— Лилли всего лишь одиннадцать, — говорила Фельгебурт. — Удивительно, что она так любит литературу. Это-то и может ее спасти. Отель для нее — совсем не подходящее место.

— Wo ist die Gemьtlichkeit? — пропел Фрэнк.

— Вы очень хорошо относитесь к Лилли, — сказал я мисс Выкидыш. — А свою семью завести не думали?

— Четыреста шестьдесят четыре! — пропел Фрэнк.

— Я не хочу заводить детей, пока не произойдет революция, — без тени юмора ответила она.

— Как ты думаешь, я нравлюсь Фельгебурт? — спросил я Фрэнка однажды вечером, когда мы возвращались домой.

— Подожди, пока начнутся занятия в школе, — предложил Фрэнк. — Тогда найдешь хорошенькую девочку своего возраста.

Таким образом, хоть я и жил в венском борделе, моя половая жизнь мало чем отличалась от половой жизни большинства американцев, которым в 1957 году было пятнадцать лет; я дрочил, представляя себе самых опасно-грубых проституток, и провожал молодую «старшую» девушку до дома, ожидая того дня, когда смог бы поцеловать ее или хотя бы взять за руку. Я ожидал, что «робкие души», постояльцы, которые (по предсказанию Швангер) потянутся к отелю «Нью-Гэмпшир», будут вроде меня. Но это оказалось не так. Время от времени они приезжали на автобусах: странные группы, приехавшие с организованным туром, а некоторые туры были такими же странными, как и сами группы. Библиотекари из Девона, Кента и Корнуолла; орнитологи из Огайо — эти наблюдали аистов в Русте. Они все были настолько пунктуальны в своих привычках, что дружно ложились спать до того, как начинали работать проститутки; они спали всю ночь, не обращая внимания на ночную суматоху, а утром часто были уже готовы к выезду прежде, чем Визгунья Анни провизжит свой последний оргазм, прежде, чем явится радикал Старина Биллиг с отблеском нового мира в его близоруком мысленном взоре. Группы отличались рассеянностью, и Фрэнк зарабатывал дополнительные деньги, устраивая некоторым из них «пешие экскурсии». Группы не доставляли хлопот, даже Японское мужское хоровое общество, которое хором обнаружило проституток и использовало их тоже хором. Ну и шумное, странное было это время: постоянное траханье и постоянное пение! Японцы привезли с собой множество фотоаппаратов и фотографировали всех подряд, и всю нашу семью тоже. Фрэнк до сих пор досадует, что всеми нашими венскими фотографиями мы обязаны лишь Японскому мужскому хоровому обществу. На одной фотографии Фельгебурт с Лилли и, конечно же, с книгой. Есть трогательная фотография двух Старин Биллигов; они выглядят, как сказала бы Лилли, «милой» пожилой парой. Есть Фрэнни, опирающаяся на сильное плечо медведицы Сюзи, Фрэнни выглядит несколько исхудавшей, но нахальной и сильной, «подозрительно самоуверенной» — вот как охарактеризует ее Фрэнк в этот период. Есть любопытная фотография отца и Фрейда. Глядя на нее, складывается впечатление, что они собрались играть одной бейсбольной битой и спорят, кто будет бить следующим, и прервали свой спор только на мгновение, чтобы сфотографироваться.

Я с Черной Ингой. Помню того японского господина, который попросил меня и Ингу встать рядом; мы сидели внизу и играли в девятку, но японец сказал, что не хватает освещения, и нам пришлось встать. Получился несколько неестественный момент. Визгунья Анни продолжает сидеть за столом; в той части стола, где света было достаточно, перепудренная Бабетта шепчет что-то Иоланте, которая стоит несколько в стороне, сложив руки на своей впечатляющей груди. Иоланта так и не освоила игру в девятку. На фотографии она выглядит так, будто собирается всех разогнать. Помню, что японцы тоже ее боялись, возможно, потому, что она была намного больше любого из них.

Эти фотографии, единственные наши фотографии за 1957-1964 годы, когда мы жили в Вене, примечательны тем, что все знакомые нам люди изображены на них с одним или двумя японцами, то есть с кем-то, кто совершенно нам незнаком. Даже порнограф Эрнст, прислонившийся к машине. А вот рядом с ним облокотился на капот Арбайтер, а эти ноги, торчащие из-под переднего бампера старого «мерседеса», принадлежат тому, кого мы называли Ключ; на всех фотографиях у Шраубеншлюсселя изображены только ноги. А машину окружают японцы — чужаки, которых никто из нас больше никогда не увидит.

