— Как успехи-то, богатыри? — поинтересовался князь.

— Кащея в цепи заковали! — похвастался Иван. Василиса побледнела, а Владимир недовольно спросил:

— Почему не убили?

— Он же бессмертный, — рассудительно сказал Добрыня. — Ничего, лет сто цепи продержатся.

— Лет сто? Это хорошо. Это по нашему. — Владимир встал и торжественно объявил:

— Вторая часть Киевского бала! Гулянье народное, патриотическое. Стража — вина народу!

И советнички с боянами да летописцы с придворными веселой гурьбой высыпали на улицу. Высыпали и обомлели.

Благодать-то какая! Свечерело, на небе звездочки ясные зажглись. И снежок легонький с безоблачного неба посыпался. Таял, правда, до земли не долетая, потому что тепло было. Но это не беда. Главное, все как положено на Руси в Новогодье: снег, вино, народ веселый, князь добрый.

— Россияне! — крикнул Владимир, обращаясь к народу. Народ притих. — В эту праздничную ночь, — продолжил князь, — пользуясь поводом хочу поговорить с вами о жизни. Во-первых, в этом году мы разогнали советников, которые нам плохо советовали. Это уже праздник. Во-вторых, набрали новых советников, которые обещали советовать хорошо. В-третьих, хороший урожай бананов и зерновых не позволит простым труженикам умереть с голоду. Во всяком случае, всем сразу не позволит. В-четвертых. Меня часто упрекают, что я не помогаю русичам, которых Кащей в полон увел, али басурманы пленили. Сообщаю — басурманы обещали больше пленных не брать, а Кащей под моим чутким руководством весь разгромлен. Много россиян вернутся в этом году домой и несказанно порадуют сограждан. В-пятых, об экономической моще Руси. В то время, как весь мир прозябает в невежестве, нашими чародеями сделаны замечательные открытия: сапоги-скороходы и скатерть-самобранка. И пусть до их постановки на поток дело пока не дошло, я верю: скоро самый нищий крестьянин будет добираться до своего клочка землицы на сапогах-скороходах и полдничать от щедрот скатерти-самобранки. Упрощенные скатерти из холстины, подающие только черный хлеб и водицу, будут выпускаться уже в этом году. Все. С Новогодьем вас, и с рождеством Христовым. Ура. Вопросы будут?

— Князь! — крикнул кто-то самый отважный. — Ты обещал в этом году выйти к народу и крикнуть: «Люб я вам, али не люб?» Крикни!

— Крикни! — поддержала толпа.

Владимир помрачнел.

— Это очень трудный для меня вопрос. Я конечно обещал, но по здравому размышлению передумал. Не время сейчас кричать! Работать надо! Ура! Вина народу!

— Вина! — закричал народ. И началось гулянье веселое.

Всюду с грохотом взмывали фейерверки, горели огни заморские искорчатые, а пьяненький народ болтался по площади от аттракциона к аттракциону. Кто на ковре-самолете в небо взмывал, кто на сапогах-скороходах в пять секунд вкруг площади обегал, но более всего народу восхищенно толпилось в том месте, где братья Черепановы запускали свой паровоз.

— Запаляй факел! Факел запаляй! — кричал один брат другому, сидящему на огромной железной махине, более всего напоминавшей емелину печь.

— Погодь! — степенно отвечал тот, — я еще вентиль не закрутил.

— Так закручивай! — и Черепанов повернулся к людям: — Уважаемая публика! Чудо из чудес! Самодвижущаяся тележка!

Многотонная туша тележки фыркнула и обдала окружающих клубами горячего пара. Народ с криками и визгом отпрянул.

— Кто желает прокатиться! — надрывался изобретатель. — И всего лишь за пятак! Кто за раз не убоится, повезем еще, за так!

Но желающих не находилось. Пар все сильнее и сильнее бил из-под колес паровоза. И тут из толпы выскочил розовощекий молодец, запрыгнул на железную махину, уселся рядом с трубой и, взмахнув рукой, крикнул: — Поехали!

Лишь Иван-дурак бродил среди веселой толпы непривычно трезвым. Вон уже в сторонке поп Гакон, пришедший на смену попу Гапону, венчал Илью с Аленой, Никитича с Забавой и Алешу с Лизой. Вон и Емеля с Несмеяной в опочивальню удалились. А Марьюшка все не шла. Наконец не выдержало у дурака сердце, оседлал он Гнедка, да и помчался к дому.

