Женщина кивнула головой. Она думала о том, что ей придется снова складывать все эти вещи после того, как детектив тщательно осмотрит их. А потом класть их обратно в мешок, из которого они были вынуты.

— Огромное вам спасибо, — произнес Мейер и на прощание хлопнул рукой по стойке. — Я очень ценю вашу помощь.

— А его одеяло посмотрите? — спросила кладовщица.

Ей сказали, что «спасители», возможно, попытаются замкнуть цепями все двери клиники. Там, где это позволит конструкция двери, они пропустят цепь из криптонитового сплава через ручки и скрепят крайние звенья замком из того же материала. Если же дверь будет иметь неподходящую конструкцию, как, например, у плоской металлической двери, запирающейся на задвижку и висячий замок, или у металлической двери с вставленным в нее армированным стеклом, они применят другую тактику, чтобы перекрыть входы в клинику. Возможно, скуются одной цепью, лягут поперек аллеи, ведущей к парадной двери. Так что если полицейские попытаются очистить от них аллею, им придется поднимать с земли и тащить к воротам минимум двенадцать скованных друг с другом одной цепью тел.

Смысл их затеи — никого не впускать в клинику и не выпускать из нее. Ни врачей, убивающих детей на операционном столе, ни девушек и женщин, носящих в своем чреве нежеланных детей и желающих прервать беременность в больнице. По законам страны это было их личное дело. Группа спасителей, собравшихся сегодня утром за воротами клиники, выбрала это лечебное учреждение только потому, что оно находилось в трех кварталах от Клерморского женского института. Они утверждали, что желавшие сделать аборт женщины были вовсе не женщинами, а несовершеннолетними девицами, не знающими, что они творят. И на этом основании намеревались доказать, что девицы не осуществляли права, связанные с их собственным телом, а узурпировали неотъемлемое право другого живого существа — зародыша в чреве — и растоптали это право самым бесцеремонным образом, прерывая его жизнь. Нужно разъяснить все это молодым девушкам, и тогда, только тогда, возможно, прекратится массовое убийство невинных нерожденных младенцев.

Казалось, никто из спасителей не понимал, что аборты разрешены законом, что они намереваются помешать людям осуществлять свое право. Их навязчивое вмешательство в личную жизнь граждан поддерживалось президентом, который, хотя и клялся защищать законы страны, фактически поддерживал спасителей. Каждый раз, когда они разрушали клинику, он по телефону выражал свое восхищение их позицией. По разумению Тедди, это было аналогично действиям комиссара полиции, который звонил бы по телефону налетчику, захватившему в банке заложников, и говорил бы ему, как он уважает его смелую позицию.

Клиники они обычно захватывали перед рассветом.

Замыкали двери цепями, забивали их гвоздями, делали все, чтобы воспрепятствовать доступ в помещения, все, чтобы затруднить всякому, отчаянно нуждавшемуся в помощи, получить ее. Иногда они проникали в помещения клиник, приковывали себя к радиаторам отопления или к тяжелому оборудованию. Это был отличный способ полностью парализовать законную деятельность клиники. Имя этой игре — вредительство. Вредить, разрушать, затруднять осуществление законного права, подтачивать это право. И в результате маленькая горстка людей, поставившая себе целью уничтожить законное право, может восторжествовать.

Их вредительство часто осуществляется незаконными путями.

Оскорбления врача, делающего аборты, вызовы его к телефону только для того, чтобы прокричать ему в ухо «Убийца!», рассматриваются как преступление в большинстве штатов страны. В нашем штате оно квалифицируется как хулиганство при отягчающих обстоятельствах, правонарушение класса А. Наказывается годом тюрьмы и/или тысячью долларов штрафа. Наравне с пачкунами, обезображивающими здания. Вызвать к телефону врача, перечислить имена его детей, поинтересоваться, как они сегодня себя чувствуют, — это действие рассматривается во многих штатах как завуалированная угроза, а в нашем штате — как тяжелое преступление класса D. От трех до семи лет кутузки.

