— Пусть будет, батюшка, нельзя же человеку без отчества. — Отозвалась мать.

— Да? А ты что скажешь, Василий… Кхе, Михайлович?

— Господин сотник, — Роська выскочил из саней и сдернул с головы шапку — дозволь доложить?

— Ну, докладывай. Кхе… Только шапку надень, застудишься.

— Это не старшина холопов выкупил, а я!

Мишка изумленно обернулся на крестника, но увидев умоляющие глаза Роськи, прикусил язык.

— Я перед Господом обязан… Мне через Святое Крещение воля вышла, и я теперь должен… Пять душ, тоже через Святое Крещение… И волю дать.

— Кхе… Совсем все с ума посходили. — Дед несколько растерянно огляделся и зацепился взглядом за ключницу. — Листвяна, а ты насчет чарочки-то права оказалась… Да и не одной, наверно. Да… Кхе!

"Ни хрена себе! Сэр Майкл, а крестник-то Ваш, похоже, того. Повернулся слегка на религиозной почве. Пошли дурака Богу молиться он и это самое. Несовместимые с разумной жизнью последствия. Жил себе парень, горя не знал, о конфессиональной принадлежности не ведал, так нет — взяли и окрестили".

— Васенька, да куда ж они у тебя денутся, вольные-то? — Мать была явно растрогана Роськиным порывом и старалась говорить ласково, чтобы не обидеть парня. — Ведь ни кола ни двора, голову приклонить негде. Ты о людях-то подумал, сынок?

— Подумал, крестная. Я десятнику Андрею в ноги кинусь, попрошу их для всяких хозяйственных работ в воинскую школу взять. На кухне, там, или еще чего — дело всегда найдется. А за это — жилье и корм. На первое время. А дальше — как Бог даст, и как сами расстараются.

— Кхе! А что? Стряпуха в воинской школе и правда нужна будет. — Одобрил предложение дед. — Этакую ораву кормить! Да и не одна, а с помощниками. Дело говорит Василий… а и правда — Михалыч! Только никому в ноги кидаться не надо, я приговариваю: быть по сему! Ежели, конечно, Святое Крещение добровольно примут. А ты, Михайла…

— Что, деда?

— Кхе!.. — Дед приосанился в седле. — Старшина Михаил!

— Я, господин сотник!

— Я тебя упреждал, что вокруг тебя все время какая-то дурь происходит? Упреждал или нет?

— Так точно, господин сотник!

— Так точно? Так точно… — Дед словно бы пробовал на вкус новое словосочетание. — Хорошо придумал!

— Рад стараться, господин сотник!

— Кхе! Красота, ядрена Матрена… Михайла! Ты мне голову не крути! Все равно с мысли не собьешь! Я тебе приказывал: уймись?

— Так точно, господин сотник!

— Так вот: посиди-ка ты дома, внучек, коли раненый, так и отдыхай, лечись. За ворота — ни ногой, ни костылем! Запрещаю!

"Домашний арест, допрыгались, сэр".

— Слушаюсь, господин сотник!

— То-то же. Кхе! Листвяна, где там моя чарка? И парням пожрать.

После обеда, дед, размякший и подобревший, уединился с Мишкой в горнице.

— Ну, Михайла, что там с Нинеей?

— Деда, погоди. Скажи, а нельзя было девку не казнить? Ну, наказать как-нибудь…

— Тьфу, что б тебя… Только отходить начал! Думаешь, мне в удовольствие было? Я за свою жизнь всякого навидался… тебе и не снилось, а девку молодую, да красивую к смерти приговаривать первый раз довелось. — Дед помолчал, потеребил бороду. — Нельзя было не казнить! В селе около семи сотен душ — вольных. И только шесть десятков строевых ратников. А холопов, вместе с новыми, аж под четыре сотни набирается. Если слабину дать… Не дай Бог. Задавим, конечно, но и сами кровью умоемся. — Дед досадливо стукнул кулаком по колену. — Черт тебя дернул Афоне такой подарок сделать!

— Не эту семью, так другую бы получил, если б доли не лишили.

— То-то, что другую! В последнюю очередь, после десятников и тех у кого серебряное кольцо. А там таких красивых девок не было бы! А ты самый верхний жребий вытянул, такой соблазн. Лука верно сказал: кривые дорожки до добра не доводят. — Дед снова поскреб в бороде. — Ты думаешь: мы жадные — себе получше, молодым ратникам похуже? Дурак! Молодому ратнику нужно то, что ему хозяйство поднять поможет — работники. Такие жребии вниз и кладут. А для баловства у него жена молодая есть или любовница, или то и другое вместе. А тут — один мужик и две девки-красавицы.

