Полдюжины пожилых мужчин стояли возле умывальников и переговаривались с двумя надзирателями в синей форме. Ни один из надзирателей не был похож на человека, который, по словам Чарли, подбросил его в больницу. Они были разного роста, но в пределах от 175 до 180 см. Обоим было далеко за сорок, кареглазые, темноволосые. Как только вошел Хейз, разговор оборвался, но возобновился, едва они увидели, как ханыга направился к унитазу. Кабинки были без дверей. Чтобы не кололись. Так объяснил Гарольд Лафтон свое нововведение Мейеру.

Один из надзирателей сказал, что есть букмекерские притоны, которые элегантнее других. Именно так он выразился.

Элегантнее. Хейз никогда не видел букмекерского притона, который можно было бы назвать элегантным. А надзиратель хвалил свой любимый притон. Самый лучший, по-настоящему элегантный, а находится он на углу улиц Роллинс и Пятой южной.

— Я туда всегда хожу, — информировал он слушателей. — Там собирается отличная публика.

Полдюжины столпившихся вокруг него пожилых мужчин согласились, что в притоне на углу улиц Роллинс и Пятой южной действительно собирается отличная публика.

— Очень элегантный, — подтвердил один из них.

— Кто твой послезавтрашний фаворит? — спросил второй надзиратель первого.

— Горящие Штаны, — ответил тот.

— А не врешь?

— Хорошая лошадь, — обиделся первый надзиратель.

— Бежит, словно у него в штанах куча, а не огонь.

— Обманщик, обманщик, горящие штаны, — пропел один ночлежник, и все засмеялись.

Кто-то спросил охранников, правду ли говорят, будто здесь, в Храме, не далее как неделю назад что-то произошло.

Человек по имени Руди Прайс чокнулся и попытался утопиться в унитазе. Засунул голову в унитаз и попытался утопиться.

— Так это правда? — допытывался спросивший.

Всем это показалось забавным. Мужик попытался утопиться в унитазе. Надзиратель, поклонник Горящих Штанов, ответил:

— Да, правда. Его успели вытащить оттуда вовремя.

Кто-то высказался, что не надо было ему мешать. Он непотребная сволочь, этот Прайс.

Хейз застегнул на молнию ширинку брюк и, с трудом передвигая ноги, присоединился к компании.

— В котором часу завтрак? — спросил он надзирателя.

— А ты что новичок здесь? — поинтересовался кто-то.

Высокий дородный негр, заросший бородой, как Брилло.

В джинсах, солдатских ботинках, шарфе и украшенном бисером жилете. Из Индии он, что ли, его привез?

— Да, — приглушенно ответил Хейз.

— Завтрак начинается в шесть тридцать, — сказал надзиратель.

— Здешние владельцы проездных билетов боятся опоздать на поезд, — сообщил негр и осклабился. Его шутка показалась ему самому забавной. Зубы у него были гораздо белее, чем изгаженные в лаборатории зубы Хейза. Сыщик хотел было улыбнуться ему в ответ, но передумал.

Человек в низко надвинутой на лоб синей форменной шапке пробурчал:

— Набралось тут сегодня всяких психов. — Черные глаза угольками горели на его лице.

Сам ты псих, подумал Хейз и сказал:

— Орут тут всю ночь, будь она неладна. Не дают уснуть.

— Почему бы вам, ребята, не пойти баиньки?

Это произнес надзиратель, который думал, что Горящие Штаны — это зверь.

Хейзу показалось, что надзиратели хотят поскорее выпроводить бродяг из мужской комнаты, чтобы они там не начали колоться, не передрались и вообще не наделали глупостей.

Они не хотели разрываться между мужской комнатой и манежем. В моем приюте о подопечных сердечно заботятся, говорил Лафтон Мейеру. Но происшествия все-таки здесь бывают. Хейз не знал, сколько надзирателей с полицейскими значками следят за порядком. Четверых или пятерых он видел в кладовой, когда ему выдавали подушку, одеяло и туалетные принадлежности. В спальне — манеже — было свыше 900 коек, и Хейз подумал, что там они нужнее, чем в сортире.

За этими цыплятками нужен глаз да глаз.

— Здесь спокойнее, чем там, — произнес малый с безумными глазами.