Это уж точно. Расклеивание афиш с надписью под портретом и именем ни в чем не повинного врача «Разыскивается полицией по обвинению в убийстве» считается в большинстве штатов оскорблением личности. Гражданское правонарушение, а не преступление. Оскорбленный врач может потребовать в суде выплаты ему возмещения за моральный ущерб.

В половине одиннадцатого утра мужчина, участник демонстрации, бушевавшей за воротами клиники, где делали аборты, за короткое время совершил два правонарушения.

Даже три, если учесть игнорирование им постановления суда, запрещавшего подходить к полицейским заграждениям ближе, чем на пять метров.

Первое из них квалифицировалось как простое хулиганство. Незначительное правонарушение, за которое виновный может схлопотать 15 суток тюрьмы. Определяется оно как «совершение действий, которые напугали или встревожили другое лицо и служили противоправной цели». Квалифицированное законом действие заключалось в том, что мужчина два раза крикнул «Убийца» в лицо женщине, стоявшей от него на расстоянии пятнадцати сантиметров.

Второе правонарушение было более серьезным.

Оно состояло в том, что он швырнул в лицо этой женщины пакет с кровью.

Женщину звали Тедди Карелла.

Мужчина был одет в черную сутану и черную рубашку с белым воротничком.

Он называл себя священником.

Швыряние в лицо пакета с кровью можно было бы квалифицировать как простое хулиганство, если бы это не было связано с нанесением ущерба собственности потерпевшего. Кровь не только измазала лицо, волосы и горло Тедди, но и попала на ее майку с надписью «За свободный выбор». При оптовой покупке эта майка стоит 6 долларов 99 центов. И поэтому преступление теперь квалифицировалось как вредительство третьей степени. Возможное наказание за него — целый год смотреть на небо через решетку.

Священник, бросивший в Тедди незапечатанный пакет с кровью, мог не знать этого закона, а мог просто игнорировать его. С криком «Попробуй детской крови!» он швырнул пакет с кровью ей в лицо. Тедди совершенно не ожидала этого. Жидкость отвратительно пахла, и ей на мгновение пришла в голову мысль, уж не человеческая ли это, в самом деле, кровь? Она подумала и отвергла эту мысль.

Несомненно, кровь какого-то животного. Ее специально не охлаждали, чтобы она провоняла. Жидкость капала с волос, текла по лицу, губам. Тедди почувствовала ее тошнотворный вкус.

На ней не было пальто, она оставила его в клинике. День был солнечным, ярким, тихим. Наконец-то наступила весна, но никто об этом не думал. Вокруг клиники бушевал скандал. У майки «За свободный выбор» были короткие рукава, и Тедди нечем было вытереть кровь с лица. Она полезла в задний карман джинсов в надежде найти там носовой платок, и в этот момент снова увидела перед собой лицо священника, оно почти касалось ее лица. Его вопли звучали, как молитва, с губ слетали капельки слюны и смешивались на ее лице с кровью.

— Попробуй вкус детской крови! — верещал священник. — Попробуй вкус крови невинных младенцев, убийца, привыкшая убивать их! Попробуй вкус крови нерожденного невинного младенца, убийца, позволяющая вырывать их из священного материнского лона! Попробуй вкус крови своих беззащитных потомков, уничтоженных убийцами, не позволившими им родиться! Пей кровь несчастного нерожденного младенца, плода матери, чей священный сосуд испоганили убийцы! Попробуй вкус крови, пей кровь, утопи проклятую добычу убийц в невинной крови потомков, лишенных женской святости и чистоты! Убийцы, дайте детям жить! Убийцы, дайте детям жить! Убийцы, дайте детям жить!

Небольшая кучка противников абортов столпилась тесным полукругом за спиной своего вожака. Их взгляды были устремлены на Тедди, они смотрели, как по ней струилась кровь. Они выбрали ее, одну из всех своих противников, облили кровью. В их глазах она была символом убийцы невинных младенцев, на нее одну была обращена их ненависть.