Вторым страдальцем "платного отделения" Воинской школы оказался Никола. Тот самый парень, с которым Мишка провел показательный бой в день прибытия унот в Ратное, и которому Анька подарила платочек. Виноват в несчастьях парня, отчасти, был сам Никифор, не предупредивший никого о том, что Никола был его внебрачным сыном от той самой вдовушки, которую он неоднократно поминал во время пребывания Лисовинов в Турове. Если вспомнить отношение Никифора к законной жене Ксении, легко представить, что Петька "на всю катушку" использовал свои права урядника для того, чтобы превратить жизнь Николы в ад.

Физическими кондициями и бойцовскими качествами сводный брат Петру не уступал, но у него обнаружилась "ахиллесова пята" — Никола буквально наповал, и с полной очевидностью для окружающих, влюбился в Аньку-младшую. Тут-то Петька и нашел способ оттянуться на побочном брате по полной. Постоянно провоцируя Николу издевательскими замечаниями, по поводу, как самих любовных воздыханий, так и по поводу предмета этих воздыханий, Петька, время от времени, получал в морду, после чего быстренько доводил дело до посадки на «губу» или наряда на грязные работы.

И за Николу, выбрав подходящий момент, тоже вступился Первак. Дрались они с Петькой яростно и на равных. Именно этой дракой и попрекнул, в свое время, Мишку дед. Петька озверел настолько, что схватился за кинжал, но применить его не успел — Первак, не стесняясь подлости приема, сыпанул ему в глаза песком, а потом отметелил так, что Петьку пришлось отливать водой.

Цель Первака была понятна — собрать вокруг себя обиженных, стать их защитником, а значит, занять нишу неформального лидера. Однако, в данном случае, сын ключницы промахнулся очень крепко — не учел (или не знал о таком) силы сплоченности землячества и сословной солидарности. Обидчика своего командира уноты вынесли из казармы на кулаках и собирались еще наподдать во дворе, но на выручку Перваку пришли ратники его десятка. Дело, наверняка, кончилось бы побоищем, если бы Илья не пустил в ход кнут, а подоспевшая с кухни Плава — скалку. Кое-как разняли, но стороны остались "каждая при своем мнении", обсудить которое и у тех, и у других времени оказалось достаточно — о чем еще беседовать, занимаясь чисткой выгребных ям?

Мишке, наконец, стал понятен смысл фальсификации человеческого жертвоприношения, якобы устроенного плотниками Сучка. Все складывалось в единую долгосрочную программу подрыва репутации самого Мишки и постепенного наращивания авторитета Первака. Цель заговора стала ясна, но так же ясно стало и то, что получается у заговорщиков плохо — не хватало квалификации и элементарных знаний, зато они вполне могли компенсировать качество количеством, вода, как известно, камень точит.

С наставниками парней проблем тоже хватало. Алексей, раз и навсегда заявив, что детей учить не умеет, просто раздавал направо и налево затрещины, а если провинность была более серьезной, вручал «курсанту» деревянный меч, сам брал себе такой же и «фехтовал» провинившегося до тех пор, пока тот не уползал на карачках. Илья занимался только купеческими детьми и хозяйственными делами, и требовать с него большего было нельзя. Немой, как и прежде, пощелкивал кнутом, а Глеб первым ввел в обиход порку розгами и его "передовой опыт" тут же подхватили ветераны из обоза.

— Стерв, вот, тоже хорош, — продолжал живописать Алексей — уведет ребят в лес и там все, вроде бы, в порядке, а вернется в крепость, так словно и не наставник — ни во что не вмешивается.

Мишка глянул на Стерва, интересуясь его реакцией на замечание Алексея, но охотник вдруг улыбнулся и кивнул на пленника. Тот свесив голову на плечо и приоткрыв рот, спал — мишкин расчет оправдался. Алексей тоже улыбнулся, кивнул одобрительно головой, и, сделав рукой такое движение, будто хлещет кнутом, вопросительно посмотрел на Мишку.

"Гестаповский метод — дать поспать несколько минут, а потом начать бить. Нет уж, любезный мистер Алекс, есть способы и потоньше".

