Какими далекими казались теперь те дни. Тогда он чувствовал себя частью лечебницы. У него были приятели, и, что еще важнее, его не обременяли обязанности, как сейчас. С тех пор, казалось, прошли миллионы лет. Теперь он в ожидании сидел перед кабинетом главврача, мысленно возвращаясь к недавним событиям, когда помогал выкапывать из могилы зародышей, которых с такой заботой пытался уберечь от злой участи. Он хотел спасти их, а теперь боялся, что его за это накажут. Гарольд прикрыл глаза и прислонился затылком к стене. В голове опять шумели знакомые голоса.

Он выпрямился, открыл глаза. Оглянулся, словно ожидая увидеть собеседников, но тут же вспомнил, что голоса звучат в его собственной голове.

Он с трудом проглотил слюну.

Громко зажужжал зуммер, и на приборной панели на столе секретарши загорелся зеленый свет. Она щелкнула выключателем, и Гарольд услышал ее голос по селектору. Потом она подняла глаза на Гарольда, опять улыбнулась ему и попросила пройти в кабинет. Он кивнул, встал и двинулся к двери, покрытой лаком, расположенной справа от него. На ней висела табличка:

ДОКТОР КЕННЕТ МАКМАНУС

Гарольд постучал и услышал приглашение войти. Шагнув в кабинет, он увидел Брайана Кэйтона, а также Макмануса, сидевшего за огромным столом из красного дерева. После обмена приветствиями Гарольду предложили сесть. Макманус был крупным мужчиной, высоким и сильным, с запавшими щеками и блестящими зачесанными назад черными волосами, росшими на лбу вдовьим треугольником[5]. Его близко посаженные глаза тут же пригвоздили Пирса к стулу и напомнили ему почему-то противотуманные фары, в отличие от которых, источали бледно-серый свет.

— Пирс, правильно? — осведомился Макманус со слабой улыбкой.

Гарольд кивнул.

— Сколько вы уже у нас работаете?

— Два месяца, сэр, — ответил Гарольд, опуская голову. — Возможно, чуть больше.

— За это время вам поручали ликвидировать останки эмбрионов после абортов, не так ли? — слова прозвучали резко, почти обвинительно.

Гарольд сглотнул.

— И вы действительно доводили эту процедуру до конца? — неумолимо допытывался Макманус.

— Я исполнял все, как мне было ведено, сэр, — ответил Гарольд, чувствуя ноющую боль в затылке.

Макманус кивнул в направлении Кэйтона, сидевшего слева от Гарольда.

— Мистер Кэйтон сообщил мне, что вы пытались помешать ему уничтожить мертвый эмбрион, — тоном приговора произнес врач. — Это правда?

— Я неважно себя чувствовал в тот день, — безразлично ответил Гарольд, тупо уставившись единственным глазом на Макмануса. Он пребывал в сумеречном состоянии, его рот открывался и закрывался, произнося слова, исходившие будто бы вовсе не от него.

— Сколько раз вы пытались помешать процедуре уничтожения зародышей?

— Я не делал... Я не пытался больше никого останавливать... — Слова звучали медленно, монотонно, будто произносились с усилием. И врач, и Кэйтон заметили это.

— С вами все в порядке. Пирс? — поинтересовался Макманус.

— Да, сэр, — заверил его Гарольд.

Доктор и Кэйтон обменялись озадаченными взглядами.

— Пирс, это вы похоронили тела в поле? — напрямик задал наконец вопрос Макманус.

Гарольд замешкался с ответом, на секунду прикрыв глаза, затряс головой.

— Почему нужно сжигать детей? — спросил Гарольд, вперясь в доктора таким взглядом, что тот отпрянул и тяжело вздохнул.

— Не могли бы вы минутку подождать в приемной, Пирс? — сказал он, глядя вслед санитару, который неуверенными шагами двинулся к выходу и тихо прикрыл за собой дверь.

— Пирс — единственный, кто мог воспрепятствовать сожжению эмбрионов и захоронить их на поле, не так ли? — обратился Макманус к Кэйтону.

— Да, сэр. Но одному Богу известно, как он это сделал.

— Думаю, более важно, почему он это сделал. Видимо, объяснение надо искать в его прошлом. — Доктор глубоко вздохнул. — Не вижу другой альтернативы, как уволить его. Это печально, но я рад, что вся эта история не попала в газеты.

