Ссутулившись, Генри сел на бордюр. Шелдон вернул ему пустую коробку из-под завтрака.

— Знаешь, я уже давным-давно не мальчик, но все вижу по твоим глазам. Ты бодришься, даже мама твоя и та ни о чем не догадывается. Но слушай, парень, вот я немало горя повидал. И знаю, каково тебе…

Генри покосился на Шелдона:

— Что, так заметно?

— Мы все через это прошли, парень. Мы все видели, как их увозят. Такое на всю жизнь запоминаешь. Мы тут все намешаны, в Международном районе, и такие как я, и такие как ты, и филиппинцы, и корейцы, и даже евреи с итальяшками. Мы все видели, как их увезли. И всем нам было скверно. Но тебе еще хуже было, ты видел, как ее увозят.

— Я ее отпустил.

— Генри, она все равно уехала бы, и неважно, отпустил ты ее или нет. Ты не виноват.

— Виноват, я ее отпустил. Даже не попрощался как следует — просто отослал ее прочь.

Шелдон помолчал, перебирая клапаны саксофона.

— Тогда бери бумагу, ручку и пиши…

Генри не дослушал:

— Да не знаю я, где она! Я ее отпустил, и она мне ни строчки не написала.

Шелдон с тяжелым вздохом захлопнул футляр саксофона и присел на холодный бетонный бордюр рядом с Генри.

— Знаешь, где Минидока?

— Смотрел на карте…

— Так давай сгоняем к ней — там тоже наверняка есть часы свиданий. А чего, заскочим в брюхо большого пса — и вперед.

— В брюхо большого пса?..

— Да в автобус! [17]Все-то тебе нужно на пальцах объяснять! Сядем в автобус, времени у меня сейчас хоть отбавляй. В пятницу уедем, в воскресенье вернемся — ты даже ни дня не прогуляешь в школе своей.

— Я не могу…

— Это почему? Тебе ведь тринадцать стукнуло? Для папаши ты уже мужчина. Можешь сам принимать решения. Я бы на твоем месте так и сделал.

— Не могу я бросить маму, да и как же отец?

— А что отец?

— Если он узнает, что я уехал в Айдахо к японке, его опять удар хватит.

— Генри, — Шелдон посмотрел на него уже серьезно, — если у папаши сердце болит, ты в том не виноват. Он ведет войну в мыслях, в душе, с тех самых пор, как был мальчишкой и жил в Китае. Ты не отвечаешь за то, что случилось еще до твоего рождения. Ясно тебе?

Генри встал, отряхнулся.

— Я побежал… Увидимся! — Он через силу улыбнулся и зашагал в сторону дома.

Шелдон не стал спорить.

«Он прав, — думал Генри. — Я уже взрослый, могу решать за себя. Но Айдахо — это же так далеко… и опасно, наверное. С какой стати сбегать неизвестно куда? Если со мной что-нибудь случится, кто позаботится о маме? Раз отец прикован к постели, я глава семьи. Нужно отвечать за свои поступки. Может, даже придется бросить школу и пойти работать. Побег — безответственность».

Нет, нельзя. Слишком уж безрассудно.

Когда Генри добрался до дома, отец крепко спал. После удара он даже храпел не так громко, как раньше. И вообще казался бледной тенью себя прежнего. Лишь огонь презрения жег Генри все с той же силой.

В квартиру вошла мама, в руках — корзина высушенного белья, которое она сняла с веревки во дворе.

— Тебе открытка на день рождения, — сказала она по-кантонски.

Достала открытку из кармана передника и протянула Генри. Ярко-желтый конверт, слегка помятый и запачканный, со знакомой маркой.

Генри тотчас узнал по почерку, от кого открытка. Значит, не забыла.

Он смущенно посмотрел на мать.

— Все хорошо, — мягко сказала мама и вышла из кухни.

До своей комнаты Генри не дотерпел, вскрыл конверт прямо в кухне. Осторожно вынул письмо и стал читать. Вверху страницы был нарисован чернилами именинный торт и раскрашен акварелью. Ниже строчки:

Дальше она рассказывала о жизни в новом лагере. О том, что там открыли школу, об отце. Его адвокатский диплом не пригодился, когда настала пора убирать свеклу.

