– На жатву я отпущу его. Подмогнет.

Егор вышел вслед за ним на улицу, чтоб не видеть прощания матери и Любаши с Николаем, не терзать сердца. Ванятка, сидевший на камне, поднялся, пропустил гостей, разглядывая их исподлобья.

Вспомнились Пудяков с Андрюшкой Шавлухиным, запертые в сарае. Подумалось: коль убьют их, сколько мужиков из-за этой швали Маркелин загубит. Ой, разгуляется!

Подскакал верховой, парень в клетчатой рубахе, тот самый, что выпускал мужиков из сарая, крикнул:

– Красные с Коростелей шпарят!

– Пулеметы выставили? – спокойно спросил Антонов.

– А то нет? Есть чем встретить!

И словно подтверждая слова парня, за Хутором застучали наперебой два пулемета.

– Там место хорошее. Не пройдут, – заверил парень.

– Скачи туда, скажи – отобьют атаку и пускай отходят. В Андрияновку двинем. Как бы от лесу не отсекли…

Николай Чернавку вывел, седлать начал, но Антонов остановил его.

– Оставь. Кони есть, отбили у Маркелина… Не на себе же твои снопы возить будут.

Егор, думая о пленниках в Гольцовском сарае, взял Чернавку у брата, взнуздал, вскочил в седло.

– Ты куда? – строго спросил брат.

– Вы тут отряд ждать будете? – не отвечая, глянул на Антонова Егор.

– Тут.

– Я сейчас, – дернул поводья Егор и стукнул пятками по бокам лошади.

– Шашку забыл! – крикнул ему вслед Антонов.

Егор, пригибаясь к гриве Чернавки, влетел во двор Гольцова, соскочил. Сарай был заперт. Два антоновца стояли у избы возле оседланных коней, слушали, как за церковью на окраине Хутора стучат пулеметы, хлопают выстрелы.

– Быстро туда! – крикнул им Егор. – Антонов велел… А этих я покараулю. Их он нам отдал… Сами управимся…

Антоновцы встретили его недоверчиво, но один из них вспомнил, что Егор сидел в сарае, когда они выбили Маркелина из Масловки, и оба ускакали со двора. Егор проводил их взглядом до церкви, отодвинул засов, приоткрыл дверь и крикнул громким шепотом в полутьму сарая:

– Выходите! Скорей!

Андрюшка выскочил первым, огляделся быстро, зверовато и кинулся за избу в картофельную ботву. Пудяков грузно покатился следом. Егор запер сарай, потихоньку влез на Чернавку и затрюхал назад, поглядывая в сторону церкви. Перестрелка стихала. Выстрелы хлопали редко, нехотя и не страшно, словно кто-то баловался.

– Ну как там? – без особого интереса спросил Ишков у Егора, будто давно уже знал, что там все в порядке.

– Отбили.

– К Гольцову заезжал? – спросил быстро Николай. – Пудякова не расстреляли?

– Не трогали пока… Мужики охраняют.

– Отпусти их сейчас, беды сколь наделают. И тронь – Маркелин Масловку кровью зальет, – горестно пробормотал Николай.

– Мужики разберутся, – ответил Антонов, поглядывая на луг, на котором появился отряд.

Ускакали антоновцы. Притихла Масловка в ожидании красноармейцев. Что-то будет? Как поведет себя Маркелин? Ни единого человека не видно на лугу. Только через полчаса стал доноситься какой-то шум со стороны Хутора. Там шла какая-то суета. Понятно было, что вошли красные. Но что они делают там? Выстрелов не слышно, только конское ржание, мужские голоса, какие-то вскрики. Немного погодя, на луг выехали несколько всадников и быстрым шагом направились в Угол. Белого коня Маркелина нет среди них, отметил про себя Егор.

Мать тоже глядела в окно, следила за всадниками. Любаша покачивала люльку, хотя ребенок спал тихо, видно, для того, чтоб успокоить себя. Ванятка сидел на приступке.

– Сказали, небось, где Антонов обедал… Мож, спрячешься? Скажу, убегли от бандитов в ветлы… – тревожно глянула на Егора мать.

– Меня не тронут… Не должны.

