— Тем более! Неужели не договоришься с ними?

— Сереж, я боюсь просто.

— Да-а. Ну ладно. Вообще-то права, наверное. Если уж решил биться головой о стенку, так биться надо только своей головой.

— Ну хорошо, Сергей. Давай позовем ребят моих, проведем с ними консилиум, посчитаем тебе пульс, измерим давление, и если будет общее согласие, тогда… Но предварительно ты все равно примешь нитроглицерин. Договорились?

— Люсь, милая ты моя девочка, я на все согласен. Я знал, что только ты могла бы…

— Ладно тебе. Как я тебе бы сейчас… Ух, зла не хватает.

Сергей уже зашивал живот, когда мысли его пришли в некоторый порядок и он стал думать о всей ситуации.

В общем, он поступил как сволочь. Он поставил в тяжелое положение Люсю. Сейчас он стал понимать, что явно бился головой о стенку, и не только своей головой. Он решал за других — он решал за Люсю, может ли она рисковать и чем она может рисковать. Он стал клясть себя, он бичевал и корил себя, но, с другой стороны, в нем рождалась новая сила, вернее, возрождалась старая сила, сила, которая была еще и до болезни и, более того, до операции глухонемого, до поездки. Нет, все же другая сила. Он сильнее стал. «Все же какая я сволочь! Только Люся могла на это пойти».

Сергей положил последний шов. Сестра сказала ему:

— Идите, доктор, я заклею. А говорят, вы больной. Все бы больные так оперировали. Вы приходите к нам работать после.

«И она хочет приятное сказать», — подумал Сергей и вслух:

— Если бы вы не были стерильная, я б вас расцеловал. Впрочем, не уверен, что вам это нужно, вернее, уверен, что не нужно, но сейчас я о себе только думаю. — Тихонько хохотнул. — Спасибо ж вам всем большое, ребята. Ну, такое спасибо!..

— Ну ладно, ладно, Сереж, иди в палату. Я без тебя запишу, — Люся проводила его до отделения.

— Ида, Люсь, иди. Все в порядке.

— Нет, милый мой, ты при мне ляжешь и примешь опять нитроглицерин, тогда я спокойно пойду додежуривать.

— Ну хорошо, я согласен на все, что ты ни скажешь. Ты ж меня родила, понимаешь! А ничего плохого быть и не могло; по-моему, все было истинно, честно. Правда? Главное, чтоб ты хотела помочь. Я это точно знаю: «Чего хочет женщина — хочет бог».

«За двадцать лет восемь случаев самостоятельного излечения. Я и не думал, что так много. Это только в одном институте. Все случаи достоверны. Надо печатать эту статью, надо. Сколько же у меня скопилось их! Надо успеть все прочитать. Это чудо будет для редакции, если они сейчас, сразу, получат все рецензии от меня. Бывают же чудеса. Бывает же, что чудо на чуде сидит и чудом погоняет. Статьи сам прочту. Диссертации ребятам раздам. Кроме этой. Эту сам, и сам отзыв напишу. Давно я сам отзывы не писал. Ребята у меня хорошие, не отказывают. А имеют право отказать. Впрочем, должны же они мне помогать. Присылают мне — но это коллективу. Мое имя — вывеска только. Да и болен я. Трудно мне. Мне трудно не от болезни — от работы. Они ж не знают ничего. Тоже чудо, что не знают. Надо написать рецензию. Выздоравливают всё ж. Выздоравливают».

Начальник повернулся к машинке и стал выстукивать: «Статья написана на чрезвычайно актуальную тему. Ясно, что любые сообщения об излечениях от злокачественных новообразований должны в обязательном порядке быть доступны широкому кругу практических врачей. Стиль изложения удовлетворительный. Анализ материала соответствует требованиям. Материал может быть опубликован». Стук в дверь.

— Я ж просил — до часу ко мне не заходить.

— Вас срочно в приемное отделение вызывают.

— А что, уж никого, кроме меня, нет в клинике?

— Старший просил.

— Черт! Скажите, иду.

«Может, еще и ошибка. Поеду туда, в институт. Хорошо, что я не здесь снимки делал».

Начальник закурил, очень недолго смотрел в окно, а затем быстро пошел к дверям.

Бежал по лестнице, как обычно: быстро и через ступеньку, как бегают все здоровые сотрудники клиники.

В коридоре было несколько пьяных. С одним объяснялись. Другой кричал, что он сюда не разговаривать приехал и не отдыхать, а лечиться. Третий…

— Почему столько пьяных?

— Праздник на носу.