Письмо заканчивалось так:

У Генри тряслись руки, когда он вновь и вновь перечитывал последнюю строчку. Он взглянул на маму — та, незаметно зайдя в кухню, искоса следила за ним. В волнении она прижала руку к губам.

Генри кинулся к себе в комнату, лихорадочно пересчитал летние сбережения и деньги, подаренные тетушкой Кинг. Затем стащил со шкафа старый чемодан, побросал в него кое-какую одежду и белье.

Из комнаты он вышел другим человеком. Мама смотрела на него в растерянности.

Генри тронул ее за руку.

— Я на автовокзал, вернусь через несколько дней…

— Я так и знал, что ты молоток, парень, — ухмыльнулся Шелдон, когда они устроились в креслах автобуса до Уолла-Уолла. — Знал, что у тебя хватит пороху, — это по глазам твоим видно.

Генри смотрел в окно. Тротуары Сиэтла постепенно сменялись зеленью холмов, они приближались к границе штата. Когда он разыскал Шелдона, тот держал в руке чемодан — в других подсказках Генри не нуждался. «Только шляпу возьму», — сказал Шелдон, и, подхватив чемоданы, они направились на автостанцию, где купили два билета в оба конца до города Джерома, штат Айдахо, — ближайшего к лагерю Минидока, где жила Кейко. Билет стоил двенадцать долларов. Генри хотел заплатить и за Шелдона, но тот возмутился.

— Спасибо, что едешь со мной, но я должен был заплатить…

— Ничего ты не должен, Генри. Я обожаю путешествовать, а все в городе торчу.

Генри был благодарен Шелдону. Деньги пригодятся — обратных билетов им понадобится на один больше. Он увезет Кейко с собой. Отдаст ей свой значок и уведет во время свидания. Сейчас все средства хороши. Кейко может пожить у тетушки Кинг на Бикон-Хилл — так надеялся Генри. В отличие от отца, тетушка Кинг относилась к соседям-японцам без предубеждения. Однажды сама в этом призналась Генри. Затея рискованная, но риск того стоит.

— Знаешь, где это? — спросил Шелдон.

— Я знаю, как было в Пуйяллапе, в «Гармонии». Мы сразу поймем.

— Уверен?

— Там девять тысяч интернированных. Целый маленький город. Лагерь мы найдем без труда. Вот Кейко будет труднее разыскать.

Шелдон громко присвистнул, к негодованию старушки в меховой шляпе, сидевшей впереди. Она обернулась и прожгла его сердитым взглядом.

Генри места в последнем ряду вполне устраивали, но Шелдон не скрывал возмущения. Он все никак не мог успокоиться, ворчал, что здесь Север, а не рабовладельческий Юг, и какого черта шофер велел им садиться в конце салона. Но последний ряд имел и свои преимущества. Дорога предстояла дальняя, а тут ты никому глаза не мозолишь, и никто с расспросами не пристает. Генри забился в самый угол, стараясь сделаться как можно незаметнее, а те пассажиры, что сердито оглядывались на них, наткнувшись на яростный взгляд Шелдона, тут же отворачивались.

— А вдруг нам негде будет ночевать? — встревожился Генри.

— Ничего, переживем. На улице переночуем, не впервой.

Но его слова не успокоили Генри. Он помнил рассказы Кейко про ее дядю, который вместе с семейством попытался уехать в глубь страны еще до высылки японцев с острова Бэйнбридж. Туда, где японцы не были как бельмо в глазу. В те дни их даже призывали уехать из Сиэтла добровольно. Но беда состояла в том, что их не обслуживали на заправках и не пускали на ночлег. Из гостиниц их выпроваживали, а то и просто выставляли таблички «нет мест» у них перед носом. Дядя Кейко добрался лишь до Венатчи, штат Вашингтон, и вынужден был повернуть назад, а потом его заперли в лагерь, как всех остальных.

Генри представил, как они ночуют под открытым небом, и порадовался, что взял теплую одежду. Сентябрь выдался холодным и дождливым, по крайней мере в Сиэтле. Кто знает, какая погода сейчас в Айдахо.