Должно быть, мое молчание внушило ей надежду, и она пустилась в объяснения, поспешные, сбивчивые; просила о снисхождении, но была не слишком строга к себе. Из потока обрушившихся на меня бессвязных слов я должен был' понять, что Дана — всего лишь　

маленькая слабая женщина, что ее принудили, воспользовавшись ею, как орудием, сама же она ни в чем не повинна.　

Я искоса наблюдал за ней, приоткрыв единственный зрячий глаз.　

Мы с Айвором знакомы около двух лет… мы не были женаты, никогда не жили под одной крышей, просто…　

«Просто занимались любовью», — холодно подумал　

я.　

Я актриса. — Она выдержала небольшую паузу, ожидая, должно быть, что я стану возражать, но что я мог сказать? Попросить ее предъявить документы? Нет сил. Оставалось лишь снять шляпу перед ее профессиональным мастерством.　Однажды, — продолжала она, — это случилось прошлым летом, Айвор явился ко мне возбужденный и довольный, его прямо распирало от гордости, сказал, что ему в голову пришла отличная мысль, и если я помогу ему, он… ну, словом, он меня не обидит… то есть, вы понимаете, он хотел сказать…　

Можно было не продолжать. Не обидит… Ясно, что он предлагал ей крупную взятку.　

Айвор сказал, что один его знакомый явно ищет любовного приключения. Прежде Айвор никогда не брал меня на скачки, а тут говорит, пойдем, я скажу, что ты моя дочка, посмотрим, клюнет он на тебя или нет. А еще сказал, что его приятеля считают холодным, как лед, то-то　

будет хохма, когда он в меня влюбится. Да, так и сказал… Он, говорит, только и ждет, чтобы его кто-нибудь подцепил — по всему виднб: на　

молоденьких девушек заглядывается, ручки им　

пожимает, треплет по щечке, ну, в общем, вы понимаете, что я имею в виду.　

Неужели хорошенькие девушки считают в порядке вещей, когда мужчина средних лет ищет сексуальных удовольствий и пожимает им ручки?　

И вы согласились, — сказал я.　

Она кивнула.　

Он был такой славный, Джон Уайт… он　

понравился мне, понимаете… Я просто улыбалась ему… Мне было приятно, совсем не трудно, а он…　

Айвор оказался прав: он искал женщину, тут я и подвернулась.　

Тут ты и подвернулась, хорошенькая и не слишком строгая. Бедный лорд Уайт, его поймали, потому что он сам этого хотел, одураченный своим дурацким возрастом, ностальгией по юности.　

Я понимала, что Айвор использует Джона в своих целях, но не видела в этом ничего плохого. Почему бы и нет? Все шло хорошо, пока мы с Айвором не поехали на неделю в Сен-Тропе.　

Красивое лицо затуманилось от неприятного воспоминания. Теперь его черты исказились гневом.　

И эта сволочь Джордж Миллейс написал Айвору, чтобы я оставила лорда Уайта в покое, а то он покажет ему наши фотографии… Господи, как же я его ненавидела… но вы ведь отдадите мне… пожалуйста, умоляю вас, отдайте… если кто-нибудь узнает — я погибла… Верните мне, я вам заплачу, только верните…　

Пора выкладывать карты на стол, подумал я.　

Что же я должен вам вернуть? — спросил я.　Как что? Пачку сигарет, разумеется. Там еще написано…　Ах, да. Но почему вам пришлось писать на пачке сигарет?　Джордж потребовал список, ну а я, конечно, ни за что не хотела давать, тогда он сказал, на, напиши красным фломастером на целлофане — никто не принимает такие вещи всерьез, и ты потом всегда сможешь отказаться… я согласилась и… — Внезапно она прервала свою исповедь. Видно, в душе у нее шевельнулось подозрение. — Она ведь у вас, эта пачка? Вам Джордж Миллейс передал ее вместе с фотографиями… да?　А что за список вы ему написали? — спросил я.　О, господи, — в ужасе выдохнула она. — Я тут перед ним распинаюсь, а у него и нет ничего! — Она резко встала. Гневное лицо стало почти некрасивым. — Дерьмо собачье! Жалко, что Айвор не прикончил тебя, подонок. Уж сделал бы тебя так, чтобы ты никогда не встал. Надеюсь, тебе как следует врезали.　