Перед домом пальма стояла, игрушками украшенная, возле нее тридцать три богатыря в чехарду играли. Увидав Ивана восьмой богатырь радостно завопил:

— Иван! С Новогодьем! Тебе Марья записку оставила, возьми!

И протянул Ивану грамотку берестяную. Сразу у дурака сердечко захолодело, но не подал он виду, а взял грамотку, да и стал читать:

«Иван! Дурачок мой! Прости...

Не судьба нам, видно, вместе жить-поживать да детей наживать. По нраву ты мне пришелся, но не было, видать, настоящей любви у меня. И когда увидела я мудреца Кубатая, поговорила с ним, да семечки мы вместе пощелкали, загорелась у меня истинная Любовь в сердце.

Все мне Кубатай рассказал. И про то, что Русь наша — остров невеликий, и про то, как на большой земле люди живут, на железных лягушках по кочкам скачут, да проблемы мудрые решают. А еще мне Кубатай рассказал, кем я была до включения поля окаянного, этномагического. И очень мне это по сердцу пришлось. Так что — не серчай. Уезжаю я с Кубатаем, буду жить на большой земле, работать по профилю. А тебе, Иван, другая судьба назначена. Защищай землю русскую, дерись с басурманами подлыми, за собакой-князем приглядывай. Прощай. Твоя Марьюшка.

P.S. Лихой джигит Кубатай шлет тебе привет. Просит не обессудить, коли что не так.»

Бросил Иван грамотку под ноги, повернулся, да и побрел ко дворцу Владимира, Гнедка в поводу ведя. Ох, как грустно у него на душе было! Ох, как тягостно! И не в том дело, что Марья с мудрецом убежала, негоже богатырю из-за женщины переживать. Русь-то, она невелика есть! И как же ему ее защищать от басурманов, коли их сами русичи и придумали! Зачем жить, когда все вокруг — понарошку?

— Дяденька богатырь! — крикнул пробегающий мимо мальчик, грызущий свежий стебель сахарного тростника. — А вы коня сможете поднять?

— Смогу... — ответил Иван.

— А если я на коня сверху сяду — осилите? Или слабо? — продолжал хитрый малец. Улыбнулся Иван детскому лукавству, да и махнул рукой:

— Садись!

Забрался пацан на коня, выхватил из-за пояса сабельку деревянную, да и стал ей махать — точь-в-точь, как Кубатай в походе. Иван поднатужился, взвалил Гнедка на плечи, и продолжил путь ко дворцу. А там уже свадьба была в самом разгаре. Боян Воха на гишпанском инструменте играл и пел: «Какая свадьба без Бояна...» Илья с Алешей боролись понарошку, Никитич на забаву смотрел ласково. И даже пес Владимир, как выпил жбан зелена вина, стал почти хорошим. Простой парень, свой в доску.

— Иван! — крикнул дураку Алеша. — Куда ты убежал? Пошли, пить будем, былины слушать, о любви говорить! Пошли!

— Сейчас, Алешенька, — сказал ласково Иван. — Мне уж полегчало.

А пацан, что на Гнедке сидел, сабелькой помахивал, да и кричал тонким голоском:

— Ах ты нечисть басурманская! Не топчи землю русскую! Не неволь красных девиц! Есть теперь богатырь, что даст вам отпор! Это я, Лумумба сын Иванович!.. Дяденька богатырь, а я смогу богатырем стать?

— Сможешь! — смахивая плечом слезу сказал Иван. — Спасибо, малец. Понял я теперь, пока не перевелись на Руси сердца отважные да души простые, найдется для богатыря работа... Пусть Русь наша — остров маленький, пусть! Зато мы, русичи, душой богаты! Надо будет — еще врагов выдумаем, захотим — весь мир островом сделаем! Все нам по плечу, хоть и не все по сердцу.

Задумался малец, видать, над словами мудреными, и блеснула в его глазенках искра отваги богатырской. А Иван стоял посреди народа веселого, Гнедка на вытянутых руках держа, и снежок новогодний на голову его дурную падал, покрывая ее сединой преждевременной.

— Быть мне воеводою, — прошептал Иван. — Быть! А с тобой, Кубатай-хитрец, и с тобой, Марья-разлучница, мы еще встретимся!

На том мы наших друзей и оставим, читатель. Впереди им еще много дел предстоит, пусть хоть в праздник от наших глаз спрячутся. А Русь — она стояла, стоит, и стоять будет!