Каждое из трех предложений жены застилали все большей яростью разум Игоря. Ярость усиливалась еще и тем, что Игорь чувствовал совершеннейшее бессилие перед женой, он знал, что суд отдаст ребенка ей в любом случае, и вероятность того, что суд отдаст жене сына, увеличивалась, если жена не врала насчет отцовства Игоря.

— Ну, ладно, — сказал Игорь, тяжело дыша, — если не я отец, то кто? Просто хоть скажи, потому что тут все на работе утверждают, что сын на меня похож, а я что-то не припомню никого из твоих или моих друзей, которые бы на меня походили настолько, чтобы и сын был похож на меня.

Игорь ужаснулся тому, что сказал, поскольку жена могла вцепиться в эти слова, у нее появился повод разодрать Игоря на кусочки за то, что он в свою очередь тоже растрепал кому-то на работе о своих семейных неурядицах. Тут правота была на ее стороне, потому что она была все-таки женщиной, а он как бы мужчиной и должен был переносить все стоически, или хотя бы не так, как переносил сейчас, а с меньшим драматизмом. Но жена пошла по другому пути.

— Вот так я тебе и открылась, чтобы потом у человека неприятности были, — резонно заметила жена. — Я вообще-то помню, где ты работаешь. Я только удивляюсь, это тебе честь делает, кстати, что у нас до сих пор какие-нибудь неприятности не начались.

Самое интересное, что даже эта незамысловатая похвала отдалась теплом в сердце Игоря. Был бы у Игоря хвост, Игорь бы им повилял. Жена сразу же как-то почувствовала изменившееся настроение Игоря и полезла в образовавшуюся брешь всеми силами своего обаяния.

— Слушай, давай разойдемся по-человечески, — предложила жена. — Сколько видела разводов, у всех какие-то склоки, распиливание имущества напополам, детей делят чуть ли не по килограммам. Давай нормально это сделаем. Мы же все-таки хорошо прожили, давай ничего не портить в отношениях, давай разойдемся так, чтобы все завидовали. Как завидовали, когда мы вместе жили. А? Я ведь даже квартиру тебе оставила, обычно у людей не из-за детей, а из-за жилья все стычки происходят. Ну, полюбила я другого, не потому что ты хуже, просто он мне больше подходит, ты, может, найдешь того, кто тебе больше подходит, безо всяких художников в прошлом, без годовых отчетов, без совещаний и начальства сумасшедшего.

В голосе ее была почти мольба, только Игорь не знал, настоящая ли это почти мольба или хорошо сыгранная.

— Ну, хорошо, — устало сказал Игорь, стычка совсем его подкосила, он уже не опирался локтем руки с телефоном в столешницу, а упер ее в колено и весь сгорбился. — Давай попробуем мирно разойтись, только я не знаю как. И ты поменьше книжек медицинских читай — это явно не твое.

— Но вообще, — не сдержалась жена, — у нас тут как по учебнику, знаешь, стадии горя.

— Оля, завязывай, а? — попросил Игорь. — Как вы там поживаете-то?

— Мы прекрасно поживаем, — сказала жена.

— Да я не о вас двоих спрашиваю, а про Мишку, вообще-то, если ты не поняла, — сказал Игорь, сдерживая гнев на ее беззаботную интонацию.

— Так я про него и говорю, — сказала жена. — Ты думаешь, я про нас стала бы рассказывать?

— Да кто тебя знает, — с честным скепсисом заметил Игорь. — В свете последних событий ты сама понимаешь, от тебя всего можно ожидать. Можно мне с ним хотя бы по телефону поговорить?

Игорь знал, что жена не откажет Игорю в этом, но он очень редко, если не сказать никогда, не разговаривал с сыном по телефону, все получалось общаться как-то вживую. Игорь надеялся, что сына не окажется поблизости, потому что Игорь не знал, что он будет ему говорить.

Голосом, вдвойне далеким от того, что это был телефонный разговор, и от того, что телефон был убран в сторону, жена окликнула сына в загадочной пустоте (эту пустоту Игорь никак не мог оформить в своем воображении, поскольку ни разу не приходил еще в то место, где жили теперь жена с сыном, поэтому представлял что-то неопределенное, вроде какого-то бетонного лабиринта с обоями неопределенного цвета).

— Не хочу! — донесся жизнерадостный голос сына.

Услышав такое, Игорь испытал совершенно противоположные чувства: с одной стороны, ему было несколько обидно, что сын не хотел с ним разговаривать, с другой стороны, он и сам не знал, что скажет сыну, при этом к горлу Игоря подкатило что-то вроде слезного кома от звука детского голоса, а еще Игорь был рад, что сыну настолько хорошо, что отец ему не особенно-то и нужен.

