— Я думаю, скорее, второе, — сказал Игорь Васильевич. — У Олега свои заморочки, он и сам нами вертит, как хочет. Нам бы еще одного пришельца с еще одним взглядом на вещи. А то Олег расставил приоритеты, типа, вот враги, я друг, давайте убивать врагов. Мы, типа, папуасы, хотя мы и правда в некоторой степени папуасы, наш островок затмили туристы, которым мы создаем атмосферу экзотики или не знаю, зачем они здесь, а тут появляется такой правильный миссионер, весь в белом. Вот так я, примерно, вижу картину. Нам не помешал бы еще один миссионер, а лучше отряд каких-нибудь сумасшедших экологов и этнографов, которые бы за нас вступились. Так ведь?

«Я — этот пришелец», — захотелось сказать Игорю, но он промолчал, потому что никаким пришельцем не был.

— А как Олег, вообще, выбирает, кого в отдел набирать, чтобы не ошибиться? — поинтересовался Молодой.

— Никто не знает как, — сказал Игорь Васильевич. — Сергей Сергеевич говорил, что Олег предъявлял ему какие-то доказательства, кроме своего умения сбегать из лап советской карательной психиатрии, но и Олегу и Сергею Сергеевичу приходится на слово верить.

Все продолжили задумчиво курить. Из задумчивости их вывела спокойная поступь, в которой угадывалась поступь Рината Иосифовича. Курильщиков удивило, что Ринат Иосифович, вместо того чтобы шастать по котельной по каким-то своим делам, стал подниматься к ним, в пролет третьего этажа.

— Блин, — шепотом сказал Молодой, — если бы он так сделал, пока Фил был живой, я бы точно знал, кто виноват в его инфаркте.

— Я все слышу, — невыразительно заметил Ринат Иосифович.

Пришаркав к ним наверх, он зачем-то похлопал Игоря, который стоял к нему всего ближе, по плечу и сказал, поправив очки:

— Как-то тут слишком всякой правды навалилось на голову, и Михаил умер, может, нужно как-то помянуть.

— Да мы сами думали, но надо всем, а Сергеич против, — сказал Игорь Васильевич с высоты своего роста и высоты лестничной площадки.

— Нет, Сергей Сергеевич уже не против, — сказал Ринат Иосифович.

— Блин, Ренат, ты никак развязать себя решил и повод нашел? — почему-то восхитился Игорь Васильевич.

— Даже если и так, — сказал Ринат Иосифович с достоинством, — то что это меняет?

Молодого проинструктировали и отправили в магазин, Молодой поартачился и сказал, что должен как-то вырасти в ранге, потому что стая сократилась, что, может, пора уже начать бросать жребий, кроме того, Игорь Васильевич может принести больше, хотя бы потому, что тупо здоровее.

— Не так уж нам много и надо, — заметил Игорь Васильевич на эту попытку Молодого соскочить.

Молодой ушел, а Ринат Иосифович поднялся на его место и закурил, потом, скорее всего по незнанию, уселся на обычное место Фила и сказал под нос, что в ногах правды нет. С уходом Молодого, который обычно как-то уравновешивал нарочитую серьезность Рината Иосифовича, образовалась тягостная пауза, причем такая, что Игорю захотелось уйти и запереться в своем кабинете, а выйти только тогда, когда появится спиртное.

— Я сказать хочу, — нарушил тишину Ринат Иосифович, — я, наверно, очень виноват перед Михаилом сейчас и перед вами. Но вот вы все горюете, а я и горюю, и злорадствую, и ничего с собой поделать не могу. Все-таки с вашими женами Миша не спал, а с моей спал. Теперь еще оказывается, что она мне как бы дважды изменила, тем, что она, может быть, не человек, а выдавала себя за человека, а во-вторых, вот это с Мишей. Я умом понимаю, что он молодой умер, что нужно жалеть, а сердцем вот не могу понять, почему вы его приняли вот такого и горюете сейчас, а я вроде и к мальчикам не пристаю, и с женами вашими не сплю, а все равно чужой. Как так?

Ринат Иосифович слегка покачнулся на подоконнике, и Игорь вдруг увидел, что Ринат Иосифович пьян, причем не просто пьян, а уже совершенно вдрызг. Это было тем более удивительно, что со времени, как кончилось собрание в конференц-зале, прошло не более получаса.

— Да не чужой ты, — неуверенно сказал Игорь Васильевич. — С чего ты взял, что ты чужой? Ты же сам не выходишь, а все у себя сидишь и строишь из себя девочку.

— А почему вы тогда замолкаете, когда я мимо прохожу? — спросил Ринат Иосифович. — А? Почему кучкуетесь всегда в сторонке? Почему курить не зовете?

