— Все?

— Роська не виноват, он Михайлу защищать кинулся! Вся вина на мне, это я на Пашкину подначку поддался, забыл, что Михайла воинское учение прошел. Он нас еще пожалел, мог бы так отметелить… Корней Агеич, прости Роську, он честно поступил. Мы вдвоем на одного и сзади.

— Все?

— Все.

— Десятник Андрей!

Немой снова положил Мишке руку на плечо и слегка сжал.

— Десятник Андрей увидел в окошко, что ко мне подошли сыновья Никифора Палыча и преложили подраться на кулачках. — Снова взялся Мишка выступать вместо Немого. — Десятник Андрей, зная, что я обучен кулачному бою и легко могу с ними справиться, за меня не обеспокоился, но побоялся, что я могу ребят крепко побить и погрозил мне пальцем в окно.

— Андрей, так было?

Немой кивнул.

— Я сначала отказался, и это было глупостью, потому, что братья решили, будто я испугался. Миром было уже не разойтись. Тогда я предложил Петру бить первым. Он не стал. Я предложил еще раз, он опять не стал. Ему было непривычно вот так — сразу, надо было сначала потолкаться, всякими словами друг друга обозвать, разозлиться, как это обычно бывает у мальчишек. Но тогда их пришлось бы бить крепко. Поэтому я ударил сам, но так, чтобы только ошеломить, без вреда для здоровья. Павел после этого отбежал и было похоже на то, что все закончилось.

Я пошел к воротам, но Петр и Павел кинулись на меня сзади. Ростислав как раз в это время входил в ворота, увидел, что на меня нападают сзади вдвоем. Он никого не бил, а просто прикрыл меня своим телом, чтобы на меня не напали с двух сторон. Он тоже не знал, что для меня это нестрашно. От столкновения оба упали. Павел стал звать на помощь, и когда на его крик явились Семен и Панкрат, приказал вязать Ростислава и угрожал ему казнью.

Я вступился за него, так же, как перед тем, он вступился за меня. Чтобы не доводить дело до крови, а иначе мне с двумя мужиками было бы не справиться, я вызвал свистом Кузьму и Демьяна. Когда они вышли, я напомнил Семену и Панкрату, что мы втроем завалили троих татей в переулке. Это подействовало — мужики смутились. После этого Петр сказал, что берет всю вину на себя и велел Семену и Панкрату уходить.

Десятнику Андрею из окна было хорошо видно, что со стороны Ростислава никакого рукоприкладства не было. Павел и Ростислав столкнулись на бегу телами и оба упали.

— Все?

Немой кивнул.

— Старшина "Младшей стражи" Михаил. Встань рядом с десятником Андреем. Если соврешь, грех будет на нем. Рассказывай, как было дело.

— Подтверждаю все, сказанное десятником Андреем через меня. Добавить к сказанному могу только одно: Петр и Ростислав повели себя достойно. Ростислав кинулся меня защищать, думая, что мне угрожает опасность, а Петр, несмотря на то, что был бит, поступил справедливо и пресек возможное опасное продолжение дела.

— Кто еще может что-нибудь добавить? Никто? Никифор, можешь кого-то во лжи уличить?

— Нет.

— Для кого и какого наказания просишь? Какое удовлетворение хочешь для себя?

— Пашку, паскудника, накажу сам — по родительски. Петра… надо бы наказать, да правильно себя повел под конец. Прощаю. У тебя, Корней Агеич, прошу прощения за то, что сгрубил невольно, а Михайлу благодарю, что не стал моих балбесов в полную силу бить, хотя и заслуживали. Холопу Роське прошу определить наказание за вмешательство в дела межродственные и нападение на хозяйского сына.

— Так! — Дед встал с лавки. — Слушай приговор! Тебе Никифор: порицание за плохое воспитание младшего сына. Коварен, лжив и подл не по возрасту, тебе же на старости лет от этого худо может быть. Задумайся, Никифор. Тебе же похвала за старшего сына — крепким и честным мужем растет. Тебе же порицание за распущенность твоих холопов: на твоих же племянников наперли так, что железом отпугивать пришлось. Они у тебя — кто, закупы?

— Взяты в холопы за долги.

