— Ага, и жопа обратно выросла, — сказал Игорь, — буду опять табуреты собой ломать.

— Нет, ты все-таки расскажи поподробнее, — попросила жена, когда умытый и высушенный Игорь переместился в кухню и стал поедать свой ужин. — Интересно же, кто там, как. Вот ты говорил, что когда уволили — ужас был, а там не будет такого же ужаса, но уже на работе?

— Я пока точно не знаю, будет ужас или нет. Ты прямо… Ты на кого работаешь, вообще?

Жена засмеялась.

— Нет, ну правда, — сказал Игорь, — меня же только-только взяли, я всего несколько человек видел, что я могу рассказать?

— Ну, расскажи, кто там главный у вас, молоденький? Мне нравится, когда молоденький, а уже в звании, и его старперы вроде тебя терпят. У нас такой менеджер в соседнем отделе был, сын главного, ох как всякие пенсионеры психовали.

— Это который грибов нажрался и в окно вышел?

— Ну да, ну да, этот, но все равно.

— Нет, тебе бы главный не понравился, он на твой вкус староват, — сказал Игорь. — Он еще и толстый.

— Фу, — ответила на это жена.

— Он реально очень крупный такой кабанище, — сказал Игорь.

— Еще и лысый небось, — угадала жена.

— Ну, так не разобрать: лысый, бритый, — Игорь показал лицом, что он не специалист в парикмахерском искусстве. — Но вроде лысый, как-то органично его лысина вписывается в его толстоту. А еще он, прикинь, в спортивном костюме на работе. Только, знаешь, золотой цепи на шее не хватает и перстней с наколками.

— Ага, — сказала жена. — И наколотых перстней. А секретарша у него?

— У него нет секретарши, он, похоже, сам себе секретарша, — Игорь помедлил, ожидая, пока шутка оформится в его голове и добавил: — Во всех смыслах этого слова.

До жены не сразу дошел смысл сказанного, но она с готовностью улыбнулась, услышав в голосе Игоря юмористическую интонацию, а когда шутка до нее дошла, жена улыбнулась еще раз, но уже искренне. Только после этих ее улыбок Игорь почувствовал, что вернулся, наконец, домой, потому что до этого все было каким-то пограничным. До этого ему казалось, что он в какой-то разведке на оккупированной территории. Лампочки в гипсокартонном потолке, ввинченные по периметру, засветились с теплотой елочной гирлянды, хотя и гипсокартонный потолок, и эти лампочки жена выбивала в семейном споре перед ремонтом какими-то жуткими оскорблениями (Игорь хотел какую-нибудь круглый светильник, одиноко свисающий с потолка), и каждый раз, глядя на эти лампочки, Игорь чувствовал себя проигравшим. И кухонные шторки, которые они выбирали вместе всей семьей, но остановились на выборе жены, не вызвали в Игоре коробящих его воспоминаний, а казались даже симпатичными. Да и сама жена, без косметики, вечерняя, с собранными в хвост на затылке волосами, казалась роднее и проще. Игорь вдруг вспомнил, как бесили его в подростковом и юношеском возрасте собственные родители с этими их вечерними посиделками на кухне и бессмысленными разговорами и спорами, бесил отец, сидящий за столом в трусах и голубенькой майке, подпираемой изнутри небольшим пузом, и обнаружил себя самого, сидящим в одних семейниках, обсуждающим начальство и отпускающим по поводу начальства довольно-таки глупые шуточки. Словно в ответ на его мысли, как-то по-особенному потопывая, появился сын и попросил чего-нибудь поесть.

— Суп ведь ты не будешь, — сказала сыну жена.

— А йогурта нету никакого? — спросил сын.

— Какие тебе йогурты, ты уже в майку не влезаешь, — ответила на это жена.

— Да она просто ему мала уже, — сказал Игорь, поглядев на сына, у которого между пижамными штанами и нижней кромкой майки действительно наблюдался просвет в пару сантиметров.

Сын подтянул штаны, и жена сказал на это:

— Давай-давай, так ты до подмышек собрался подтягивать? Может, чаю попьешь? — сын согласно покивал.

— Давай, рассказывай дальше, — сказала жена, возясь возле сына.