— Пару лет назад в Германии произошел подобный случай, — заметил Кэйтон. — Только там они из останков делали мыло.

Макманус удивленно поднял бровь.

— Он живет на территории больницы?

— Да. В старом бараке.

— Что ж, боюсь, ему придется съехать.

— А что, если ему некуда, сэр?

— Это не наша забота, Кэйтон. Человек явно неуравновешен. Скорее всего, он окончит свои дни там, откуда пришел. Возможно, там ему и место. В любом случае, я не желаю, чтобы он оставался в моей больнице. — Макманус потянулся к селектору и что-то включил на панели, сказав:

— Пожалуйста, пусть Пирс войдет.

Врач сел за стол, переплетя пальцы на колене. Гарольд опять появился в кабинете, рассеянно выслушав известие о том, что ему придется уйти с работы. Когда же главврач упомянул, что Гарольду предстоит оставить и жилище, на лице санитара отразились какие-то эмоции. Его зрячий глаз на мгновение как бы вылез из орбиты, но сам он продолжал безмолвно сидеть в наступившей тишине. Короткое перечисление причин его увольнения закончилось, но Гарольд совсем и не слушал Макмануса: его внимание целиком сосредоточилось на голосах, обращавшихся к нему изнутри.

Макманус закончил тираду и откинулся на стуле, сперва взглянув на Кэйтона, потом на Гарольда.

— Мне жаль, что так случилось, Пирс. Я понимаю, у вас проблемы. Может, для вас будет лучше... — Он лихорадочно подыскивал слова, способные более или менее подсластить горькую пилюлю. — Будет лучше, если вы вернетесь в прежнее заведение? Я поговорю с доктором Винсентом. Уверен, что если вам некуда пойти, он поймет.

— Спасибо, — отрешенно произнес Гарольд, машинально прикасаясь к изуродованной щеке.

— Гарольд, вам есть куда пойти? — настойчиво спросил Кэйтон.

— Да, — почти сердито ответил Гарольд. — У меня есть куда пойти. — Он поднялся на ноги, в него словно влилась вдруг какая-то неведомая сила. — У меня есть куда пойти.

Свистящие команды так громко и отчетливо звучали в его голове, что он задрожал и, развернувшись, с видимым усилием пошел к двери.

— До свидания, — сказал он, перед тем как закрыть ее за собой, и вышел.

Макманус не сразу обрел дар речи.

Гарольд вошел в лифт и очутился лицом к лицу с Мэгги Форд. Она улыбнулась, но ответной реакции не дождалась. Его живой глаз остекленел под стать искусственному, кожа лица приобрела цвет прогорклого масла.

— Гарольд, — позвала Мэгги, положив руку ему на плечо.

Он вновь поглядел на нее, и в его глазу промелькнуло осмысленное выражение. Гарольд дотронулся до своего лица и судорожно сглотнул.

— Гарольд, с вами все в порядке? — встревожилась Мэгги, когда двери лифта захлопнулись.

Он открыл было рот, но губы зашевелились беззвучно. В голове послышались предупреждения.

Нахмурив бровь, Гарольд посмотрел в лицо Мэгги. Она отдернула руку от его плеча с тем же чувством, как если бы, гладя собаку, вдруг заметила, что та в любую минуту готова укусить ее. Доктор Форд смотрела на Гарольда с беспокойством, которое постепенно сменялось облегчением — по мере того, как он становился похожим на самого себя.

— Я ухожу из больницы, — тихо сообщил он.

Мэгги озадаченно посмотрела на него.

— Уходите? Почему?

— Мне приказали уйти. Из-за детей.

— Каких детей, Гарольд? — спросила она. — И кто приказал вам уйти?

— Доктор Макманус сказал, что я должен уйти. — Пирс взглянул на нее с каким-то неистовым отчаянием, лицо его вновь потемнело. — Они убивают детей, — прошептал он.

Мэгги почти обрадовалась, когда лифт остановился на нужном этаже, и она смогла выйти. Оглянувшись, увидела, как двери лифта закрывают обезображенное ожогами лицо Гарольда. Какое-то мгновение Мэгги постояла в раздумье, потом повернулась к лестнице и пошла на четвертый этаж в кабинет главврача Макмануса.

Мэгги не знала, как долго пробыла там — позднее она предположила, что не более пяти минут, — попытавшись убедить шефа, что у Пирса проблемы как в психическом, так и в физическом плане.