Могли ли мы тогда понять — внимательнее присмотревшись к фотографии, — что это была не обычная машина? Кто слышал когда-нибудь о «мерседесе», пусть даже и старом, который требовал бы к себе такого внимания? Герр Ключ все время или лежал под машиной, или крутился вокруг нее. И почему это одна-единственная машина, принадлежащая Симпозиуму, требовала такой заботы — ведь выезжала она очень редко? Глядя на нее уже теперь… ну, на фотографии все очевидно. Трудно смотреть на эту фотографию и не понимать, чем на самом деле был этот «мерседес».

Бомбой. Вечно переделываемой, на той или иной стадии доводки, но всегда готовой к действию бомбой. Вся машина была бомбой. И этот безымянный японец, присутствующий на всех наших фотографиях, на единственных фотографиях, которые у нас остались… ну, теперь легко видеть в этих незнакомцах, в том иностранном господине, символ безымянного ангела смерти, сопровождавшего автомобиль. Подумать только, мы, дети, годами отпускали шутки о том, какой, должно быть, плохой механик Шраубеншлюссель, коли он с таким постоянством копается в «мерседесе»! В то время как на самом деле он был эксперт! Мистер Ключ был экспертом по бомбам; все эти семь лет бомба каждый день была готова к действию.

Мы так никогда и не узнаем, чего они ждали, — какой момент должен был созреть, если бы мы не вынудили их поторопиться. Реконструировать происшедшее мы можем только по японским фотографиям, а историю они рассказывают темную.

— Что ты помнишь о Вене, Фрэнк? — спросил я у него; я постоянно его об этом спрашиваю.

Он ушел в свою комнату, побыл наедине со своими мыслями, а выйдя, протянул мне кусочек бумаги:

1. Фрэнни с медведицей Сюзи.

2. Покупка твоей чертовой штанги.

3. Проводы Фельгебурт до ее дома.

4. Дух мышиного короля.

— Конечно, было еще и многое другое, — сказал Фрэнк, вручая мне листок, — но я не хочу в это вдаваться.

Я понимаю, и я, конечно, тоже помню, как мы ходили покупать штангу. Мы пошли все. Отец, Фрейд, Сюзи и мы, дети. Фрейд пошел, потому что он знал, где находится спортивный магазин. Сюзи пошла, потому что Фрейд мог помочь ей вспомнить, где находится спортивный магазин.

— Мы проехали больничный склад на Мариахильфер? — кричал ей Фрейд в трамвае. — Теперь второй или третий поворот налево.

— Эрл! — говорила Сюзи, выглядывая из окна.

— Надеюсь, это безопасно, — предостерег Фрейда кондуктор штрассенбана. — Медведь не на привязи. Обычно мы их без привязи не пускаем.

— Эрл! — сказала Сюзи.

— Это умный медведь, — сказал Фрейд кондуктору.

В спортивном магазине я купил штангу, триста фунтов насадок-блинов и две гантели со сменными грузами.

— Доставьте это в отель «Нью-Гэмпшир», — сказал отец.

— У них нет доставки, — сказал Фрэнк.

— Нет доставки? — удивилась Фрэнни. — Но мы же не можем все это утащить!

— Эрл! — сказала медведица Сюзи.

— Веди себя хорошо, Сюзи! — прикрикнул Фрейд. — Успокойся.

— Медведю бы очень понравилось, если бы нашу покупку доставили, — сказал Фрэнк продавцу в спортивном магазине.

Но это не сработало. Уже тогда можно было догадаться, что способность медведя переломить ситуацию в нашу пользу сходит на нет. Мы по возможности распределили вес между собой. Я нагрузил гантели по максимуму — семьдесят пять фунтов на каждой — и понес их в руках. Отец, Фрэнк и Сюзи боролись со штангой и оставшимися ста пятьюдесятью фунтами. Фрэнни открывала двери и расчищала дорогу, а Лилли вела Фрейда: на обратном пути она выступала его медведем-поводырем.

— Господи Иисусе! — сказал отец, когда нас не пустили в штрассенбан.

— Они позволили нам проехать только сюда! — возмутилась Фрэнни.

— Против медведя они ничего не имеют, — объяснил Фрейд. — Им не нравится штанга.