— Думаешь, хватит, Анюта?

— Хватит. — Повторила мать.

— Ладно. В сарай ее! На хлеб и воду, пока жопа не заживет! А по вечерам — нужники мыть, благо у нас их теперь… Лавруха… Кхе, расстарался. В сарай! Теперь с тобой.

Указующий перст деда уставился на Первака.

— Ты хоть понимаешь, что только что из-под топора выскочил? Вижу, что не понимаешь. Так вот: раб, поднявший руку на кого-либо из хозяйской семьи, должен быть убит. И никакого послабления в этом у меня никто не получит! Сегодня тебе повезло, но в другой раз не повезет, так что, самое хорошее для тебя, если другого раза не будет. А чтобы лучше понял и другим объяснить мог… Роська! Сегодня же расскажи ему, как тебя судили!

— Слушаюсь, господин сотник!

— Вот-вот. Теперь ты, Михайла. Скажи ка мне, внучек, а чего это вокруг тебя все время всякая дурь происходит? Гляди, надоест мне, когда-нибудь.

Дед задумчиво покивал самому себе и вдруг рявкнул:

— Старшина Младшей стражи Михаил!!!

— Я, господин сотник!

— Приказываю! Уймись!

— Слушаюсь, господин сотник!

— Вот так-то. Кхе! Все! Расходитесь!

Дед победно оглядел двор, молодецки расправил усы и вдруг заорал в сторону ворот:

— Илюха! Здорово! Заходи, ты чего, с делом каким, или на шум заглянул?

У ворот и вправду нерешительно топтался обозник Илья.

— Здрав будь, Корней Агеич… Я того… не вовремя, видать.

— Да проходи ты, чего от ворот орать, проходи!

Неловко косолапя, Илья потихонечку побрел в сторону деда, то и дело зыркая глазами по сторонам. Многолюдье и размах строительства явно произвели на него сильное впечатление.

— Ну, так что? — Снова спросил дед, когда Илья приблизился. — С делом пришел?

— И с делом и так, уважение, значит, выказать, и еще дельце малое имеется, и вообще…

— Ну, если с делами, то пошли в дом, не во дворе же нам.

— Благодарствую, Корней Агеич, дельце-то небольшое… Можно и во дворе. Я, это… Не гордый. У тебя, я вижу, забот полно… Строишься вот. Мне бы Михайлу… Михайлу Фролыча, вот.

Обычно бойкий на язык Илья, почему-то сделался робким и косноязычным. Было заметно, что он чего-то опасается, и не знает, как приступить к разговору.

— Так ты к Михайле?

— Ага… То есть и к тебе тоже, Корней Агеич. А к Михайле, вроде бы как, с твоего дозволения. Ну, в общем, как ты повелишь… Но я со всем уважением, ты не подумай чего.

— Михайла, поди сюда!

— Здравствуй, Илья.

— Здрав будь, Михайла Фролыч… Такое вот дело… Я тебе это…

Илья совсем засмущался, и уставился в землю, комкая в руках какую-то тряпицу, извлеченную из-за пазухи.

— Илюха, да что ты, как ушибленный? — попытался приободрить обозника дед. — Вроде бы и трезвый. Чего робеешь-то?

— Да больно уж дело такое… ты только за обиду не прими, Корней Фролыч, ой, Корней Агеич.

— Кхе! Ну, совсем потерялся. Ты часом не свататься надумал? А то у нас тут уже одно сватовство было. Кхе! Слыхал поди, как невеста голосила? Так не свататься?

— Бог с тобой, Корней Агеич, я женат давно. И детишек…

Илья снова замолк, а потом, набрав в грудь воздуха выпалил:

— Вот, Михайла, принес. Спасибо тебе, выручил, век благодарен буду.

Илья вытянул к Мишке руку ладонью вверх. На развернутой, наконец, тряпице лежал кипарисовый нательный крестик, который Мишка дал обознику для проведения обыска на языческом капище.

— Кхе! Возвращаешь, значит?

— Корней Агеич, ты не подумай чего, я со всем уважением…

— А свой крест где? — Дед грозно нахмурился, но Мишка видел, что он вовсе не сердится.

— Вот. — Илья похлопал себя по груди. — Как вернулся, так сразу новую веревочку спроворил.

— Ага! Зазорно тебе, значит, с моим внуком побрататься?

— Да Христос с тобой, Корней Агеич, как можно? Честь для меня великая, только я-то вам зачем?

— Честь, говоришь? А ну, снимай крест!

Илья суматошно заскреб пальцами у горла.

