— Это вы так ее несете, что она кажется опасной, — сказала Фрэнни отцу, Фрэнку и Сюзи.

— Делал бы ты зарядку, как Айова Боб, — сказал я отцу, — мог бы тогда нести штангу один, и она не казалась бы такой тяжелой.

Лилли отметила, что австрийцы пускают в трамвай с медведем, но не пускают со штангой; и добавила, что австрийцы ничего не имеют против лыж. Так, может быть, нам купить лыжный чехол и положить туда штангу? Тогда кондуктор подумает, что это не штанга, а просто очень тяжелые лыжи.

Фрэнк предложил, чтобы кто-нибудь сбегал за «мерседесом» Шраубеншлюсселя.

— Он никогда не бывает на ходу, — сказал отец.

— Мог бы наконец и поехать, — сказала Фрэнни. — Эта жопа который год уже его чинит.

Отец вскочил в трамвай и отправился домой за машиной. И как мы тогда не поняли по быстрому отказу радикалов, что около нашего отеля стоит бомба? Но мы восприняли это просто как очередную их грубость и потащили наши тяжести дальше.

В конце концов я вынужден был оставить всех вместе со штангой около Кунстхисторишес-музеум 30. В музей со штангой нас тоже не пустили, равно как и с медведем.

— А Брейгель не стал бы возражать, — сказал Фрэнк.

И вот им пришлось убивать время, стоя на углу. Сюзи слегка пританцовывала, Фрейд стучал своей бейсбольной битой, Фрэнни и Лилли распевали американские песни — так они и время провели, и денег немного заработали. Вена славится своими уличными клоунами — «дух мышиного короля», как говорил Фрэнк. Он обходил толпу со шляпой. Это была фуражка от формы автобусного водителя, купленной Фрэнку отцом, потертая похоронно-траурная фуражка, которую Фрэнк надевал, изображая портье в отеле «Нью-Гэмпшир». В Вене он носил ее все время, наш самозваный мышиный король Фрэнк. Мы очень часто думали о печальном артисте с его никому не нужным зверинцем, который в один прекрасный день вышел из открытого окна, разбившись вместе со своими мышами. ЖИЗНЬ СЕРЬЕЗНАЯ ШТУКА, НО ИСКУССТВО ЗАБАВА! Свое заявление он сделал ясно и недвусмысленно; он очень долго проходил мимо открытых окон, и они в конце концов его затянули.

Я потащился домой со ста пятьюдесятью фунтами.

— Привет, Ключ, — сказал я радикалу, лежавшему под машиной.

Я побежал обратно к Музею истории искусств и притащил домой еще семьдесят пять фунтов. Отец, Фрэнк, медведица Сюзи, Фрэнни, Лилли и Фрейд принесли домой оставшиеся семьдесят пять. Теперь, когда у меня были мои штанга и гантели, я мог воскресить первый отель «Нью-Гэмпшир» и старого Айову Боба, и ощущение заграничности Вены исчезло.

Конечно, нам надо было ходить в школу. Американская школа находилась в районе Шёнбрун, около зоопарка, недалеко от дворца. Какое-то время Сюзи провожала нас туда на трамвае. А после занятий встречала. Здорово было, что одноклассники видели, как нас провожает в школу и встречает после занятий медведь. Но все же отцу или Фрейду приходилось сопровождать Сюзи — в одиночку медведей в трамвай не пускали, — к тому же школа стояла слишком близко к зоопарку, и потому в пригороде к медведю относились более настороженно, чем в городе.

Позже я думал, что едва ли Фрэнку пошло на пользу наше равнодушие к его половой жизни. За семь венских лет мы ни разу серьезно не поинтересовались, что у него были за дружки; он только говорил, что это были мальчики из американской школы. Фрэнк был самым старшим из нас и лучше всех знал немецкий, поэтому он часто задерживался в школе и возвращался домой один. Жизнь во втором отеле «Нью-Гэмпшир» вынуждала Фрэнка к осторожности — так и я когда-то говорил шепотом у Ронды Рэй при включенном интеркоме. А у Фрэнни на тот момент был ее медведь, и Сюзи все уверяла меня, что с изнасилованием у Фрэнни покончено.

— Оно все еще с ней, — говорил я.

— Оно с тобой, — говорила Сюзи. — Это ты никак все не можешь выбросить из головы Чиппера Доува. А значит, и она.

— Значит, с Чиппером Доувом еще не покончено, — говорил я. — Изнасилование никуда не делось.