Не напрасно надеешься, детка. И вправду, как следует, подумал я, не чувствуя, как ни странно, ни малейшей злобы на Айвора ден Релгана. Я погубил　

его жизнь, он пытался изувечить меня, но, в общем, я вышел из этой схватки с меньшими потерями. Конечно, мне здорово досталось, но это пройдет.　

Скажите Айвору спасибо, — промямлил я.　

Но она была слишком взбешена и раздосадована тем, что выдала себя, чтобы как следует оценить мой юмор. Оставляя за собой аромат духов, она прошумела шелками через холл и пулей вылетела из дома, на прощанье хлопнув дверью. Воздух еще долго дрожал от ее мощных флюидов женственности. Слава богу, таких, как Дана, немного, а то и спятить недолго.　

Из кухни вышли Джереми и Клэр.　

Чего она от тебя хотела? — спросила Клэр.　Неважно… У меня этого все равно нет.　

Они принялись расспрашивать, в чем дело, но я попросил подождать до завтра, завтра я все равно расскажу, а сегодня…　

Они послушались.　

Присев рядом со мной на ступеньки, Клэр погладила мою ладонь.　

Ну, как ты? Очень худо? — спросила она.　

Я и вправду чувствовал себя неважно, но, не желая в этом признаваться, спросил:　

Который час?　Без двадцати четыре, — ответила Клэр, взглянув на часы. — Тебе надо поесть, принести чего-нибудь?　Не надо.　

Они разогрели суп и съели его с хлебом — не густо, но жить можно. В голову лезли дурацкие мысли. Я думал о том, что впервые провожу время, лежа на ступеньках и вдыхая паркетную пыль. Раздавленный тяжелой, мучительной болью, я чувствовал, как ноет каждый мускул, каждая косточка. Но ничего, приступы больше не повторились, и я знал, что вскоре ко мне вернется способность двигаться. С каждой минутой все больше хотелось встать и пойти в ванную — видно, действительно я приходил в норму. В конце концов желание принять душ стало настолько непреодолимым, что я отважился сесть.　

Медленно, осторожно продвинулся на ступеньках и прислонился спиной к стене.　

Что ж, не так все плохо, никаких спазмов.　

Мускулы явно восстанавливали свои функции и начали постепенно набирать прежнюю силу. Надо　

попробовать встать. Если постараюсь, должно получиться.　

Из кухни вышли Джереми и Клэр, и я без ложной гордости оперся на их протянутые руки и поднялся на ноги. Стою. Дрожат колени, но я стою!　

Ну а теперь куда прикажете? — осведомилась Клэр.　Пи-пи.　

Они дружно рассмеялись. Джереми взял меня под руку, чтобы помочь дойти до туалета, а Клэр пошла на кухню за тряпкой: Джереми попросил ее вытереть засохшую кровь на полу.　

Не надо, Клэр…　Иди своей дорогой, это мое дело, — ответила она.　

В ванной, ухватившись за вешалку для полотенец, чтобы не упасть, я заглянул в зеркало над раковиной. Распухшее, бесформенное, чужое лицо, все в ссадинах и бурых кровоподтеках. На лбу, щеках, в волосах запеклась кровь, один глаз совсем заплыл, другой стал узким, как у китайца. Лиловые губы рассечены в нескольких местах. Два передних зуба выбиты.　

Мочеиспускание было мучительным и отозвалось острой болью в брюшной полости: должно быть, поврежден тонкий кишечник. Но крови в моче не было, и я с облегчением подумал, что ноги, человеческие и конские, которые с такой силой били меня по всем местам, слава богу, ни разу не попали по почкам. Мне повезло. Исключительно повезло. Можно сказать, в рубашке родился.　

Я напустил в раковину немного теплой воды и начал смывать запекшуюся кровь, но облегчения не почувствовал да и краше не стал. На отмытых участках обнаружились новые ссадины, только и всего. Я осторожно промокнул лицо салфеткой. Остальное оставил как есть.　

И тут я услышал грохот, словно в дальней комнате упало на пол что-то тяжелое.　

Резко распахнув дверь, я столкнулся с Клэр. Привлеченная шумом, она спешила ко мне из кухни.　

Это ты упал? — спросила она встревоженно. — Ты не ушибся?　Нет, это не я. Наверное, Джереми.　

Мы не спеша прошли в переднюю часть дома,　

чтобы посмотреть, что он уронил… и увидели Джереми, ничком лежащего на пороге темной комнаты. Ведро воды, которое он нес, опрокинулось, и вокруг разлилась большая лужа… и запах… сильно пахло тухлыми яйцами. Я знал этот запах…