Конский топот донесся с улицы. Анохин надеялся, что проедут мимо, но нет. К ним. Подъехали, остановились, стали неспешно разнуздывать. Видно, не на минутку. В румяном молодом бойце в легкой черной кожанке Егор узнал Максима, заместителя Маркелина, который пел зимой про цветы ЧеКа. Ко входу в сени направилось трое, настороженно поглядывали на окна. Остальные возле коней остались. Максим вошел уверенно, как в свою избу.

– Не ждали?

– Почему не ждали? Ждали, – поднялся ему навстречу Анохин. – Только потише, – кивнул он на люльку, – проснется, разорется.

– Племянник? А где же хозяин?

– Утек.

– С Антоновым?

– Что ему с ним делать? – заговорила сердито мать. – В ветлы убег… Как вошел Антонов, он сразу…

– А ты, знать, Антонова пригрела, накормила? – ухмыльнулся Максим.

– А то рази… Башка дороже щей.

– А тебя не звал с собой? – посмотрел Максим на Егора.

– На кой я ему нужен. У него своих, надежных, полно.

– Это да. Иначе мы б его давно прихлопнули… Но и нам нужны надежные. Партия призывает тебя на службу в ЧК.

– Я освобожденный. Вчистую. – Егор вытащил из сундука справку, показал.

– Это ты от воинской повинности освобожден, а для службы в ЧК годишься… Мы военкому волости запрос делали, рекомендует тебя. Нам как раз такие нужны. Собирайся, не артачься – партия призывает…

В Тамбове Егора Анохина после короткого разговора с председателем Губчека Окуловым Александром Михайловичем зачислили в Особый карательный отряд ЧК, выдали коня, гнедого задиристого мерина, карабин, патроны. Неделю жил в Тамбове, слушал агитаторов, которые каждый день выступали в отряде, рассказывали, как Красная Армия добивает поляков, о положении в уездах, где, по их словам, кулаки мутят народ, настраивают против Советской власти, пытаются сорвать жатву. Егор с горечью думал о матери: страда начинается, а дома Ванятка за мужика, разве справится. И та рожь, что уродилась, осыплется, уйдет в землю. Безделье мучило, давило тоской. Не уходила мысль о Настеньке. Где она? Что с ней? Когда он снова увидит ее? Как она поведет себя с ним после такого позора? Не уберег он ее, не уберег! Боль постоянно жила в нем, ни на секунду не покидала, чтобы он ни делал. Боль и жажда мести! Он уверен был, что как только увидит Чиркуна, сразу же пристрелит его. А там будь что будет!

Вскоре рано утром подняли отряд и быстрым маршем бросили в Кирсановский уезд, где в Курдюковской волости объявилась банда. В Курдюки пришли к вечеру, но там уже было спокойно. Узнали, что банда ускакала в сторону Каширки, и выслали туда разъезд. Вернулся разъезд быстро, доложил, что банда, по словам пастуха, еще в Каширке. Командир отряда, горячий двадцатилетний парень, не долго раздумывая, посадил отряд на коней, решил захватить бандитов врасплох, взять с ходу деревню.

Скакали на рысях вдоль болотистого берега речушки Мокрая Панда. Солнце, палившее весь день, скрылось за деревьями, окрасило в оранжевый цвет высокие реденькие облака. Стало прохладнее. Мерин Егора, отдохнувший в Курдюках, изредка, когда переходили на шаг, косил голову, оборачивался, блестел озорным огненным глазом, щерился, делал вид, что пытается куснуть Егора за колено. Анохин улыбался в ответ, весело поднимал плетку, тоже делал вид, что сейчас хлестнет его. Конь шаловливо мотал головой и легко, игриво убыстрял шаг. Скакали молча, до Каширки версты три, не более. Вывернулись из-за бугра серые избы, и видно стало, как во дворах забегали, засуетились возле коней мужики, командир выхватил шашку, заорал: «Отряд, за мной!» – и, поднимая пыль, помчался впереди.

Анохин напрягся, вглядываясь вперед, привычно сжался, чувствуя, как заколотилось сердце в груди, пришпорил мерина и хлестнул его плеткой по крупу. Конь всхрапнул, рванулся по жнивью. Егор летел, пригнувшись, припав к гриве своего молодого мерина, который вытянулся, напружинился, шел легко, догонял командира. Затрещал пулемет, вжикнула мимо уха злая пчела… и все! Пустота! Провал!..