Иноземцев обслуживали только другие иноземцы. Здесь были и сайские шатры, и павильоны, в которых прятались шныри из Авторитета. Все они находились в специальной, карантинной зоне. Она была огорожена высоким частоколом и напоминала закрытый гарнизон. Кира заметила, что это допущение появилось относительно недавно. С тех самых пор, как Основной Терминал отдал через Реверанса приказ — принимать наемников и гостей со всего мира. Принимать всех тех, кто докажет свое желание разрушить Авторитет.

Именно здесь Рем рассчитывал собрать немного информации. И как следует набраться.

— А где ваш слуга? — поинтересовалась Кира.

— Он… — помедлил я. — Страдает кишечным недугом.

Рем поступил меркантильно и мстительно. Убедившись, что Кира для него потеряна, но предложил разделиться, и скрылся, оставив меня наедине с ней.

— Прошу прощения, — смутилась Кира.

Мы сидели за столиком на открытой веранде Золотой Струи № 15673. То, что сеть ЗС добралась даже до Твердых Вод, меня не удивило. Эти затхлые одноликие коробки, вырастали сами собой везде, где существовала жизнь способная бросить на барную стойку пару профилей.

Олечуч сидел под столиком, завернувшись в скатерть. Время от времени он начинал шевелиться и ворчать, и тогда нам с Кирой приходилось поднимать кружки и ждать, пока толчки прекратятся. Кажется, его мучило внезапное обострение агорафобии.

Вокруг крутился разношерстный сброд со следами петли на шее. Они, словно чумные крысы, притащили на Твердые Воды опасную заразу — культуру Авторитета. И не ту культуру, которая пахнет старыми масляными красками на джутовом полотне или глядит в вечность глазами древней статуи. О нет. Наемники Авторитета здесь были словно жуткие пещерные грибы, которые могли существовать только в собственной атмосфере трупной вони, расползаясь по толстому слою дерьма летучих мышей.

Все здесь напоминало мою родную среду. Зона карантина была маленькой метастазой. Крохотной икринкой гигантского организма, который больше чем на две трети жил только верхними и нижними отверстиями.

Грибы перерабатывали чуждые условия под себя. Кольцевой Порт был, по-моему, чище, чем Площадь Автора перед Гротеском, которую каждое утро выметала и чистила вручную тысяча слуг. А здесь все успело зарасти так называемой «мостовой грязью». Во многих городах Авторитета хорошо утоптанная грязь считается лучшим покрытием для дорог. Появились арены для петушиных боев, свиные загоны, стойки для привязи ло-ша-дей и седловых игуан, хотя ни тех, ни других тут отродясь не бывало. К стойкам привязывали забитых, жилистых рабов, на которых наемники ездили, привычно работая шпорами. Кое-кто даже использовал поводья.

Все фонари были сорваны, стены домов исписаны сажей. Сами дома ветшали и постоянно горели. С веранды я видел штук пять спаленных до основания бараков. А запах… Этот запах. Словно мир на самом деле не шар — а вывернутое брюхо давно почившей рыбины, которая покоится на подставке из трех тухлых яиц.

Весточка с родины.

Местные торговцы жили внутри своих бронированных киосков в постоянном страхе. Авторитет, особенно его грязные подштанники, идею с товарно-денежными отношениями тоже принимал весьма неохотно. Просто у варваров не было понятия «ограбление».

Больше ограбления торговцы боялись, все-таки, прогадать с ценой. Поэтому стоимость товара всегда была максимальной в расчете на простака или просто ленивого человека. Покупателю нужно было уметь долго и бескомпромиссно торговаться через узкую амбразуру киоска. При этом на него постоянно глядел наконечник арбалетного болта.

Вот уж где бесплатным может быть только внимание мух.

Разница между общиной кровожадных «варваров» и благородным, венчающим пирамиду цивилизации, Авторитетом, приятно шокировала. Я чувствовал прилив патриотизма и разумной гордости за свое отечество.

Кира почему-то задавала странные и неуместные вопросы, вроде:

— Неужели в Авторитете все так плохо?

Или:

— Первый, разве можно так жестоко обращаться с другим человеком?

Или:

— А что продают те полунагие женщины, у которых нет лотков?

Дурочка.

Впрочем, я был бы рад, уделяй она надуманным бедам больше внимания, чем моей сутулой фигуре. Когда-то я употреблял выражение «пожирать взглядом» ради выразительности речи. Откуда мне было знать, что это можно почувствовать так, словно тебя гоняют за щекой как карамельку.