— Так! Отдавай Михайле, а сам его крест надевай! Лисовины своего слова назад не берут!

— Да разве я… Корней Агеич, и в мыслях не было!

— Ну, если не было, то и хорошо. А теперь обнимитесь, братьями стали, как ни как.

Илья облапил Мишку и растрогано хлюпнул носом. Мишка от неожиданности выронил костыль и чуть не упал.

— Ну вот, Михайла, у тебя и старшенький братик появился. Вот мать-то удивим! А я ее еще спрошу, с кем это она больше тридцати лет назад тебе братишку нагуляла.

— Да что ж ты такое… Корней Агеич, разве можно так?

Илья залился краской, Мишка тоже почувствовал, что краснеет.

— Шучу я, шучу. — Успокоил дед. — Не все ж одному Михайле. Илья, сегодня на ужин вся родня собирается. У нас в роду аж пять семей прибыло, слыхал?

— Как не слыхать…

— Вот всех и собираю, чтобы познакомились, а то стыдоба: родичи друг друга никогда в глаза не видели.

Дед снял шапку и с достоинством склонил голову.

— Илья Борисыч, милости просим, сегодня отужинать и познакомиться с новой родней.

— А… Э… Благодарствую… Это как же? Меня?

— Тебя, тебя. Окажи честь, не побрезгуй.

— Да я… Ой!

Илья спохватился и сдернул с головы шапку. Поклонился в пояс и, даже не проговорил, пропел:

— Благодарствую на приглашении, Корней Агеич, буду непременно.

"Во, как ритуал помогает! Сразу и косноязычие пропало".

— У тебя, Илья, — вспомнил дед — еще какое-то дело было?

— Да так, дельце небольшое. Корней Агеич, продай мне одну холопскую семью.

— Что-о-о? Да ты никак разбогател?

— Ну, не так, чтобы очень. — Илья скромно потупился. — Продай, тебе же все равно такую прорву народу девать некуда, вон: третью ночь за тыном сидеть будут.

— Это моя забота! Ты сам-то как целую семью до новин прокормишь?

— А это уже моя забота!

Бойкость возвращалась к Илье прямо на глазах.

— Кхе, Михайла, продать, что ли? Или самим сгодятся?

— С условием, деда. Если Илья согласится стать обозным старшиной Младшей стражи и будет учить в воинской школе обозному делу. Тогда ему для своего хозяйства времени будет мало оставаться, и понадобятся холопы.

— Слыхал, Илюха?

— Э, подумать надо, Корней Агеич.

— Ну, когда подумаешь, тогда и приходи.

— Не-е-ет, тогда уже поздно будет. Ладно, согласен. Но с Буреем ты сам договоришься. Идет?

— Идет. Гривна.

— Что, гривна?

— За семью — гривна серебром.

— Корней Агеич, да помилосердствуй, это ж разве цена?

— Не хочешь — не бери.

— А, может, отдашь за пятнадцать кун?

— Пьяниц и бездельников, или баб без мужика.

— Семнадцать кун!

— Двадцать три!

— Восемнадцать!

— Двадцать две!

— Сойдемся на двадцати?

— По рукам!

— По рукам!

Дед с Ильей зафиксировали сделку рукопожатием.

— Завтра с Лаврухой пойдешь за тын, — распорядился дед — он тебе семью укажет. А серебро — сейчас.

— А золотом не возьмешь, Корней Агеич?

— Да ты и впрямь разбогател! А торговался-то! Где взял?

— Гм… Так это… Там уже нету.

— Да не жмись ты, поведай по-родственному, чай не чужие теперь.

— Михайла мне присоветовал под идолами на капище покопать… Ну, вот… Я и говорю: век благодарен буду. Я и подарок припас, в благодарность, значит. Вот.

Илья полез за пазуху и извлек на свет еще один тряпичный сверток. Размотал тряпочку.

— Вот, я думаю: в самый раз будет.

Дед и внук хором ахнули. На ладони у обозника стояла миниатюрная бронзовая статуэтка. Вздыбившийся в хищном прыжке лис. Чеканка была исполнена настолько искусно, что обозначены были даже встопорщенная на загривке шерсть, коготки на лапах и клыки в ощеренной пасти.

— Кхе… Да-а-а… Где ж ты красоту такую?…

— Да там же, под идолами.

— Это же что получается? — Дед почему-то адресовал свой вопрос Мишке. — Волхв, паскуда, на нашем родовом знаке ворожил?

— Может, и ворожил, деда, так ведь не вышло ничего.

— Как это "не вышло"? А как он убег так легко?