Но самым важным является не Его смерть, хотя она и была кульминационной точкой эволю­ционного процесса, а последующее Воскресение, символизирующее образование и нисхождение на землю нового царства, в котором че­ловек и все формы будут свободны от смерти, – царства, символом которого стал бы Человек, свободный от Креста. Так мы завершаем полный круг – от Человека в космосе с руками, распростер­тыми в форме креста, через цепь распятых Спасителей, напоминаю­щих нам снова и снова, что сделал Бог для вселенной, до кульминационной точки Сына Бога, который опустил символику на физический план во всех ее стадиях. Затем Он восстал из мертвых, чтобы сказать нам, что долгая эволюция подошла наконец к своей завершающей фазе, и если мы сделаем такой же выбор и будем готовы поступить так, как Он, – запла­тить эту цену и пройти через врата смерти, – то мы добьемся радостного воскресения. Св. Павел пытался донести до нас эту истину, хотя его слова часто искажались неверным переводом и ошибочной богословской интерпретацией:

“…чтобы познать Его, и силу воскресения Его, и участие в страданиях Его, сообразуясь смерти Его, чтобы достигнуть воскресения мертвых.

Говорю так не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился, но стремлюсь, не достигну ли и я, как достиг меня Христос Иисус”.[188]

Из этого отрывка не следует, что Св. Павел считает достаточным для спасения простой веры в то, что Христос умер за наши грехи.

187] Позвольте мне констатировать здесь, кратко и сжато, что действитель­но стало известно, когда Христос умер на Кресте. Он пожертвовал аспектом формы и отождествил Себя как Человека с аспектом Жизни Божества. Так Он освободил нас от формальной сторо­ны жизни, религии и материи и продемонстрировал нам возможность пребывания в мире и все же не от мира,[189] возможность существования в качестве Душ, освобожденных от пут и ограничений плоти и находящихся, тем не менее, на земле. В самых глубинах своего бытия человечество измучено смертью. Его утешает только вера в окончательную победу над смертью и в то, что однажды смерти будет положен конец. Мы будем более подробно говорить об этом в следующей главе, а пока можно сказать, что раса настолько проникнута мыслью о смерти, что под­черкивание смерти Христа и снятие акцента с возрождения жизни – для которой эта смерть была лишь прелюдией – оказалось для теологии линией наименьшего сопротивления. Такая практика прекратится, потому что мир сегодня требует живого Христа, а не мертвого Спасителя. Мир требует идеала настолько всеобщего по своему содер­жанию, – включающего время, пространство и жизнь, – чтобы стали ненужными постоянные объяснения и бесконечные попытки создать теологию, подчиненную потребностям глубоко прочувствованной, жизненно важной истины. Мир перерос мысль о гневном Боге, требующем кровавой жертвы. Сегодня разумные люди должны согласиться, что “...современная мысль не расходится с основными христиан­скими идеями; различие лишь касается искупления за злые наклонности. Мы не можем больше принимать ужасную теологиче­скую доктрину, что по некоторой таинственной причине была необходима искупительная жертва. Она оскорбляет либо наше поня­тие о Боге как о всемогущем, либо наше понятие о Нем как о любящем все сущее”.[190] Человечество примет мысль о Боге, который так любил мир, что послал Своего Сына дать нам конечное выражение космической жер­твы и сказать нам, как Он 188] это сделал на Кресте: “Свершилось”.[191] Теперь мы можем “войти в радость Господа”.[192] Люди учатся любить, они будут любить, и любят уже сейчас; они отвергают теологию, превращающую Бога в суровую и жесто­кую силу, действующую в мире и не имеющую себе равных среди людей.

По всем направлениям человеческая жизнь стремится отвергнуть древние догмы, основанные на страхе, и вместо этого смело повернуться лицом к фактам и ответственности, присущим ее духовному праву первородства.

Когда церковь будет акцентировать живого Христа и при­знает, что все ее формы и церемонии, праздники и ритуалы унас­ледованы из далекой древности, тогда мы увидим появление новой религии, которая будет так же отделена от формы и прошлого, как Царство Божие отделено от материи и телесной природы. Ортодок­сальную религию в целом можно рассматривать как крест, на котором мы распяли Христа; она послужила в качестве стража эпохи и охранителя древних форм, но теперь ей следует начать новую жизнь и пройти через воскресение, чтобы отвечать нуждам современного, глу­боко духовного человечества. Нам говорят, что, “подобно индивидуумам, нации создаются не только тем, что они приобретают, но и тем, от чего отказываются, и это справедливо также для религии в настоящее время”.[193] Её форма должна быть принесена в жертву на Кресте Христа, чтобы она могла воскреснуть в настоящую и истин­ную жизнь, отвечая нуждам людей. Пусть ее темой будет живой Христос, а не умирающий Спаситель. Христос умер. Пусть никто не заблуждается на сей счет. Исторический Христос прошел 189] через врата смерти ради нас. Космический Христос все еще распят на Кресте Материи. Там Он будет пребывать неподвижно, пока последний усталый путник не найдет свою дорогу домой.[194] Пла­нетарный Христос, жизнь четырех царств природы, распят на четырех сторонах планетарного Креста испокон веков. Но завершение этого периода распятия близко. Человечество может сойти с креста, как это сделал Христос, и войти в Царство Бога, живого Духа. Сыны Бога готовы к проявлению. Сегодня как никогда прежде:

“Сей Самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Бо­жии. А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться. Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славою, которая откроется в нас.

Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божьих.

Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея зачаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего. Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда, ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?”[195]

К этому прославлению Бога мы все движемся. Некоторые сыновья человеческие уже достигли этого благодаря реализации своей божественно­сти.

Интересно рассмотреть, как две великие ветви ортодоксального христианства, восточная, представленная Греческой церковью, и западная, представленная Римско-католической и Протестантской церквями, сохранили две великие концепции, необходимые духу расы в его великом эволюционном путешествии от Бога и назад к 190] Богу. Греческая Церковь всегда подчеркивала воскресшего Христа. Запад всегда под­черкивал распятого Спасителя. Восточное христианство рассматривает воскресение как центральную точку учения.

Неизбежность смерти материальных форм, склонность чело­века грешить и забывать Бога, необходимость перемены в сердце и намерении – вот вклад западного христианства в религиозные верова­ния мира. Но мы были так заняты обсуждением греха, что забыли о своей божественности; мы в своем сознании были такими крайними индивидуалиста­ми, что рисовали себе Спасителя отдавшим Свою жизнь за нас как отдельных личностей, веря, что если бы Он не умер, мы бы никогда не попали на небеса. На эти истины восточное христианство обращало мало внимания, подчеркивая живого Христа и божествен­ную природу человека. Несомненно, только когда все лучшее из этих двух линий представленных истин будет собрано вместе и заново ос­мыслено, тогда мы придем к фундаментальной концепции, на которую сможем опереться без каких-либо сомнений и с уверенностью, что она является доста­точно включающей, чтобы быть действительно божественной. Грех суще­ствует, и есть жертва, включенная в процесс исправления нашей грешной природы. В жизни есть смерть, и нам нужно “каждый день умирать”, как говорит Св. Павел,[196] чтобы мы могли жить. Христос умер для всего, что существует в форме, подавая нам пример, чтобы мы могли следовать по Его стопам. Но мы на Западе забыли о Преображении и потеряли контакт с божественностью, и теперь нам необходимо быть готовыми перенять от восточного христианства то, во что оно так долго верило.