— Миша! — прикрикнула жена. — Ты с ума сошел, что ли? Быстро иди сюда!

Игорь услышал этакое громкое горловое бульканье, что-то среднее между звуком рвоты и звуком «о-о», которым сын обозначал крайнюю степень своего недовольства, и одновременно легкий и тяжеловатый топот, с каким тот подходил, после чего в трубке послышалось характерное шуршание, сопровождавшее переход трубки из рук в руки.

— Але, — требовательно сказал сын, — папа, это ты?

Игорю показалось, что сын дышит одновременно ртом и носом, такое исходило из трубки сопение.

— Ты простыл, что ли? — спросил Игорь.

Сын как-то угадал мысль Игоря и сказал, что не простыл, а просто очень быстро пришел. Не в силах придумать, о чем бы поговорить еще, Игорь спросил, есть ли у сына теперь компьютер, сын отвечал и рассказал, во что он сейчас играет, но не очень оживленно. Игорю показалось, что сын говорит, как бы стесняясь самого себя за то, что не остался с ним, с Игорем. Игорь не стал мучить сына разговором и отпустил со скучным напутствием насчет хорошего поведения. Трубку снова взяла жена, но только для того, чтобы попрощаться. Игорь с облегчением сбросил вызов. От разговора он устал так, будто не говорил, а копал землю или пер пианино на пятый этаж.

Попытка вернуться к своим непосредственным обязанностям, то есть к заполнению отчета, не удалась, вместо того чтобы хотя бы смотреть в монитор, положив руки на клавиатуру, Игорь то смотрел в монитор, то на опустевшую дверную ручку. Что касаемо рук, то в левой он держал пепельницу, а в правой сигареты одну за другой. И так он держал сигареты четыре, пока Молодой не постучал в кабинет и не позвал «к главному».

— В зал или в кабинет? — громко спросил Игорь закрывшуюся дверь, поскольку Молодой как появился стремительно со своим приглашением, так и стремительно исчез.

Молодой глянул в щель приоткрытой двери, сообщил, что в кабинет, и пропал снова.

С непроницаемым лицом Сергей Сергеевич пронаблюдал, как Игорь проплелся по кабинету и без приглашения бухнулся на стул.

— Че-то не вижу огня в глазах, — сказал Сергей Сергеевич, — и копыт, роющих землю, тоже что-то не наблюдаю.

— Зато посмотрите на эти ветвистые рога, — вяло сказал Игорь. — Они все искупают — и глаза и копыта.

— Это ты брось, — остановил Игоря Сергей Сергеевич. — Хорош зацикливаться на одном и том же. Так себя и до дверной ручки недолго довести. Хочешь, скажу, что с тобой происходит?

«А то я сам не знаю», — подумал Игорь. Еще он хотел кивнуть, но в свете того, что конца отчету еще и близко не предвиделось, Игорь решил как-то скрасить свои ошибки на работе и ответил по-военному: «Так точно». Самое интересное, что это сработало. Сергей Сергеевич как-то сразу выпрямился на своем стуле, и военная выправка высветилась в нем, как в рентгеновском излучении ядерного взрыва, сквозь спортивный костюм и жировые складки. Даже лицо Сергея Сергеевича будто бы скинуло пару килограмм и стало чем-то походить на лицо Ланового.

— Я смотрю, ты еще не совсем бодрость духа растерял, — сказал Сергей Сергеевич. — Похвально. Попробую тебя еще немного приободрить.

Игорь попытался придумать еще какой-нибудь армейский ответ на такие слова Сергея Сергеевича, но в Игоревом словарном запасе иссякли уставные выражения, так что ничего, кроме троекратного «ура», в голову не приходило, а это было бы не совсем к месту. Пытаясь удержаться в рамках созданного им образа провинившегося офицера, Игорь виновато потупился.

— Ну, во-первых, — начал Сергей Сергеевич, — Это у тебя синдром отмены. К этому препарату быстро привыкают, вообще стремительно. Просто ломки нету, а уныние накатывает. Еще бы оно не накатывало, пару дней ходил уверенный в себе, не знающий сомнений, спокойный, как танк, а потом раз — и опять все проблемы наваливаются, которые никуда не делись. А куда они, спрашивается, денутся, если под таблетками в город не отпускают. Ты потерпи еще с недельку, будет полегче. Радуйся, что не пошел и морду никому не набил, кроме Васильича, но, я так понял, он тебя первый терроризировать начал, так что ему поделом.