Хотя больница и не была армией, но при звуке этого голоса человек в белом халате выпрямился по стойке смирно, словно был младшим офицером, встретившим генерала, женщина в зеленом тоже спрыгнула с Игоря, а парень в синем, продолжая держать Игоря за ноги, как-то исхитрился сделать стойку в сторону двери и стал есть вошедшего человека глазами.

Когда вошедший появился в поле зрения Игоря, тот и сам окаменел, но, возможно, вовсе не из тех побуждений, какими руководствовался медперсонал. В седоватом, худом сердитом докторе Игорь совершенно точно узнал скучающего дежурного врача, который выпросил у него на ночь сборник рассказов Зощенко, когда восьмилетний Игорь лежал в больнице с аппендицитом и после аппендицита. Это было так удивительно, что Игорь на время потерял дар речи.

— Что вы скачете? — рявкнул доктор на остолбеневшего Игоря. — Детство в жопе заиграло? Может, вас тогда в детское отделение перевести? Так вам там второй раз голову свернут, и ничто уже не поможет.

— Быстро все покинули палату, — тоном приказа констатировал доктор.

Медсестра, пыхтя то ли от обиды, то ли от усталости, вызванной дважды проявленным усердием, выскочила из палаты, как будто ее пнули, молодой человек в белом халате исчез с той же скоростью, и только парень в синем все продолжал держать Игоря за ноги.

— Вас это тоже касается, — глянул на него доктор, и парень в синем изобразил ту же пантомиму, что медики до него. — И дверь за собой закрой поплотнее.

— Чудо, бля, — негромко сказал доктор, глядя на Игоря, и непонятно было, что доктор имеет в виду, Игоря ли, или свою команду.

— Так я могу позвонить? — спросил Игорь, когда молчание растянулось для него до совсем уже невыносимого, а начинать разговор с детских воспоминаний было совсем уже дико.

— Это вы у Олега спросите, можно вам звонить или нельзя, это ваши с ним дела. А остальных в это впутывать не нужно, — сказал доктор твердо. — Вы сами-то хоть знаете, во что вы ввязались, раз вас с того света насильно вернули?

— В смысле «насильно»? — слегка возмущенно поинтересовался Игорь, ему было странно слышать такой скепсис от человека, посвятившего себя медицине.

— У меня времени не много, но я скажу, хотя вы и притворяетесь, что ничего не понимаете, — сказал доктор. — Что теперь? Будете по гроб жизни Олегу обязаны? Только знаете что? Если Олег такой замечательный, почему бы ему еще раз по всему отделению реанимации не пройтись? Почему бы ему еще потом в онкоотделение не заглянуть напоследок? А то как-то совсем уже некрасиво получается. Вам и так все с рук сходит, а если вас еще и воскрешать начнут, то это вообще вне пределов справедливости.

— Вы про какую справедливость говорите? — пискнул Игорь почти испуганно. — Последнее, что я помню, как я кулаками махал в темном дворике, очухался здесь, на меня все накинулись, как на новогодний подарок, тут вы появляетесь и кидаете какие-то непонятные предъявы, позвонить не дают, попрекают знакомством с Олегом, хотя я его в жизни не видел, все время, пока я здесь лежал, меня только гопники с моего района и навещали. Какая тут справедливость? Я вообще ничего не понимаю.

— Обычная человеческая справедливость, — с нажимом сказал доктор. — Очухался после че-эм-тэ, будь добр приходить в себя еще пару месяцев вне зависимости от того, кем ты был до травмы, если уж умер — то умирай, вне зависимости от звания и касты, к какой принадлежишь. Вы ведь кастой себя отдельной считаете, так ведь? Элитой, блин. Учителя, врачи — так, говно на палочке?

— То есть вы меня упрекаете в том, что я не умер? Спасибо большое, — слегка вскипел Игорь.

