался отличным бизнесменом. В других областях, как это часто бывает, фортуна отвернулась от этой семьи, но мебельный бизнес процветал. Отец Уоллингфорда расширил дело, но после его смерти Чарльз, взяв на себя его обязанности, загнал бизнес в тупик.

— Вчера, когда я была в офисе «Джен-стоун», секретарша возмущалась тем, что его сыновья в свое время предъявили ему иск по поводу продажи компании.

Дон Картер всегда старался выглядеть невозмутимым, но, услышав эту новость, широко от крыл глаза.

— Интересно, Карли. Посмотрим, что я смогу об этом раскопать.

Кен снова машинально чертил что-то на бумаге. Я надеялась, это поможет ему раскрыть другую версию того, что произошло в «Джен- стоун».

— Тебе удалось узнать имя пациента, который выписался из хосписа Святой Анны? — спросила я его.

— Мой осведомитель в больнице Святой Анны все еще пытается его разузнать. — Кен скривился. — Вероятно, имя этого человека уже появилось в колонке некрологов.

Я взглянула на часы.

— Пора. Боже упаси, если заставлю всемогущего Адриана Гарнера ждать. Может быть, он расколется и расскажет о плане спасения, на который вчера намекал Лоуэлл Дрексел.

— Дай угадаю, каков он, — предложил Дон. — Под громкие фанфары отдел по связям с общественностью Гарнера собирается объявить, что «Гарнер фармасьютикал» принимает на себя руководство «Джен-стоун», а в качестве жеста доброй воли в отношении служащих и акционеров они заплатят восемь или десять центов за каждый доллар потерянной суммы. Они объявят, что «Гарнер фармасьютикал» будет вести непрестанную борьбу за повсеместное избавление от проклятия рака. И так далее, и так далее…

Я встала.

— Сообщу вам, насколько правильной окажется моя версия. Пока, ребята.

Замявшись, я сдержалась и не стала произносить слова, которые не была еще готова озвучить: что Ник Спенсер, живой или мертвый, мог стать жертвой заговора внутри компании и что вместе с ним уже пострадали два других человека — доктор Бродрик и Вивьен Пауэрс.

Офисы по управлению делами «Гарнер фармасьютикал» размещались в Крайслер-билдинг, этой чудесной достопримечательности старого Нью-Йорка на углу Лексингтон и Сорок второй улицы. Я пришла на десять минут раньше назначенного времени, но тем не менее едва вошла в приемную, как меня проводили в святая святых — личный кабинет Адриана Гарнера. Увидев там Лоуэлла Дрексела, я почему-то не удивилась. Однако присутствие в комнате третьей персоны, Чарльза Уоллингфорда, меня озадачило.

— С добрым утром, Карли, — сказал он доброжелательно. — Я нежданный гость. У нас позже намечено совещание, так что Адриан любезно пригласил меня присутствовать на вашей встрече.

Мне вдруг представилось, как Линн целует Уоллингфорда в макушку и ерошит ему волосы — так вчера рассказывала его секретарша. Думаю, подсознательно я всегда знала, что Чарльз Уоллингфорд — человек непоследовательный, и этот мысленный образ лишь усиливал это впечатление. Если Линн им увлеклась, то, без сомнения, потому, что хотела подняться на ступеньку выше.

Нечего и говорить, кабинет Адриана Гарнера был великолепен. Из него открывался вид, охватывающий большую часть делового центра Нью-Йорка — от Ист-Ривер до Гудзона. У меня пристрастие к красивой мебели, и я могла бы поклясться, что возвышающийся в комнате письменный стол — подлинный образец Томаса Чиппендейла. Дизайн соответствовал эпохе Регентства, но головы фигурок египтян, украшающие боковые и центральные опоры, выглядели точно так же, как на столе, который я видела во время поездки по музеям Англии.

Воспользовавшись случаем, спросила Адриана Гарнера, не ошиблась ли я. У него, по крайней мере, хватило такта не выказать удивления по поводу того, что я имею некоторое представление об антикварной мебели, и он сказал: