Конец Лилли, при ее культовой известности, был настолько тихим, насколько удалось. У меня не хватило храбрости попросить Дональда Джастиса сочинить элегию на ее смерть; это были, по мере возможности, чисто семейные похороны. Был там и Младший Джонс, он сидел вместе с Фрэнни, и я не мог не заметить, как прекрасно они держались за руки. Очень часто именно на похоронах обращаешь внимание, кто насколько постарел. Я заметил, что у Джонса прибавилось несколько мягких морщинок около глаз; сейчас он был усердным юристом, а когда учился в юридической школе, мы почти ничего о нем не слышали; он пропал в юридической школе почти так же бесследно, как пропадал в самой гуще кучи-малы на поле, когда играл за «Кливленд браунс». Судя по всему, юридическая школа и футбол в равной степени сужают кругозор. Карьера форварда, всегда говорил Младший, подготовила его к юридической школе. Тяжелая работа, но скучная, скучная, скучная.
Теперь Младший руководил «Черной рукой закона», и я знал, что, когда Фрэнни бывает в Нью-Йорке, она останавливается у него.
Они оба были звездами и, думаю, наконец-то стали проще смотреть друг на друга. Но на Лиллиных похоронах я мог думать только о том, как бы Лилли была довольна, увидев их вместе.
Отец сидел рядом с медведицей Сюзи, зажав биту между коленями ручкой книзу, и слегка ею покачивал. А когда он шел, держась за руку Сюзи, руку бывшего медведя-поводыря Фрейда, он нес бейсбольную биту с великим достоинством, как будто некую массивную трость.
Сюзи была разбита случившимся, но на похоронах держала себя в руках, думаю, ради отца. Она обожала его после того волшебного взмаха битой, легендарного, инстинктивного взмаха, который покончил с порнографом Эрнстом. К моменту Лиллиного самоубийства Сюзи где только ни побывала. Она покинула Восточное побережье и уехала на Западное, потом опять вернулась на Восточное. Какое-то время она руководила коммуной в Вермонте. «Доруководила этих засранцев до ручки», — говорила она нам, смеясь. Она открыла семейный консультативный центр в Бостоне, который переродился в центр по уходу за детьми (поскольку это было явно актуальнее), который, в свою очередь, преобразовался в консультативный центр по изнасилованию (к тому моменту, когда центры по уходу за детьми появились повсюду). Консультативный центр по изнасилованию в Бостоне не прижился, и Сюзи признала, что не вся враждебность исходила извне. Конечно, везде можно найти любителей насилия и женоненавистников и разных глупцов, которые считали, что в центрах по изнасилованию работают, те, кого Сюзи называла «воинствующими лесбиянками и хулиганствующими феминистками». Бостонцы неласково отнеслись к первому Сюзиному консультативному центру по изнасилованиям. Одну работницу центра даже изнасиловали — видимо, в полемическом задоре. Но даже Сюзи признавала, что некоторые консультативные центры в те ранние дни действительно состояли из «воинствующих лесбиянок и хулиганствующих феминисток», люто ненавидевших мужчин, так что не все трудности консультативных центров были чисто внешними. Среди этих женщин можно было встретить антисистемных философов без фрэнковского чувства юмора, и если слуги закона вставали на пути у женщин, требовавших — для разнообразия — справедливого возмездия насильникам, то женщины, в свою очередь, презирали закон как таковой, и на деле ни те ни другие не приносили жертвам ничего хорошего.
Сюзин консультативный центр в Бостоне закрылся после того, как несколько мужененавистниц кастрировали подозреваемого насильника на автостоянке в Бэк-Бее. Сюзи вернулась в Нью-Йорк, где снова занялась семейным консультированием. Она специализировалась на избиении детей, «имея дело», как она выражалась, и с детьми, и с теми, кто их избивал, но ее тошнило от Нью-Йорка (она сказала, что жить в Гринвич-Вилидже, не будучи медведем, совсем не забавно), и она твердо верила, что ее будущее — в организации центров по изнасилованию.
Помня спектакль в «Стэнхоупе» в 1964 году, я с этим вполне соглашался. Фрэнни всегда говорила, что Сюзи тогда сыграла лучше, чем ей, Фрэнни, когда-либо суждено, а уж в этом-то она эксперт. Исполнив ту роль, с единственной репликой, обращенной к Чипперу Доуву, Фрэнни обрела необходимую уверенность в себе. И потом чуть ли не в каждой картине, в которой она снималась, Фрэнни находила возможность вставить эту фразу: «Ба, кого мы видим». И каждый раз эта милая фраза звучала по-новому. Конечно, снимается Фрэнни под другим именем. Кинозвезды почти всегда так поступают. К тому же Фрэнни Берри — не то имя, которое люди заметили бы.