— Нет. — Мишка отрицательно помотал головой. — Долго он спать не будет, потому что чуть ли не полведра выхлебал. Как вода насквозь протечет, тут он и готов будет — сам все поведает, и заставлять не придется. Давай-ка, пока, подумаем, что с новичками делать, чтобы в порядок их привести. Дядька Стерв, почему у тебя на занятиях они себя прилично ведут? Или ты просто не рассказываешь…

— Что ж я вру, что ли? — обиделся охотник. — Просто дело для них знакомое, дома-то они, кто больше, кто меньше, но лесной науке обучались. А тут — либо что-то знакомое видят, либо что-то новое узнают, но такое, что на прежнее знание ложится, вот им и интересно. А когда интерес есть, то не до баловства.

— Значит, интерес… — повторил за Стервом Мишка. — Понятно. Дядька Алексей, а ты чего-нибудь можешь придумать, чтобы интерес у них появился?

— Что тут придумаешь? Верхом почти никто не ездит, разве что, охлюпкой — без седла, да и коней на всех не хватает. Самострела никто раньше и в глаза не видел, а с деревянными кинжалами играть им скучно. Но острое оружие, пока к послушанию не приучим, в руки давать нельзя. Я и те ножи, которые они из дому привезли, поотнимал. Ты, Михайла, лучше подумай, как им страх Божий внушить, а то они и при попе-то не слишком усердны в молитвах были, а теперь, я чувствую, начнется… Разве ж это молитва святая, если в заднем ряду то блеют, то кукарекают?

"М-да, последствия притворного крещения. Ребятишки себя сдерживать не умеют, если сразу не пресечь, потом намаемся, впрочем, способ имеется, а армейского устава, запрещающего наказывать все подразделение за провинность одного, никто и в глаза не видывал".

— Давай-ка, дядька Алексей, сделаем так. На молитву пусть становятся не толпой, а по десяткам. Перед ними будем ставить Артемия, у него слух тонкий, сразу отличит, в каком десятке дурака валяют вместо молитвы. Молимся-то мы перед едой, так тот десяток, на который Артюха укажет, вместо трапезной будем пускать пробежаться вокруг острова. А чтобы шустрее бегали, пусть их опричники Дмитрия подгоняют. Опричников и потом покормить можно, а провинившиеся попостятся до следующего приема пищи. Один раз без жратвы останутся, другой, а потом, глядишь, и сами своих дурней от кукареканья и отучат.

— А что? Можно попробовать! — согласился Алексей. — Только смотри, невзлюбят опричников!

"Насаждаете элементы «дедовщины», сэр? А что делать? Хотя, правильнее, наверно, было бы назвать это "самовоспитанием по Дитеру Ноллю",[21] да и в современных армиях подобными методами отнюдь не пренебрегают, несмотря на устав".

Спящий пленник вдруг беспокойно зашевелился и попытался подтянуть колени к животу.

— О! Глядите-ка, водичка протекла! — безошибочно оценил ситуацию Стерв. — Сейчас либо проснется, либо обмочится.

"Клиент доходит, сэр Майкл, будьте готовы. Всегда готов!".

— Самое то, дядька Стерв! Чем нелепее и смешнее человек выглядит, тем слабее его воля к сопротивлению.

— Точно! — подтвердил Алексей. — Я и сам так… Гм…

— Ну, тогда ставьте его на ноги! — скомандовал Мишка, принимая дедову "боярскую позу" — ладонь упирается в колено, локоть отставлен в сторону.

Вздернутый с завалинки и поставленный перед Мишкой пленник, очумело закрутил головой и попытался вырваться.

— Уймись, зассыха! — прикрикнул на него Алексей, сопроводив окрик увесистой затрещиной.

— А? — впервые за все время, подал голос "язык".

— Ну вот, сокол ясный, все ты нашей боярыне и рассказал, что она знать хотела. — Елейным голосом поведал Мишка. — Теперь тебя и в кузню вести не придется — незачем. Ты ведь и сам не хочешь, чтобы тебя каленым железом жгли, да кости ломали? Ведь не хочешь же? А?

— Нет…

— Ну и не будем. Ты хоть понимаешь, что во владениях великой волхвы находишься?