— Минька! — Роська так и кипел от возмущения. — Мне Матвей сейчас сказал… как ты мог? На святого человека…

— Ты меня учить собрался? — Ответ получился резким, даже злым, чего Роська, разумеется не заслуживал.

— Виноват, господин старшина! — Роська не на шутку обиделся. — Дозволь идти?

— Рось, не обижайся. — Мишка постарался максимально смягчить тон. — Так надо было, пойми. Командир может быть только один.

— Так точно, господин старшина! Дозволь идти?

— Перестань, Рось! Ну, что ты, как чужой? Я думал, что как раз ты-то первый все правильно и поймешь. — Мишка положил крестнику руку на плечо и почувствовал, что Роська с трудом удерживается, чтобы не стряхнуть ее. — Приходи вечером, поговорим, ты сам поймешь, что иначе нельзя было. Придешь?

— … Приду…

— И всех наших приводи, надо посидеть, обсудить многое… Ты смотри: наставники новые появились, семь десятков новобранцев, крепость строим. У каждого же из вас какие-то мысли есть, что-то подсказать, посоветовать можете, или спросить, поспорить. Понимаешь меня?

— Угу.

— Ну, тогда я жду вечером!

— Угу.

"Вид, все равно, обиженный. Хам вы трамвайный, сэр Майкл. Нельзя ближников обижать, вообще никого обижать нельзя… без необходимости. Всем мил, конечно, не будешь, но вот так, без причины… М-да, нехорошо получилось".

Стерв, в отличие от Роськи, был невозмутим, как индейский вождь. Сидя на бревне, спокойно дождался, пока Мишка подойдет к нему сам, вежливо поднялся навстречу и, вроде бы безразличным голосом, поинтересовался:

— Михайла, пленного допрашивать сам будешь или Алексея позовем?

— Какого пленного? Дядька Стерв, ты что, за болотом «языка» добыл?

— Ну. Ты же сам велел. Он уже неделю в погребе сидит — Алексей не велел попу показывать. Так звать Алексея-то?

— Погоди, ты сначала расскажи, что сам видел. Давай-ка тут на бревнышке посидим, а потом уже решим, что делать будем. Болото широкое, перейти трудно?

— Широкое, чуть не полдня перебираться пришлось, — принялся обстоятельно отчитываться Стерв — но трясин особых нет, дно почти везде неглубоко и твердое, хотя, если дороги не знать, можно и с головой окунуться. Ближе к тому берегу островок есть, и на нем избушка поставлена. По всему видно, что постоянно в ней не живут, а устроено там все так, как нужно для людей, возвращающихся издалека и после непростых дел. Дрова запасены, два котла — большой и маленький, запас еды, чистое полотно для перевязок, кой-какие лекарства. Одновременно могут разместиться человек шесть-семь, а если потесниться, то и десяток. И запасов на десяток человек, даже если есть несколько раненых, хватит дня на два-три.

Я так думаю, что эту избушку для того и держали, чтобы те, кто возвращается, могли передохнуть, раненых перевязать, заночевать, если темнота на болоте застанет. Но в последнее время там никого не было, похоже, что после того, как они на нашем берегу в ловушку попали, больше там не ходили.

— А дальше, за болотом?

— Дальше, не на самом берегу, а чуть поодаль, настоящее жилье. Но мы на него только издали посмотрели, близко было не подойти — собаки учуяли. Похоже на хутор: два больших дома, разные постройки, огород, пашня — все добротное, подворье тыном обнесено, только хутор какой-то странный. Понимаешь, Михайла, сена и места для скотины там гораздо больше приготовлено, чем на таком хуторе может быть. Как будто приезжают туда, на время коней оставляют и куда-то уходят, а потом возвращаются, забирают коней и уезжают.

— Думаешь, это те, кто к нам через болото шастал? — озвучил Мишка первую пришедшую в голову мысль. — Специально для них и избушка на болоте, и хутор этот, вроде постоялого двора.

— Может и так, — Стерв пожал плечами — но не думаю, чтобы все это только для нас городили, может быть с того хутора в разные места пути начинаются? Больно уж все солидно устроено и с размахом. От того хутора дорога уходит, так она наезженная, видно, что не только верхами, но и в телегах ездят.

— Вы ту дорогу проверили?