— Старым козлам молодость вспомнить?

— А и вспомнить! — Дед начисто проигнорировал мишкино хамство. — Да только в первый же день насильничать не стали бы, а случись дите, вырастили бы, воспитали бы воина для сотни. Или, если девка, хорошо бы замуж выдали — с приданым, честь по чести. И хозяйство вести приученную и все прочее. А Афоня, пока, сам пацан, да в амбаре ветер свищет.

Вот ты на меня тогда обиделся, что я приказ Луки не отменил, а Лука прав был. Во всем! Мы же знали, что полон большой будет, заранее оговорили все с десятниками, прикинули: кому из молодых ратников помощь в хозяйстве нужна. Какую долю для этого надо выделить. Жребии с Аристархом как надо подобрали. Дозорных Лука под конец жеребьевки помиловал бы — дал бы половинную длю. Три последних жребия были с малосемейными мужиками при почти взрослых сыновьях. Самое то, что нужно. И жребии те Аристарх держал отдельно.

— Выходит, я вам все испортил, деда? Прости дурака, я ж не знал, что так все выйдет.

— Да что, я не вижу что ли, что сам казнишься? Рожа у тебя тогда в санях была… Думал убьешь Афоню. А ты все по уму сделал, молодец, внучек. Тебе бы только понять, что в жизни не все по книгам бывает… Поймешь еще, какие твои годы!

— Спасибо, деда.

— Кхе… Ну, что там с Нинеей?

— Не отказалась, вообще хорошо приняла.

— Но и не согласилась? — Догадался дед. — Понятно, на такое ответ сразу не дают.

— Ласковые слова тебе передать велела, хотя и попеняла тоже.

— Ласковые? Ну-ну…

— Сказала, что радуется мудрости твоих первых шагов на воеводстве.

— Это, наверно, за то, что ее уважил.

— Еще сказала, что рада правильному пониманию смысла боярского достоинства в столь юном роду, ничем, кроме воинских подвигов себя не прославившем.

— Ишь ты как! — Дед накрутил на палец ус, видимо сильно волновался, такой привычки за ним Мишка раньше не замечал. — На худородство наше указала! Ну, конечно, с ней нам не ровняться.

— И попеняла. — Продолжил Мишка. — Излишне, мол, заботимся о поддержании ее достоинства, сама, говорит, могу позаботиться.

— Ну, это она соврала! Могла бы — позаботилась. Но, понятно: надо, хотя бы для виду, поломаться, гонор показать — невместно ей перед худородными сразу же… того. Понятно, в общем. Что ж, несколько дней подождем.

— Снега падут, дороги развезет. — Напомнил Мишка. — Да и народ за тыном еще несколько дней держать…

— Честь дороже! — решительно заявил дед. — А за тыном никого держать не будем. Мужиков на выселки отправим — помогать обустраиваться, а бабы с детишками тут пересидят — на подворье, места хватит. Понастроили, ядрена Матрена, ни пройти, ни проехать.

— Бояр-то уже осчастливил, деда?

— Еще вчера. Кхе! Лука с Игнатом ничего, а Леху Рябого аж затрясло, как про свою землю, да про боярство услыхал.

— А места им указал?

— Да нет еще. Мы же и не посидели толком, как раз Афоня учудил. Отвлекли. Да и вообще, такие дела на пиру решать надо.

— На пиру? — не понял Мишка. — Важные дела по пьянке?

— Почему же по пьянке? Ты что, не знаешь, зачем князья пиры устраивают?

— Ну… По праздникам, еще для совета с дружиной, еще… не знаю.

— Собирает князь смысленных мужей. — Принялся объяснять дед. — Таких, которые не только путный совет дать могут, но и без которых княжий указ толком не выполнить. Поначалу сильно не пьют, так только, для приличия. Князь заботу свою излагает, потом слушает советы и принимает решение. Называет: кому что делать, с кого за что спрос будет.

Потом начинают пить в полную силу, а князь опять глядит и слушает. Кто не пьет — недоволен, за ним пригляд нужен, но если уж очень сильно пьет, тоже может быть недовольным. Потихоньку языки развязываются, начинают высказывать, у кого что на уме, спорят, ругаются, бывают и морды бьют. И тут такое открывается, что в ином случае никогда и не узнаешь.