— Посмотрим, — говорила Сюзи. — Я же умный медведь.

А робкие души продолжали приезжать, но далеко не в чрезмерных количествах; чрезмерное количество и робкие души — вещи несовместные, а жаль: немного побольше робких душ нам явно не помешало бы. Но в любом случае книга постояльцев у нас была не такая пустая, как в первом отеле « Нью-Гэмпшир».

С тургруппами было проще, чем с отдельными постояльцами. В отдельных робких душах, по сравнению с группой робких душ, есть что-то чересчур робкое. Робкие души, которые путешествовали в одиночку, или робкие пары, иногда с робкими детьми, — их было легче смутить повседневной и еженощной деятельностью отеля «Нью-Гэмпшир», заставить почувствовать себя непрошеными гостями. Но за первые три или четыре года лишь один постоялец решился выступить с жалобой — настолько робки бывают эти робкие души.

Недовольными оказались американцы. Это была женщина, которая путешествовала с мужем и дочкой примерно того же возраста, что и Лилли. Они приехали из штата Нью-Гэмпшир, но не из района Дейри. Когда они вошли, за регистрационной стойкой сидел Фрэнк: дело происходило во второй половине дня, школьные занятия к тому времени уже закончились. По словам Фрэнка, она тут же начала разоряться о «старой доброй порядочности, простой, но искренней», которую, судя по всему, связывала с Нью-Гэмпширом.

— Опять все то же «простое, но добротное» говно, — вспомнит Фрэнни миссис Урик.

— Нас обирали по всей Европе, — пожаловался Фрэнку муж женщины из Нью-Гэмпшира.

В фойе находился Эрнст, который объяснял нам с Фрэнни какие-то сверхъестественные позы «тантрической группы». Он говорил по-немецки, поэтому было чертовски трудно уловить его мысль, но хотя Фрэнни и я так и не сравнялись в немецком с Фрэнком (а Лилли догнала его в разговорном языке всего лишь за год!), кое-чему американская школа нас все-таки научила. Конечно, совокупляться нас там не учили. Этот курс читал нам исключительно Эрнст. От его разговоров у меня мурашки по коже бегали, но я не мог оставить Фрэнни с ним наедине и потому, едва завидев, что он остановился с ней поговорить, вынужден был непременно к ним присоединиться. Медведица Сюзи тоже любила остановиться и послушать, дотрагиваясь при этом до моей сестры лапой — большой красивой лапой, которую видел и Эрнст. Но в тот момент, когда у стойки регистрировалась американская пара из Нью-Гэмпшира, медведица Сюзи была в туалете.

— И шерсть в ванной, — говорила женщина Фрэнку. — Вы даже не представляете, в какую грязь мы иногда попадали.

— Мы выбросили все путеводители, — сказал Фрэнку ее муж. — Им просто нельзя доверять.

— Теперь мы доверяем только нашим инстинктам, — сказала женщина, оглядывая новое фойе отеля «Нью-Гэмпшир». — Мы ищем что-нибудь в американском духе.

— Скорей бы уж домой, — пискнула дочка.

— Могу предложить две прекрасные комнаты на третьем этаже, — сказал Фрэнк. — Смежные, — добавил он. Но он забеспокоился, не слишком ли близко это будет к проституткам, всего лишь этажом выше. — Хотя, — сказал Фрэнк, — с четвертого этажа вид гораздо лучше.

— Да наплевать на вид, — сказала женщина. — Мы возьмем смежные комнаты на третьем. И чтоб никакой шерсти, — угрожающе добавила она как раз в тот момент, когда в фойе ввалилась Сюзи и, увидев среди новых постояльцев маленькую девочку, демонстративно мотнула головой и утробно, по-медвежьи, заворчала.

— Смотрите, медведь! — сказала маленькая девочка, хватая отца за ногу.

Фрэнк ударил по звонку, и тот издал резкое «дзинь».

— Носильщик! — заорал Фрэнк.

Мне пришлось оторваться от описываемых Эрнстом тантрических позиций.

— В группу «вьянта» входят две главные позы, — монотонно объяснял он. — Женщина склоняется вперед, касаясь руками пола, а мужчина овладевает ею сзади, стоя. Это «дхенука-вьянта-асана» или поза коровы, — сказал Эрнст, уставившись своим влажным взглядом на Фрэнни.

— Поза коровы ? — переспросила Фрэнни.