— Нет, сначала мы вдоль берега болота сходили. Оно, вишь, не совсем стоячим оказалось, вода, хоть и медленно, к западу течет, особенно в одном месте чувствуется, там и поглубже — наверно, старое русло проходит. И еще одно. Тот берег заметно выше нашего, опять же и островок там, да не один. Кроме того, на котором избушка стоит, еще несколько маленьких есть. Получается, что, если то место залила перегороженная речка, вода должна была в нашу сторону разливаться, вот я и решил глянуть, почему не разливается? Недалеко — меньше дня пути — нашли плотину. Никакие это не бобры, людскими руками сделано, но сделано без ума — вода разлилась, обход плотины нашла и вернулась в русло. Поэтому болото больше и не разливается… а может, так и задумано было, не знаю.

Плотина та совсем сгнила, если бы не всякий сор, который вода натащила, давно бы прорвалась, а раньше-то за плотиной следили. Избушка там рядышком брошенная. Уже лет пять, как хозяин либо помер, либо ушел. Так что, если надумаем болото спускать, туда человек десять с инструментом прислать, и за один день плотину разнести можно.

— А надо спускать? Для чего?

— Ну, не знаю… вдруг воевода решит, ему видней. Я так только, посмотрел.

— Ну а дальше?

— Дальше пошли мы вдоль той накатанной дороги, но ушли недалеко — к мосту выбрались. Река пошире Пивени будет, не такая, конечно, как Случь, но пошире. Мост добротный, видно, что давно поставлен, но содержится в порядке и, при нужде, обновляется, а за мостом крепостца не крепостца, а знаешь, мне Корней объяснял, есть такое слово «острог» — укрепленное место для малого числа воинов. Для стражи, к примеру.

— И много там воинов?

— Вроде как, и вообще нету. Вышка стоит, а дозорного на ней нет, ворота раскрыты, а около них никто на страже не стоит, зато внутри белье на веревках, куры бродят, бабы, детишки. Одним словом, опять хутор, тем паче, что и снаружи за тыном еще четыре избы стоят, две — совсем новые. Растет потихоньку селище.

— А дальше?

— А дальше мы не пошли. Переночевали, а перед рассветом засели в одном интересном месте на берегу. Я еще в лесу приметил — ходит кто-то к реке, но так, чтобы следов не оставлять. Если бы редко ходили, то и не оставили бы, но ходят часто, так что, я приметил. Нашли и место, к которому ходят, а вот, зачем ходят, я так и не понял. То есть, понять можно было бы, но если покопаться, а я сам следов оставлять не хотел.

Ну, сидим, ждем. Как туман на реку пал, подплывает лодка, в ней двое сидят, по всему видать, рыбаки. Один в воде под берегом пошарил, вытащил конец веревки, потянул за нее — наклонилась ветка ивы, а на ветке мешок висит! Совсем интересно стало. Рыбаки тот мешок сняли, а на его место другой пристраивать принялись, а от их мешка так копченой рыбкой и понесло, у меня аж слюнки потекли.

И тут, откуда ни возьмись, другая лодка! В ней трое сидят, вроде, как рыбаками одетые, но не рыбаки, как потом оказалось. Один как заорет: "Хватай татей!", а двое других прыг на рыбаков! Опрокинули лодку, а глубины там по пояс, и как пошли рыбаков лупцевать! Умельцы — сразу видно, что к драке привычные. Потом связали рыбаков, в лодку покидали, оба мешка забрали и уплыли. Вторую лодку за собой уволокли.

Больше на том месте ждать стало бесполезно — шум, крики, драка, если кто невдалеке и хоронился, то к берегу уже не вышел бы. Тогда мы, пока туман не спал, на тот берег и переплыли. Пошастали там немного, но место, чтобы человека скрасть, неудобное — кусты только вдоль реки, да и то не везде, а так все поля, огороды, баньки у воды стоят. На открытое место не выйдешь — люди в поле работают, если бы поодиночке, то и с поля человека взять ухитриться можно, но одиночек не нашли.

После полудня приметили, что крайняя банька топится, решили там счастья попытать, засели в кустах, глядим, а воду-то в баню аж трое таскают — опять не то! Хотели уж уходить, но те трое, что воду таскали, да топили, собрались и ушли. Выходит, не для себя баню готовили. Опять ждем.