— Ладно, ничего не поделаешь. Придется идти на боковую, — любезным, но твердым, не терпящим возражения голосом сказал надзиратель.

Малый направился к выходу. Оба надзирателя шли сзади, словно пастухи, выгоняющие овец на пастбище. Громадина негр оказался рядом с Хейзом. По манежу, возле уборной, расхаживал взад-вперед голый мужчина и вопил:

— Это дело подлежит рассмотрению в Верховном Суде.

Я ссылаюсь на прецедент дела «Вагнер против Вагнера», статья 238 алабамского Кодекса, статьи 627, 184 Кодекса Южной Дакоты. Согласно им была составлена и подана апелляция...

— По улицам их бродит больше, чем лечится в больницах, — заявил негр.

Хейз промолчал.

— Меня зовут Глисон, — представился негр.

— Хадсон, — откликнулся Хейз.

Надзиратели оставили их в покое и присоединились к двум своим коллегам, дежурившим у регистратуры. В комнате стоял монотонный гул. Свет убавили. Сотни спавших и бодрствовавших людей наполняли спальню самыми разнообразными звуками.

— Ты потребляешь наркотики? — спросил Глисон.

Хейз посмотрел на него.

— Здешние ребята выглядят так, словно перепробовали все зелья. Они и в самом деле потребляют.

— А я нет, — сказал Хейз.

— Так, значит, ты бухаешь?

— Точно, — подтвердил Хейз и выкатил глаза.

Глисон изучающе посмотрел на него, он не составил еще о своем новом приятеле определенного мнения.

— Лидия тебя не соблазняла? — поинтересовался он.

— Это что еще за Лидия? Будь она проклята.

— Татуированная дама.

— Мужик в армейских подштанниках?

— Гомик он — вот кто.

— Он сказал мне, что я занял его койку.

— Он вожделеет.

Хейз отошел от Глисона, тот снова догнал его.

— Я здесь постоянный жилец, — сказал он. — Но как это получилось, что я тебя никогда не видел?

— Предпочитаю гулять по улице, — ответил Хейз.

— По какой улице? Где твой угол?

— На пересечении улиц Льюис и Северной Заставы.

— А здесь что делаешь?

— Спасаюсь на юге от зимы.

— Очень жаль, но уже пришла весна, приятель.

— Очень жаль, но это не твое собачье дело, — отрезал Хейз.

— Ты набухался? — поинтересовался Глисон.

Хейз повернулся к нему, посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Попробуй повторить это, приятель.

Глисон кивнул головой.

— Так я и знал, — произнес он и пошел по своим делам.

Клуб назывался «Эдем».

Открывался он в полдень. Хлоя начинала свои выступления около десяти часов вечера и работала без перерыва до четырех утра, до самого закрытия клуба. Когда ей везло, она за ночь зарабатывала около 150 долларов.

Но это была только половина того, что имели многие другие девушки: Хлоя не позволяла делать с собой то, что позволяли они.

Эстрада в форме полумесяца в левой части зала — вот что сразу же бросалось в глаза, едва только вы входили в «Эдем».

По обе ее стороны стояли огромные цветные телевизоры, по которым показывали порнографические фильмы. А в это время на эстраде танцевали 10 — 12 девушек, одежда которых мало отличалась от костюма Евы. Если верить рекламе, ансамбль танцовщиц клуба «Эдем» состоял из ста девушек.

И там, действительно, работали сто девушек, но они никогда не танцевали одновременно. Время их работы было разбито на четыре смены: с полудня до четырех дня, с четырех до восьми, с восьми до полуночи и с полуночи до четырех утра.

Смены или комбинации смен девушки выбирали сами, некоторые из них танцевали по три и даже по четыре смены. Но большинство танцовщиц работало около шести часов в день, распределяя это время между двумя сменами. Самой беспокойной сменой было время с восьми вечера до полуночи.

И в это время иногда выпускали в переполненный до отказа зал сорок, а то и пятьдесят танцовщиц с обнаженной грудью.

«Эдем» рекламировал себя истинно нудистским клубом, но никто никогда не видел там девушек, танцевавших в костюме Евы. Правда, во время танцев они расстегивали переднюю застежку трусиков, и мужчины, пившие в баре безалкогольные напитки, разглядывали их половые органы.