— Я не упрекаю вас в том, что вы не умерли, — сказал доктор с прежним нажимом, — вы как раз таки умерли. Ваш мозг был мертв, однозначно мертв, безо всяких оговорок. Вопросом нескольких минут было подписать необходимые бумажки и отключить вас от аппарата искусственной вентиляции. И если бы Олег не появился, вы бы уже месяца полтора кормили бы червей, и что-то мне подсказывает, что вы этого заслуживали. Я упрекаю вас в том, что вы ожили, после того, как Олег вас навестил. А чудес не бывает. Ни один родственник еще не вернул к жизни человека сидением возле него в палате. Олег вам, получается, ближе, чем мать, раз он такие штуки выделывает. Но и это еще не все. Ладно, вы ожили, но ведь вы, кроме того, совершенно здоровы. Я ничуть не сомневаюсь, что вы прямо сейчас можете встать и уйти из больницы на своих двоих. Олег уже пару раз демонстрировал этот прекрасный номер, но только для своих сотрудников. Радуйтесь, что при вас ваших корочек не было, иначе я бы такое добавил к вашей травме головы, что никто бы не помог.

Игорь вспомнил, что доктор был несколько злобен, когда брал сборник рассказов Зощенко, собственно, Игорь и дал их ему почитать, потому что слегка испугался его сумрачности и тихого, слегка змеиного голоса. Вряд ли можно было задобрить доктора воспоминаниями детства, но и такой прием на этом свете терпеть было уже невыносимо.

— Я вас, кстати, помню, вы в больнице дежурили, когда я там лежал еще ребенком, вы таким же козлом были, как сейчас, только тогда вы меня еще могли напугать, а сейчас тупо бесите, — высказался Игорь. — То, что вы сейчас брызгали слюной о справедливости, так я ее не выбирал, я даже не знал, что меня кто-нибудь будет с того света вытаскивать. Я, честно сказать, думал даже, что, наоборот, меня мои коллеги когда-нибудь и порешат. И зная их, я не совсем уверен, что меня воскресили на такой уж большой промежуток времени.

— Опять фимозный, что ли? — так неожиданно спросил доктор, что Игорь растерялся в очередной раз.

— С фимозом, говорю, лежал? — уточнил доктор. — Я в педиатрии халтурил и много, вроде, чего делал, но из других пациентов никто не помнит, что я там был, только поток фимозных не иссякает. Такое чувство, что их миллионы и у всех них хорошая память на лица. Я кого-нибудь из них когда-нибудь придушу.

— Я с аппендицитом лежал, вы у меня книжку Зощенко взяли, — сказал Игорь, надеясь, что это как-то освежит память доктора.

Злобная рожа доктора на миг озарилось каким-то добрым светом.

— Самое интересное, что Зощенко помню, — сказал доктор, — а значит, и тебя помню частично, потому что возле тебя какой-то придурок малолетний терся и специально тебе какие-то байки смешные травил, его забавило, что тебе смеяться было трудно из-за швов, и я ему пару лещей прописал, чтобы он больше так не делал. Но, вообще, педиатры, конечно, святые люди. Какой-нибудь педиатрией заведовать, это как если бы были целые мужские отделения, и там были бы краны с горячей, холодной водой и отдельный кран с коньяком, и всем было бы разрешено его пить, а по телевизору каждый день бы шел финал чемпионата мира по футболу. Вот, примерно, что собой представляет почти любое педиатрическое отделение.

Доктор хотел продолжить, но тут скрипнула дверь и лицо доктора омрачилось. Молча кивнув Игорю, доктор вышел. Игорь стал заинтригованно коситься в ту сторону, куда все пропадали и откуда все появлялись, но увидел только смутный светлый прямоугольный проем и такой же смутный силуэт. Дверь скрипнула еще раз и с характерным прочным деревянным звуком затворилась.

— Ну, здравствуйте, Игорь Петрович, — послышался бодрый голос, хозяин которого не спешил появиться в Игоревом поле зрения.

По линолеуму скрипнули ножки придвигаемого стула или табурета, Игорь попытался повернуться в сторону говорившего, но очень холодная рука легла ему на плечо, останавливая.

— Не надо, не шевелитесь, вам еще пару дней покоя не повредит, — сказал голос.

— Как-то невежливо с потолком разговаривать, — заметил Игорь.

— Я это как-нибудь переживу, — сказал Олег, а судя по голосу, это был именно он.

— Сказали, что вы решите, можно ли мне звонить или нет, — сказал Игорь бегающим пятнам света и тени на потолке.

Олег застенчиво помычал, как бы подбирая слова.

— Просто я даже не знаю, что думает жена по поводу моего отсутствия. Я знаю, что вы знаете, что она ушла, но все равно, мы ведь близкие люди, как никак. Должна же она как-то переживать, и я, соответственно переживаю сейчас, что она переживает.