— Вира за грубость к родственникам хозяина — увеличение долга на три куны каждому. Холопа Роську, за вмешательство в дела межродственные и нападение на хозяйского сына, хотя и без побоев и вреда для здоровья, наказать телесно — плетьми. Наказать умеренно, без вреда для здоровья. Телесное наказание может быть заменено вирой ценой в одну гривну, но при условии, что уплативший виру, должен выкупить и холопа Роську, понеже виноватого и ненаказанного холопа в доме оставлять нельзя, дабы другим рабам дурного примера не было.

"Дурацкий какой-то приговор. Совершенно же ясно, что Роську спровоцировали обстоятельства и злого умысла у него не было. И условие выкупа какое-то странное… Да будет Вам, сэр Майкл, вспомните, как Вас самого Смольненский Федеральный суд славного города Санкт-Петербурга судил. Даже прокурор толком суть обвинения объяснить не мог. Приказали им и судили, потому, что так решил кто-то в Москве. Попали под кампанию, как под трамвай. Это уже в Крестах у Вас превышение меры необходимой самообороны случилось… Все так, но кто и что мог деду приказать? Ни хрена не понимаю!".

— Никифор, — продолжал между тем дед — приговор понятен?

— Да, батюшка Корней Агеич! Принимаю и обязуюсь исполнить.

— Десятник Андрей, приговор понятен?

Немой кивнул.

— Кто-нибудь виру и выкуп за холопа Роську внести желает?

— Андрей! — Мишка толкнул Немого в бок. — Роську выручать надо. Мне нельзя, выкупать взрослый должен.

Немой снова взял Мишку за плечо и выдвинул вперед.

— Десятник Андрей желает!

— Никифор, твое слово!

— Ха! У меня холопы дорогие! Сколько даешь?

"Блин, торговаться-то я и не умею! Профессионалу продую наверняка!".

— А сколько запрашиваешь? — раздался над ухом еле слышный голос Ходока.

— А сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? — повторил подсказку Мишка.

— Сначала виру выложи.

Снова шепот сзади:

— Дай сарацинский перстень.

— Вот! — Мишка выложил на стол перед дедом подарок, полученный от мусульманина.

Дед повертел перстень в руках.

— Тяжел, камень крупный — за гривну пойдет!

— Так сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? — Снова обратился к дядьке Мишка.

— У Роськи цены еще не было — он в бою взят. Ты предлагай, а я подумаю.

— Удвой — снова прошептал Ходок.

— Даю еще гривну!

— Покажи деньги!

Мишка высыпал на стол свою долю монет, найденных в скоморошьем фургоне.

— Мало!

— Сколько ж ты хочешь?

— Не знаю, но пока — мало.

"Падла, не называет цену, так все из меня вытянет! Профессионал, блин".

Снова шепот:

— Украшения, за три.

— Даю еще три гривны! Кузька, подай!

Кузька высыпал на стол кучку ювелирных украшений.

— Здесь трех гривен нет!

Опять подсказка Ходока:

— Сам цену не называет, значит — твоя.

— Ты, Никифор Палыч цену называть не желаешь, значит, пользуемся моей ценой. Здесь — три гривны!

— Мало!

— Побойся Бога, на торгу за это можно…

— Вот на торг и иди!

"Глупость сморозил, обычным заходом его не возьмешь. Он играет на своем поле и своими картами. Что ж придумать-то?".

Снова сзади звучит подсказка:

— Доспех, за десять.

— Удваиваю! Кузька, доспех.

Кузька с Демкой приволокли доспех.

— Не стоит доспех десяти гривен!

— Называй цену, или бери за десять!

— Ладно, беру за десять. Все равно — мало.

— Роськину долю, за пятнадцать. И про родство напомни. — Опять подсказал Ходок.

— Удваиваю! Кузька, доспех и кошели!

— Мало!

— Дядька Никифор, с родней торгуешься. Тридцать гривен со своей семьи за пацана! Мы же не чужие!

— Денежки родства не знают!

— Римляне говорили: "Деньги не пахнут".

— Вот и я не нюхаю: откуда у тебя тридцать гривен.

— А чего тут нюхать? Из того самого переулочка. Епископским судом мне отдано. Нюхай не нюхай, все чисто!

"Нужен нестандартный ход! Блин, что для этого выжиги может стать неожиданностью? И дед чего-то совсем сник, как будто в тотализаторе на меня ставку сделал. Но что же придумать?".