— Он такой, знаешь, старой закалки, ну, понятно, он ведь еще в Советском Союзе начинал, то ли с гэбэшными, то ли с армейскими замашками, потыкал меня носом в мое дело, конечно. Так что пришлось немножко пообтекать. Он все с такими подколками намекал, чтобы это больше не повторилось. Мне это вообще нравится, все такие честные лица делают, и никто как будто ничего не знает, но все ведь знают, как было, и все знают, что я вижу, что они знают. Ну, мы на эту тему уже…

Сын смотрел на Игоря из-за края кружки, и видно было, что хотел что-то спросить, но его могли выгнать из кухни, а послушать, о чем говорят родители, ему пока было интересно, поэтому спросить он не решался.

— Второй еще есть, тезка мой, — сказал Игорь, — такой, типа Валуева. Этот вообще, как будто из театра роль играет такого, знаешь, резонера. Даже непонятно, что в нем не так. Он такой соответствующий своему образу. Правду-матку режет и про себя и про других, в движениях такой уверенный. Шутит грубо. Но такое чувство, как будто роль играет, как будто пригласили актера из ТЮЗа сыграть антагониста начальству — вот он и чешет по роли, в которую вжился. Импровизирует. Но, вообще, производит такое впечатление нормальное в целом.

— У нас Сережка такой, — встрял сын. — Он решил, что он Бэтмен, и хочет, чтобы его все «Бэтмен» звали, а его все равно Сережкой зовут.

— Иди, иди отсюда, — погнала сына жена. — Уши он тут свои… Выпил свой чай — иди. А то потом будет…

— Потом еще татарин есть, он вроде бухгалтера и завхоза, — продолжил Игорь, когда за сыном стукнула дверь. — Этот вообще кадр, но основательный, если бы там все такие были, как он, да и вообще, везде такие, как он, были, и бардака бы такого повсюду не было бы. Ну представь, татарин с немецкими замашками, я бы даже сказал нацистским, ему только формы не хватало.

— Ой, ну не надо, татарин с немецкими замашками, да еще и завхоз и бухгалтер, про это фильм есть «Совершенный человек», — пошутила жена.

— Нет, ну реально, — сказал Игорь, убеждающее приложив руку к сердцу. — По-моему, там на нем вся материальная база держится. Он прямо как постигший бухгалтерский дзен выглядит. У него у одного кабинет нормально отремонтирован. От него одного шорох по всему заведению стоит. Он бы тебе понравился.

— Только не начни у этого гуру, как в прошлый раз, бухгалтерскую отчетность копать, — сказала жена.

— Даже если доберусь, то вряд ли что найду, — убежденно сказал Игорь. — Там же по его уверенной морде видно, что хрен подкопаешься, у него явно какая-то чистейшая схема там есть, скорее всего, безупречная, видно же, что он не дурак и не просто так пользуется положением. Там явно не в должности дело, а в чистоте документов.

— Вот нравится мне, когда у тебя так глаза начинают блестеть, — сказала жена. — Вроде ничего хорошего это не обещает, а все равно симпатично, как у Мишки, когда он грипповал в четыре года.

— А мне вот не совсем это нравится, — ответил Игорь. — Так что если заметишь, сразу пресекай.

— А с девушками у вас как на новом месте? — спросила жена.

Это был вопрос, наверно, еще с начала их брака, когда-то этот вопрос был очень острым, потому что жена считала, по опыту своей семьи и по тому, как вел себя ее собственный отец, что все мужчины только и думают, как сходить «налево», и поэтому ревновала ко всему что только можно самой нездоровой ревностью. Но со временем вопрос стал каким-то обыденным, Игорь не подтверждал ее подозрений, и это отсутствие ревности Игоря даже как-то обижало, ему казалось, что жена еще питала на него какие-то надежды, но в настоящее время полностью убедилась, что он рохля.

— Там, по-моему, совсем нет женщин, — сказал Игорь, — и не было похоже. Потому что обычно какие-то следы остаются после вас. Допустим, плакат на восьмое марта бы где-нибудь валялся, или бутылка из-под мартини где-нибудь стояла бы по всяким закуткам для курения, хоть что-то было бы. А там этого нет. Не знаю, может, специально так коллектив подобрали.

— Может и специально, — признала жена. — У нас коллектив вот наполовину мужской, наполовину женский, но как-то между женщинами терки вечно какие-то, заговоры непонятные, какие-то обиды. Я иногда смотрю сериал, вот тот же детективный, где герои пополам такие, пополам такие, и удивляюсь, какие там сугубо деловые отношения. Компьютерщицу бы загнобили за ее цветные тряпки и пальцем у виска бы крутили остальные бабы, сколько бы докторских степеней у них бы не было при поступлении в ФБР.