— Да кто тебя не зовет-то? — удивился Игорь Васильевич. — Ты же сам перестал ходить после того случая на даче. Подумаешь, жена уши надрала. Так твоя жена всем там уши надрала. Что теперь, бычить на всех? Твоя ведь жена, не чья-то чужая.

— Как-то вот после сегодняшних откровений мне слово «чужой» не нравится, — признался Ринат Иосифович. — Давайте его избегать, хотя бы до завтра.

— Давай, — усмехнулся Игорь Васильевич, — твоя ведь жена. Это мы на тебя должны обижаться, а не ты на нас. То, что тебе пить нельзя, тоже ведь не мы виноваты.

— А кто сказал, что нельзя? — спросил Ринат Иосифович. — Я вот уже выпил и прекрасно себя чувствую. Не стал дожидаться, пока вы пригласите, а сам успел, потому что вас все равно не дождешься.

— Ренат, — приложив руку к груди, заявил Игорь Васильевич, — да мы разве ж против? Но мы вот скидываемся на выпивку обычно, а с тебя потом эти несчастные триста или пятьсот рублей не вытрясти никакими силами. То у тебя, бля, дела. То у тебя мелочи нету. То на бензин остались. То подарок нужно купить дочери на день рождения. То лекарства. Согласись, что это некрасиво.

— Это некрасиво, — согласился Ринат Иосифович, пьяно кивнув. — Некрасиво, я согласен. Но вот все случаи, что ты перечислил, это так и было, я не виноват, что не получается расплатиться, всегда выходит какая-то ерунда с деньгами. На мне какое-то проклятие, связанное с деньгами. Но сегодня, короче, особый день. Сегодня я расплачусь сполна. У меня сегодня, короче, все должно получиться. Я по старым долгам рассчитаюсь и сброшусь на сегодняшнюю пьянку. Вот смотри. Смотри и учись.

Ринат Иосифович с торжественным видом полез в карман комбинезона, для удобства чуть привстав, но как только кулак его заметно сомкнулся на деньгах в кармане, тело Рината Иосифовича, будто под воздействием какого-то молниеносного релаксанта, опало внутрь оконного проема, а сигарета выпала из расслабленного рта, скатилась по штанине, по полу и покатилась по лестнице под ноги Игоря.

— Охренеть, — удивленно заметил Игорь Васильевич, пошатав Рината Иосифовича за плечо. — Что он выпил у себя там? Хлороформ, что ли?

Игорь негромко рассмеялся, Игорь Васильевич с шутливой сердитостью выговорил ему:

— Между прочим, ничего смешного в этом нет. Резко возник вопрос, куда его теперь девать? Здесь его бросать однозначно нельзя, потому что кровная обида возникнет. Как оказалось, у Рената нежная душа и ранимое сердце. Цепкие руки, дурная голова и ранимое сердце у нашего завхоза. К нему в кабинет — тоже не вариант, опять обидится. А до Мишиной комнаты далековато.

— Далековато, но это, походу, единственный вариант, — сказал Игорь. — Давай, кто за ноги? Кто за руки?

— А-а, — махнул рукой Игорь Васильевич, отказываясь от услуг Игоря.

Игорю понравилось, как всего одним звуком голоса, одной гласной, Игорь Васильевич выразил одновременно отказ и отвращение к его, Игоря, физической форме.

Одним легким движением Игорь Васильевич взвалил Рината на плечо. Игорь подумал, что тот также легко может взвалить и его на второе плечо и даже не запыхается. Потом он подумал, что Фил тоже бегал, прыгал и сворачивал шеи, при этом не пил, не курил — и вот как вышло. Потеснившись на лестнице, Игорь пропустил Игоря Васильевича вперед и пошел за ним следом, а тот, задевая Ринатом за стены при поворотах, делился своими мыслями насчет алкоголиков и алкоголизма Рината Иосифовича:

— У меня такой же друг был армейский. Вроде не видимся, не видимся, надо встретиться. Названиваем, собираемся отметить встречу. И вот он приезжает, выпиваем мы по паре рюмок — и все, он лыка не вяжет и начинает отрубаться, прямо обидно. Зато потом просыпается среди ночи, когда я уже сплю, и начинает бухать, брякать бутылками, в туалет ходить, идет в магазин за добавкой. Я вроде проснусь, он снова в отрубе. И так несколько дней. И так несколько раз. Ренат, кстати, тоже из таких. Нужно только надеяться, что он себя в руки возьмет, когда проснется, а то нам мало не покажется. Он может всю котельную на кирпичи разобрать. А потом опять будет собирать, причем возьмется за дело с верхушки трубы.