Голливудское имя Фрэнни, ее актерский псевдоним, вам хорошо известно. Я сейчас рассказываю нашу семейную историю, и мне не следует использовать здесь ее актерский псевдоним, но вы его хорошо знаете. Фрэнни одна из ваших любимиц. Она самая лучшая, даже когда играет злодеек; она всегда настоящая героиня, даже когда умирает, даже когда умирает ради любви или, того хуже, ради войны. Она самая прекрасная, самая недоступная и в то же время самая уязвимая, а иногда и самая крутая. (Она одна из тех, ради кого вы идете в кино или ради кого высиживаете до конца.) Сейчас другие мечтают о ней — теперь, когда она таким разрушительным способом отучила мечтать о ней меня. Сейчас я могу жить со своими мечтами о Фрэнни, но среди зрителей должны быть и те, кто не так просто уживается с мечтами о ней.
Она очень легко приспособилась к своей славе. Лилли так и не сумела этого сделать, но для Фрэнни это было очень просто, потому что она всегда была нашей семейной звездой. Она привыкла быть в центре всеобщего внимания, быть тем, кого все ждут, кого все слушают. Она была рождена для главной роли.
— А я был рожден, чтобы стать несчастным зачуханным агентом, — мрачно говорил Фрэнк после похорон Лилли. — Даже тут я был агентом, — сказал он, имея в виду смерть Лилли. — Она просто еще не доросла до всего того дерьма, которое я заставлял ее делать! — печально сказал он и заплакал. Мы попробовали его успокоить, но Фрэнк сказал: — Я всегда буду долбаным агентом, так его растак! Все это происходит из-за меня! Посмотрите на Грустеца! — орал он. — Кто его набил? Кто все это затеял с самого начала? — рыдал и рыдал Фрэнк. — Я просто сраный агент, — бормотал он.
Но отец прикоснулся к Фрэнку, держа бейсбольную биту, как антенну, и сказал:
— Фрэнк, Фрэнк, мальчик мой. Ты тут совершенно ни при чем, — сказал отец. — Кто у нас в семье главный мечтатель, Фрэнк? — сказал отец, и мы все посмотрели на него. — Конечно, я. Я мечтатель, Фрэнк, — сказал отец. — А Лилли просто мечтала больше, чем была в силах, Фрэнк. Она унаследовала эту проклятую мечтательность, — сказал отец. — От меня.
— Но я был ее агентом, — тупо повторил Фрэнк.
— Да, но это не играет роли, Фрэнк, — сказала Фрэнни. — Ты мой агент, и это действительно важно, я в тебе нуждаюсь, — сказала Фрэнни. — Но никто не мог быть агентом Лилли.
— Какая разница, Фрэнк, — сказал я ему, потому что он всегда говорил это мне. — Какая разница, кто был ее агентом, Фрэнк.
— Но это был я, — повторил Фрэнк, он был невозможный упрямец.
— Господи, Фрэнк, — сказала Фрэнни. — Легче разговаривать с твоим автоответчиком, чем с тобой.
Это наконец привело его в чувство.
Какое-то время нам пришлось выдерживать напор волны рыдающих поклонников, адептов культа Лиллиного самоубийства: кое-кто считал, что самоубийство Лилли было ее высшим художественным заявлением, безоговорочным доказательством ее серьезности. В случае Лилли это звучало особенно нелепо, поскольку и Фрэнк, и Фрэнни, и я знали, что самоубийство Лилли, с ее точки зрения, было безоговорочным признанием в недостаточной серьезности. Но эти люди продолжали любить в ней то, чего она в себе терпеть не могла.
Адепты этого культа даже предложили Фрэнни проехаться по студенческим городкам с чтением Лиллиных работ, в роли Лилли. Они обращались к Фрэнни-актрисе: они хотели, чтобы она сыграла Лилли.
Но мы помнили, как Лилли однажды состояла писателем при университете и как она в первый и последний раз посетила собрание английского отделения. На этом собрании лекционный комитет объявил, что у него остались деньги только на то, чтобы пригласить двух поэтов средней популярности или одного хорошо известного писателя или поэта или потратить все оставшиеся деньги на женщину, которая разъезжала по студенческим городкам, изображая Вирджинию Вулф. Лилли была на отделении единственным преподавателем, чей курс включал творчество Вирджинии Вулф, и только она воспротивилась приглашению к студентам женщины, имитирующей писательницу.