— Черт побери! Вечная история. Куда меня?

— В малую операционную. — Он ткнулся в дверь…

— Я ж просил позвать Начальника!

— Не кричи. Что случилось?

— Здравствуйте. Простите, что позвали, но больной тяжелый и какой-то непонятный.

— Я для того здесь и нахожусь. А сам что, маленький?

— Не пойму. Упал с лесов. Сорок лет. Слева переломы голени и предплечья. Закрытые. Давление — семьдесят. Пульс — сто двадцать. Пот холодный. Вроде шок. С другой стороны, возбуждение. Давление поднять не можем.

— А как живот?

— В том-то и дело. Посмотрите. Не пойму. Вроде бы хорошо, спокоен.

По-видимому, приоткрыли дверь. Вкатился пьяный хоровод спотыкающихся криков: «Витьку куда дели?! Не кричи под ухом, сука… Сейчас врежу, очкарь!.. Ви-итьку позовите!.. Ви-итенька! Давай врача сюда…»

Начальник дернулся. Старший сделал знак за его спиной, по-видимому чтоб заткнули пьяных.

— Он как упал?

— На бок, на левый. На руку и ногу.

— Так и сломан. А живот вообще-то мягкий.

— Вот и говорю.

— Говоришь. Говоришь! А слева-то притупление. Кровь?!

— Не похоже на притупление. Не похоже.

— Почему кровь в один канал льют? Наладьте в ногу тоже. Пусть в два канала идет кровь. Сами не понимаете, что ли?

«Ви-и-тенька-а-а!..»

Старший. Сейчас я прекращу этот шум.

Начальник. Ты, парень, не суетись. Во всяком деле, как и в жизни, главное всегда что-то должно быть. Сейчас главное — жизнь этого мужика. А тебе пьяные почему-то мешают. Работай! А ими другие займутся. Чудес на свете не бывает. А может, бывает. Селезенка здесь! Срочно оперировать, пока не упустили. Какое давление?

— Шестьдесят пять.

— Видишь. Усильте струю и наркоз давайте.

— Здесь?!

— А куда ж ты его повезешь?! Давление падает. Начинайте наркоз. А я начинаю мыться. А он мне поможет.

— Сами будете?

— Ну что вопросы ненужные задаешь? Я здесь что, к обеду мыться буду?

Начальник пошел в предоперационную, старший — распорядиться.

— Иди мойся. Самому помогать будешь. — Старший нашел второго дежурного.

— Да он что?!

— Что, что! А я знаю? Свет переворачивается.

— А что там?

— Говорит, селезенка. Не трепись! Иди мыться быстрей. Ведь даст свечу сейчас.

Второй дежурный подошел к Начальнику:

— Можно мыться?

— Господи! Да вы что, играете в вопросы и ответы? Если я уже моюсь, то тебе по закону давно пора у стола мытым стоять. Давай быстрей.

«Ви-и-тенька-а!.. Ща врежу… Молчи, алкаш… Ви-и-тенька! Болит!..»

Начальник. А ты не уходи — будешь на стреме. Может, рук не хватит. А потом, я давно экстренную травму не оперировал.

Старший. Я здесь. Куда ж я уйду?

Когда вскрыли живот, обнаружили кровь.

— Вот он, твой живот спокойный.

— Каюсь. Но ведь был спокойный. Вы ж сами говорили.

— «Говорили, говорили»! Говорил бы — не стал оперировать. Оттяни крючком — посмотрю селезенку. Нет, сначала пощупаю. Как давление?

— Шестьдесят пять.

— Конечно. Разорвана селезенка. Оттягивай. Дай-ка зажимчик. Еще. А теперь федоровский дай. Оттяни получше. Вот. Так, так. Все. Зажал. Давай отсос. Кровь уберем и посмотрим, что там еще. Живот спокойный! Давление?

— Семьдесят.

— Ага! Теперь спокойная работа. Сосет хорошо? Впрочем, и сам вижу.

«Ви-и-тенька-а-а!» — всхлип.

— Двери закрывайте! Не торопитесь. Потихоньку сейчас вытрем, потом уберем сгустки, а тогда посмотрим остальное. А что наверху, в операционной? Все, здесь сухо! Дай-ка ножницы. Вон! Смотри какая! Пополам разорвана. Ну-ка, а что делается еще здесь? Сюда крючок. Так — ничего. Сюда. Тоже спокойно. Давление?

— Восемьдесят пять.

— Видишь! Все в порядке. Надо зашивать. Я спрашивал же, что наверху делается?!