Я пил рыбный морс.

Кира — чай через полую трубочку.

Она смотрела на меня выпуклыми, сухими глазами, по которым медленно скользила кожистая пленка, подкрашенная фиолетовым.

Вверх-вниз.

Вверх-вниз.

Вздох.

— Ре-е-ем! — не выдержал я. — Пойду, поищу его.

— А… — пискнула Кира.

— Олечуч, охраняй леди, понял? — приказал я.

— Хныр, — вроде бы пообещал манекен.

Я, неловко вывернувшись, встал и поковылял в сторону шатра с кальянами. Шатер этот был плотно закрыт со всех сторон несколькими слоями сукна, так что ни единой струйки дыма не тянулось понапрасну. От того он вздулся как жабье горло, но его удерживала паутина прочных тросов.

Забравшись внутрь через узкую закупорку, я с наслаждением нырнул в теплый туман бурлящего табака. На ощупь добрался до чьей-то головы и присел рядом. Взял свободный хлыстик.

Спокойствие-е-е…

Рассла-а-абленность…

Беспе-е-ечность…

— Как будете расплачиваться? — спросили закручивающиеся клубы дыма над моим левым ухом.

У нас с Ремом была договоренность — как только состаримся настолько, что лень будет срезать кошелек у сонного туриста, мы уйдем на покой и откроем собственный хотельный дом с отдельной пристройкой для кальянного зала. И маленькой библиотекой для извращенцев вроде меня. Я не раз пытался придумать что-нибудь удачнее этого решения. Бесполезно. Вершина человеческих знаний о расслаблении: интересные книги, половые утехи, хороший кальян.

А еще мне хотелось получить эту невероятную способность любого хозяина кальянного шатра: безошибочно находить в дыму новоприбывших.

— Основной Терминал заплатит за меня, — ответил я нехотя.

— Здесь каждый платит сам за себя, — дым завернулся вверх, нахмурился.

— У меня нет профилей. Я бедный колдун, который может сделать тебе неплохую рекламу.

— Реклама мне не нужна. Мой шатер здесь единственный. Так что плати или выметайся, бедный колдун.

Что-то неприятно острое царапнуло затылок.

— Я заплачу вдвое больше, — сказало завихрение, медленно танцующее напротив меня. — Отстань от почтенного магга, мистер.

— Я запомню это, — дым над моим левым ухом осел, стал светлее.

— Спасибо, братец, — поблагодарил я незнакомца. — Пытаешься быть вежливым и не баловаться маггией, а в тебя тычут бритвой.

Имена в кальянных залах были вне закона. Ты всегда оставался инкогнито. Это было сакральной, почти мистической традицией. Вор мог встретиться с начальником стражи и прекрасно с ним поболтать на любые темы. Анонимность награждала необыкновенной свободой и спокойствием.

— Вряд ли, — ответило завихрение. — Мне кажется, что это что-то вроде шила. Так ты магг?

— Старый наемник, — соврал я автоматически. — Семьдесят нерестов не могу присесть и подумать о настоящей жизни. Всему научился помаленьку. Был моложе — колдовал мечом. А сейчас… — я затянулся. — Все больше с клюкой. Иные ее посохом называют.

— Но что-то ты умеешь? — спросило завихрение с любопытством.

— А как же… Вот, к примеру, нанялся я одно время к эФ. Он тогда еще не мог отделаться от клички Капуста, потому что положил всю свою банду на овощном поле, против психопатов Ка… эФ апосля решил числом взять. Кого только не рекрутировал, каждой твари по паре, не армия была, а песня про расизм. Магги там были. Одному я спас бороду, когда Ка половину банды повел слева, через топи. У нас только и споров было, сколько с десятка останется, если у Ка дурости хватит послать своих в болота. Сошлись мы тогда на двух из десяти… Ага. Почти все, сволочи, выплыли. Тут-то нас и погнали по собственным кишкам. Если б я тогда не заметил, что кочки меня окружают, — сейчас бы в меня лягушки на зиму зарывались. Ну и этого с собой подхватил. Без имен. А какая с магга благодарность? Научи, говорю, хоть чему-то, хотя во мне таланта отродясь не было. Никто у нас в роду не паршивел. Он говорит, таскайся, мол, со мной, от облучения кое-что появится. Научу, как этим пользоваться. Ну и научил. Свет могу создавать. Дорогу находить, куда скажут. Жизнь могу почуять. Ну и драться не разучился.